— А ты? Кем ты считаешь людей?
Дождь приветливо застучал по зонту.
— Людьми, — я посмотрела на него серьезно. — Мы ведь тоже люди. Есть, конечно, одно отличие, но в остальном… Мы одинаковые. Нам с тобой природой даны две руки, две ноги, одно сердце, одна печень и две почки. И функционируют наши организмы почти одинаково. Ведьмы и колдуны могут мнить себя особенными, а потом вскрытие показывает, что они ничем не отличаются от обычных людей. Мы рождаемся через зачатие и умираем, согласно биологическим законам, — за редкими исключениями, которые необходимо ликвидировать. Ибо.
Мой спутник хмыкнул.
— Со времен охоты на ведьм над магическими миром стоят те, кого называют наблюдателями. Они следят, чтобы ведьмы и нечисть жили в мире с остальным миром, оставались максимально незаметными и не ломали сложившийся порядок вещей.
— А кто следит за наблюдателями?
Я тоже интересовалась этим в юности, да.
— Память, — ответила спокойно. — Память о тех временах, когда люди пытали, жгли и топили невинных девушек, а ведьмы проклинали и уничтожали деревни и города, приносили в жертву младенцев и спускали на беззащитных людей бесов. Память — лучший страж принципов и порядка. Пока мы помним, не допустим повторения.
— Получается, большинство спрятанных в гробницах знаний требует жертв? — сообразил Стёпа.
Мы обошли больницу по кругу и отправились на второй. Воздух напитался влагой и дышал сонной свежестью наступающей ночи. «Сердечко» по-прежнему таилось на крыше хирургического корпуса, а заклинатели не звали.
— Да, — я кивнула. — И жертв страшных. Из людей, нечисти, ведьм… Большая власть всегда требует больших жертв. Наблюдатели позволяют владеть знаниями, основанными на проявлении собственной силы — той, что вырабатывается организмом. Своим. Но не чужими. И есть те, кому своего мало.
И перевела дух. Теперь — переход к собственно…
— До закладок хотели добраться всегда, но мы… наблюдатели стояли на страже, вычисляли желающих и отбивали нападения. Но один раз… не уследили. Сто пятьдесят лет назад до местного капища добралась компания ведьм и колдунов под предводительством Веры Олеговны Сорокиной — Верховной ведьмы Круга, позже прозванной Ехидной.
От упоминания ведьмы заболели ожоги, словно я позвала ее. Словно она крутилась неподалеку. А может, и…
— Посещение капища она планировала долго и всё обставила гениально. Обвела наблюдателей вокруг пальца. Для начала она собрала всех недобитых нами отступников — тех, кто баловался темным колдовством. Будучи темным целителем — палачом, как и я, — Ехидна активно участвовала в поисках провинившихся. Но не сдавала их наблюдателям, прятала, а нам подбрасывала липовые доказательства смерти. Ей доверяли. Верили. Верховными просто так не назначают. А в ночь перед выплеском в крупных городах объявились бесы, а в мелких — те самые отступники. И пока наблюдатели занимались делом, Ехидна с горсткой приспешников прорвалась в капище.
Ожоги заныли сильнее. Я внутренне сжалась, привыкая к волнам боли и лихорадочно зондируя местность, но в парке не было никого подозрительного. А стряхивать с крыши «сердечко» я не стала — вдруг именно в этот момент заклинателям понадобится помощь.
— Всех знаний она не получила и центральную гробницу — ту, что спрятана за стеной, — не открыла. Но полученного ей хватило, чтобы… — я запнулась. Воспоминания, давние и запертые на ключ, всколыхнулись и показались болезненнее ожогов. — Прикрывшись своими приспешниками, она сбежала — раненная, но не добитая. И смогла спрятаться. Переждать облаву. Протянуть какое-то время. А потом…
Дождь забарабанил сильнее. Заклинатели не сигналили, и я заволновалась. И в морг спускаться — ритуалам помешаешь, и тут ходить, когда может потребоваться помощь, — не дело… Готовый рюкзачок-«наживка» неприятно оттягивал плечо.
— Потом Ехидна разобралась в украденных знаниях и поняла, как перебраться из одного тела в другое. Собственное ведьме искалечили, а раны, нанесенные одним палачом, другим целителем не лечатся. Вылечить может только тот, кто травмировал. Убрать за собой. И выхода у нее было два: умереть, что ее не устраивало, или найти подходящую девочку — новое тело. С ведьминой силой, но не успевшую выбрать сферу силы. Чтобы насильно привить нужную. И Ехидна такую девочку нашла, надев на нее кандалы.
— А зачем силу… прививать? — Стёпа кашлянул. Показалось, смущенно.
— Затем, чтобы не оказаться в теле огненной, например, ведьмы. Сферы силы — огонь и жизнь — разные, и знания для них нужны разные. Основы управления силой одни, конечно, но… Травматолог учит одно, а офтальмолог — другое. Оба врачи, а вот знания разнятся.
— То есть эти ожоги — это… кандалы? — голос коллеги стал еще более смущенным. — Но ты… уже не девочка. Чего она ждет?
— Когда тело вырастет и наберется силы, чтобы вместить не только душу, но и силу. Молодое и слабое тело может и сгореть, — я говорила отстраненно, будто не о себе, — и чем оно старше и сильнее, тем лучше. А еще Ехидна ждет выплеска из капища, и для того велела своим украсть защитные амулеты. Магия, прежде сдерживаемая, разольется по округе, и ведьма покинет свое искалеченное тело, сейчас спрятанное, напьется силы до материальности духа и придет убивать. Выселять душу из нужного тела.
— Так осталось же… сколько? Почему ты ничего не делаешь?..
— А ты переживаешь? — я криво ухмыльнулась. — Волнуешься? Жалеешь? Расслабься, Стёп. Через несколько дней все закончится, тебе сотрут память, и ты навсегда забудешь и об этих событиях, и обо мне. И будешь жить дальше и…
— Мар… закрой рот, — оборвал он грубовато. — И скажи, что ты делаешь и как ищешь ведьму!
— Закрой рот и скажи, — повторила я задумчиво. — Именно этим и занимаюсь. Пытаюсь сотворить невозможное.
Сердце замерло. И моё, и одного из заклинателей. Я уронила рюкзак и насторожилась. В морге творилось что-то… не то.
— За мной.
Морг располагался в подвале, и вход туда вел отдельный. Заклинатели изрисовали все подступы к обшарпанной двери ловушками — и асфальт, и стены покрывали цепочечно-круговые вязи символов, и любой неосторожный шаг мог разрушить магию, стерев важную линию. Я замерла на границе, придерживая Стёпу за рукав куртки. Зонт он уронил там же, где я — рюкзак, и теперь холодный дождь заливал наши лица, стекал за шиворот, мелкими брызгами замирал над светящими знаками.
Я напряженно прислушалась к себе, тряхнула головой и достала из кармана куртки перчатки:
— Помогай.
По венам болезненно пробежала чужая огненная магия, «подсоединяясь» к моему «углю». Я разожгла Пламя, и вовремя. С грохотом распахнулась дверь, и на улицу вылетел незабвенный патологоанатом. Бледный, взъерошенный, бородка в подпалинах, на щеках копоть, остатки волос дыбом. Я напряглась еще больше. Похоже на… чужое вмешательство.
— Маруся? — пробормотал он и выдохнул: — Отпусти. Всё же для вас делал… Я же ваш!
— Патент, — потребовала я и шагнула вбок, становясь между нечистью и Стёпкой. Последний сипло и недоверчиво ругнулся. А я повторила: — Патент от ведьм с правом проживания в этом городе есть?
— Ты же знаешь, что нет, — Анатоль Михайлович вдруг расслабился, успокоился, огладил дымящиеся штаны, запахнулся в халат. — Ты должна знать, что таким, как я его не дают. Мы под запретом. Все, как вы нас называете, «ящерицы». Пара идиотов наломала дров, нажравшись чужой силы до перерождения в высшую нечисть, а расплачивается за их глупость весь народ, — он вздохнул, нервно поправил воротник рубашки и тихо добавил: — Я собрал пятнадцать особей. Приманил «муху» с личинкой. Почти добрался до беса. Хотел доказать, что не все мы… вред. Патент заслужить. Отпусти, Марусь.
Перчатка жгла руку, на землю капала кровь, и «ящерица», учуяв ее, задышал мелко-мелко, черный зрачок расплылся тьмой, затапливая белок. Однако он набрался…
— Так ты знал, кто она? — очнулся Стёпа.
— Конечно, — патологоанатом улыбнулся. — За палачом такой шлейф страха тянется, что не испугаться ее может только безгрешный ангел. Или безголовый чудак-оптимист вроде тебя. Конечно, знал. Отпусти, Марусь, — и снова стал серьезным. — Я в долгу не останусь.
— Без патента вы все равно пропадаете, — заметила я.
Да, шлейф страха от палача — как тридцатилетняя печенка бабы Зины, почти не поддается маскировке. Мы старались, но всех не проведешь.
— Мне почти двести лет, — он ухмыльнулся. — Выживал же как-то. Выкручусь.
В дверном проеме обозначился второй силуэт. Вика. Старшая медсестра. Тучная блондинка и мать пятерых детей. Твою ж…
— Уходите. Быстро.
— Но… — начал Стёпа.
— Оба! Анатоль Михалыч… позаботьтесь о коллеге!
И стерла одну линию, выпуская его. И быстро восстановила рисунок, запирая «муху» ловушке. Но долго она ее не удержит. А «ящерица» не врет — нечисть не умеет лгать.
— Вика? — недоверчиво позвал Стёпа.
Она глянула на него, зашипела разочарованно.
— Это же «личинка»? — я изучила тучное тело медсестры, ища слабые места. — Заклинатели еще внизу, в изгоняющем трансе?
— Ага, — отозвался из-за моей спины Анатоль Михайлович. — Матку раздавили. А «личинка» удрала, виноват. Занят был. Но ее связь с маткой сберег, чтоб не упорхнула. И остальных сохранил.
У меня в мозгу что-то щелкнуло, переключаясь с одной опасности… на вторую. Нечисть шипела, металась вдоль круга, а я обернулась и очень тихо спросила:
— Когда, говорите, первые чужаки появились? Еще до беса?
— Дня за три до, — патологоанатом стоял шагах в десяти от меня и на всякий случай держал Стёпу за плечо. — Иль за два… Это важно?
Я отвернулась, скрывая секундную панику и бессмысленно вытирая мокрое от дождя лицо. Два или три — неважно. Важно, что времени у меня, считай, не осталось. Ведь и гробницы вряд ли открылись бы так рано, почти за неделю. Куда понятнее — за три дня… Но мы не знали сроков — в гробницы никогда никого не пускали, а ведьмины сказки грешили расплывчатыми формулировками и неточностями.