И я, как всегда, предпочла положиться на себя. Глотнув подкрепляющего зелья, я обернулась, изучая свое последнее творение. От антенны во все стороны разбегались многочисленные черные щупы и тонули в рассветных сумерках, терялись в клубке по-утреннему сонных и тихих городских улиц. Нескольких дней на проверки и поиски преждевременно состарившихся у меня нет. Зато есть одно полезное заклятье.
«Допрос» охранника Николая показал, что при колдовской одержимости в тонусе остаются сердце, мышечный каркас и частично скелет, а вот всё остальное, особенно половые органы, старятся мгновенно. Скудные знания об одержимости подсказывали, что происходит это не только от капли чужой силы, но и от «использования». Чем дольше в теле живет две души, тем быстрее и заметнее стареет тело. А особенно заметно «подселённый» травмирует то, что способно дарить новую жизнь, и высасывает из человека энергию, направленную на продолжение рода — для «продолжения» себя. И щупы я настроила как раз на поиск преждевременно «состарившихся» половых органов. Пара часов и терпение — и результаты будут. А я пока отдохну. Последнее послеполётное дело стоило мне немалых нервов.
Вспомнив о недавнем, я невольно посмотрела на выложенные в ряд амулеты защитников. Циклоп, Муза, Наяда, Грифон, Феникс… и Мойра. Последняя, вернее последний, оказался на удивление приятным «пациентом». И теперь осталось всего четверо носителей. И одного из них я наделась найти вторым щупом — толстым и скользким, шарящим поверх тонких людских. Анализ «данных» и интуиция дружно подсказывали, что в работе с людскими телами не обошлось без целителя. И я почти уверилась в том, что это Сфинкс. Да не одна, а с амулетом защитника. И я искала. Вряд ли найду, но почему бы не попробовать?
Я достала телефон, включила его и посмотрела на часы. Почти шесть утра, но город еще спал, нежась в золотой дымке. Здесь не надо вставать ни свет ни заря и три часа ехать на работу, здесь все в шаговой доступности — за день быстрым темпом можно было обойти всё, за исключением «аттракционов». Здесь просыпались не раньше семи даже дворники с собаководами. Разве что больница никогда толком не спала да пекарни.
Послегрозовое утро приятно холодило кожу, блестело на траве каплями росы, а на тротуарах — лужами. И сонную тишину тревожил только ветер, взъерошивающий древесные кроны, — горьковато-свежий вересковый ветер с цветущих холмов. Прошлой ночью он предупредил, а что случится сегодня?..
Я снова посмотрела на собранные амулеты, опять вспомнила Мойру и усмехнулась. Паскудный колдун… Паскудный, но по-своему приятный и крайне полезный.
…Полет был убийственным. По высоте. По скорости. По случайности. И моей невменяемости. Но во тьме страхи преодолевались быстрее, а ледяной дождь остужал разгоряченную голову и не давал забыться, утонуть в страшных воспоминаниях. И я нарезала круги над городом, подгоняемая громовыми раскатами, пока вместо образов прошлого не начала четко видеть только настоящее, и ничего кроме. А потом долго уговаривала себя приземлиться. Не сказать, что понравилось, но нервы пощекотала, встряхнулась… и очень не хотела опять начинать что-то преодолевать. Но есть такое волшебное слово — «надо».
Приземлившись у подъезда по последнему адресу, я настроилась на нужную квартиру и долго прислушивалась к ощущениям. А они твердили однозначное — человек спал. Мирно и спокойно, как здоровый младенец под защитой родителей и толпы сочувствующих.
Открыв дверь, я зашла в подъезд. Вспыхнула бледная лампочка, и я невольно оглядела себя. Мокрая насквозь, одежда — в грязи после погони. Плюс всё та же «стриптизная» дырка на джинсах, о которой я как забыла на встрече с хуфиями, так и… И запасного кольца с приличной иллюзией нет. Я пошевелила окоченевшими пальцами и мрачно ухмыльнулась. Регламент, имидж, репутация… Живём, до бессознательности затянутые в корсеты из правил и принципов. Душно, тесно, больно, неудобно, зато красиво и прилично.
Бесит.
И я пошла на дело без привычных платьев, каблуков, макияжа, строгой прически и… маски. Впервые — сознательно, а не вынужденно. И, поднявшись на третий этаж, ощутила то, что считала давно потерянным — азарт. От работы… и от новой себя в работе. Не хочу карать — хочу общаться. Да, с теми, кто на вторых ролях в банде и не причастен к смерти моей семьи, можно и пообщаться. А с теми, кто причастен… Позволит время — сойдутся звезды… отомщу. Хоть одному. Желательно, Музе. На прощание. Она должна мне много больше других. Даже если этот поединок будет стоить мне карьеры и перечеркнёт всё, что я сделала.
Позвонив в дверь, я небрежно привалилась плечом к стене и подняла температуру тела, высушивая одежду и обувь. Стало жарко, и я закатала рукава расстегнутой куртки, повела плечами, взъерошила распущенные волосы. На звонок долго не реагировали, а я терпеливо ждала, зная. Проснулся. Судорожно шарит в амулетах и размышляет о побеге. И понимает, что уже не сбежит. А сбежит — так недалеко. В логове столько полезных следов…
Щелкнул замок, и я толкнула дверь. Залитая светом узкая прихожая хрущевки и «пациент». Высокий, худощавый, загорелый, с сединой в темных волосах. Крупный нос, нечитаемый черный взгляд. Джинсы, светлая футболка, стоптанные клетчатые тапки.
— Привет, — сказала я просто и отлепилась от стены. — Можно?
— Заходи, — бросил он сухо.
Я вошла, впервые же — без тщательной подготовки и обереговых амулетов, безрассудно и рисково. Закрыла дверь, направилась за колдуном и нагло спросила:
— Чаем не напоишь? Ночь холодная. Промокла и замерзла, пока добиралась.
Он глянул через плечо иронично, но прошел на кухню и включил чайник. Я села на табуретку и без спроса вытянула из лежащей на столе пачки сигарету. Пододвинула пепельницу и щелкнула зажигалкой. Колдун поставил передо мной чашку и кивнул на заварник — дескать, самообслуживайся, раз начала.
Я с удовольствием закурила. Уютно шуршал чайник. По маленькой кухне расползались густые оранжевые тени, отбрасываемые абажуром. Окно плотно закрыто, и сизо-седой никотиновый дым замирал в спертом воздухе, перебивая остальные запахи, смазывая и размывая лицо севшего напротив колдуна. Теперь он виделся на свой возраст. Почти.
А за стеной у соседей, несмотря на глухую дождливую полночь, надрывались колонки, и я, прислушавшись, расслышала: «Выпусти меня отсюда, выпусти меня отсюда, выпусти меня отсюда, выпусти меня отсюда, ты!..». Посмотрела на колдуна и усмехнулась. Многозначительное совпадение.
— Отпущу, — предложила я просто. — Отдай амулет защитника и катись на все четыре стороны. Я тебя не встречала прежде, при Ехидне, с ней рядом не помню и зла не держу. Неси амулет и проваливай. И скажи, есть ли у тебя это, — поискав в рюкзаке, я достала пряжку Циклопа с символом.
Колдун, по досье — Афанасий, недоверчиво ощерился, показав два выбитых передних зуба:
— Что за телячьи нежности, палач?
— Так столько лет за вами бегать… — скривилась я и сплюнула в пепельницу. — Думаешь, по нраву? Достали вы меня дальше некуда. Поговорим цивилизованно и разойдемся по своим делам. И все довольны, и все счастливы. И живы. А?
— Ты отпустишь, так твои прихвостни найдут и добьют, — он глотнул чаю.
— Может, и найдут. И добьют, — согласилась я. — Но если я возьмусь, будет хуже. Смерть — она же разная. Бывает, уснул с улыбкой — и проснулся в другом мире. А бывает, ждешь смерть, умоляешь, а она поманит покоем и снова окунет в боль. И в жизнь, что уже не мила.
— Знаю, — колдун сморщился. — Таких, как ты, стрелять надо. Как бешеных собак.
Я улыбнулась:
— Верно. Палачи — самые опасные и непредсказуемые твари. И Ехидна — тому примером. Но вам-то что до этого? Не договоримся — не доживете. Не насладитесь. И курок не взведете, и хворост не подожжете, — затушив окурок, я обняла ладонями теплые бока чашки и задумчиво продолжила: — И одного-то вы не понимаете. Вы создаете таких, как я, своими руками, своими замыслами и поступками. И не будь таких вас, не было бы и такой меня. И встретились бы мы иначе, и говорили бы о других вещах. Но случилось то, что случилось, и…
Афанасий достал их кармана джинсов амулет и положил передо мной. Я прищурилась на символы. Мойра. Голосистый парень за стенкой снова попросил «выпустить» его «отсюда».
— А сотрудничество с вашей организации учитывается? — уточнил колдун и подбросил на ладони ременную пряжку Циклопа.
— Иногда. Начальник решает, — я подняла на него взгляд: — Что? Страшно? Боишься Сфинкса?
— Она всё знает, — мой собеседник откинулся назад и оперся спиной о холодильник. — Всё, и даже больше. Ехидна связала нас клятвами и обещаниями, а потом отдала Сфинксу ключи. Одно ее слово — и костей не соберешь. Против тебя я еще продержусь, если очень захочу, а против нее — нет. Полная беззащитность. И незнание. Кто она, откуда, как выглядит… — и резко сменил тему, стукнув пряжкой ремня по столу: — Это портал для Ехидны. Одноразовый. Она их штук двадцать точно сделала, когда научилась покидать свое тело и обитать в чужом.
Я кивнула.
— У меня был такой прежде, но Сфинкс выманила. Видать, другой кандидат глянулся — кто, не знаю. Может, для себя, — Афанасий пожал плечами.
— А как он работает?
— Обменом. Тело без души долго не проживет, и этот портал меняет души местами. Ехидна — в чужое, а дух из выбранного тела — в ее, — объяснил колдун. — Максимальный срок — сутки-двое, но вряд ли она так рисковала, — и посмотрел на меня внимательно: — Разве не чувствовала ее, — и кивнул на мои ожоги, — через кандалы?
— Когда с Циклопом столкнулась — да, ощутила, но не поняла, — я нахмурилась, отгоняя заманчивое желание всё бросить и целиком отдаться делу спасения своей жизни.
Но — нет. Ибо, как говорит мой сын, нефиг. Нечего метаться. Посмотрела на сосредоточенное лицо Афанасия, на свои ожоги и с небывалой ясностью поняла, что сделала правильный выбор. Стоило подумать о Ехидне — и внутри всё ныло и скручивало болезненно, вскипало злостью, ненавистью и страхом на грани паранойи. И напрочь отказывал мозг, в котором горело лишь два козырных слова — три дня. А стоило подумать о людях, гробницах и защитниках, как ярость унималась, опускалась на самое дно души потопленным кораблем, скрывалась в темной пучине. И «море», принимая «жертву», успокаивалось. И возвращалась способность замечать, анализиро