– Ах ты, гнилое ископаемое! – зло зарычала Яга, и её глаза вспыхнули нереальной зеленью. – Погоди ж, обратно закопаю!.. Я и не такую гнусь в мир мёртвых прогоняла, тлень!.. А ну, пшла!..
Заподозрив магическую схватку, я начала медленно, но верно пробираться к краю, чтоб свалить из квартиры, и гори тут всё синим пламенем, но драки не случилось. Вернее, она оказалось такой, что, не будь я напуганной, посмеялась бы от души.
Помело Яги заискрило изумрудной зеленью, и бабка попёрла на «Ольгу Сергеевну» как танк. А та сначала попятилась, потом попыталась прошмыгнуть к двери, но едва увернулась от метлы. Отшатнулась, затравленно урча, а двигалась неповоротливо, кособоко. Яга, впрочем, тоже еле ноги переставляла, ругаясь и рыча бешеной кошкой. А когда «соседка» попыталась запрыгнуть на диван, и я добавила звука – завизжала, и нечисть заметалась по комнате. Отскочила к окну, снова увернулась от помела, открыла балконную дверь – и была такова. Сиганула с четвёртого этажа, мелькнув в дождливой ночи кружевным хвостом.
Мы с Ягой, тяжело дыша, посмотрели друг на друга. Бабка опустила помело, попыталась выпрямиться и с оханьем схватилась за поясницу.
– Ох, мать-перемать, ядрёна вошь… – простонала она. – Что ж за тело-то проклятущее… От свезло, так свезло…
Я молча сползла с диванной спинки, схватила оброненную сумку, прижала к груди своё главное сокровище и испуганно зыркнула на Ягу, но та лишь ухмыльнулась в ответ, показав единственную пару жёлтых зубов:
– Да полно, девонька, полно. Своя я. Оберечь пришла. Привыкла я к тебе и твоему «привет, бабуля!». И мальчонка за тебя попросил да силы подбросил, чтоб очнуться – тяжко после спячки-то… Своя я. Угомонись. Выдохни.
«А если ты не против бабушки…» – сразу вспомнились слова пророчицы Ланы. Вон оно что…
– Ну, п-привет… – пролепетала я нерешительно.
Яга хмыкнула:
– Люто напугала? Но полно. Не боись. Я тож нечисть – призрак нечисти. «Кошка». Померла да туточки и застряла. Деток жду да добро родовое сторожу. Не боись. Пшли на кухню, полялякаем. Хочу чаю – аж…
Я нервно хихикнула. Ну, в общем, да… И я, похоже, тоже – от облегчения…
Глава 3
Лучше знать, даже если знание скоро
повлечёт за собой гибель,
чем обрести вечную жизнь ценой тусклого
непонимания вселенной, которая невидимо для нас
бурлит во всём своём волшебстве.
Айзек Азимов
На кухне, возясь с чаем, я невольно вздрагивала от каждого шороха или скрипа, пока Яга не припечатала веско:
– Никто. Сюда. Не придёт. Запомни, девонька. Я теперича прослежу. Защищу. Это моя территория, – повторила с нажимом и выразительно стукнула помелом об пол, как посохом.
Я попыталась расслабиться. Не вышло. Посуда валилась из рук, сахар рассыпался, а под ноги подворачивались то табуретки, то ножки стола.
– Остограмься, что ль? – сочувственно посоветовала бабка. – Есть?
– Ну… да.
Я вспомнила, что после Нового года, возвращаясь от семьи, привезла подаренную бабушкой настойку на травах. «В самом крайнем случае», – говорила она. Таковых прежде не было, и настойка пылилась в углу шкафа-пенала, за крупами и ненужными кастрюлями.
Пока я доставала бутыль, Яга по-свойски сунулась в холодильник, нашла пакет молока, понюхала, открутив пробку, и жалобно попросила:
– Можно? Соскучилась…
Ах, «кошка» же…
– Конечно, – я достала настойку и рюмку.
– Киса, – позвала нечисть, – кис-кис-кис… Это помощник мой.
И на кухню вальяжно зашел чёрный, с белыми пятнами вокруг глаз и золотой цепью-ошейником, кот. Нет, Кот-ученый.
Я села, открыла бутылку и наполнила стопку. Запахло мятой, смородиной и чем-то цитрусовым.
Яга, без спросу взяв пиалку и кружку, налила молока, угостила Кота и выдала нехитрый тост:
– За знакомство, девонька. Здравы буде.
Кивнув, я выпила и сразу налила вторую. Бабка же пила медленно, мелкими глотками, с блаженством на некрасивом лице. Допив, налила вторую кружку и крякнула:
– За удачу. И ты удачно поселилась, и я удачно подсобила. Будем.
Я снова быстро выпила, а Яга глотнула молока, облизнулась, отодвинулась от стола и хлопнула себя по боку. Кот забрался на колени, улёгся и запустил когти в рваный подол платья.
– Ежели любопытно, то вот мой сказ, – бабка рассеянно почесала Кота за ухом. – Не тут я жила – на первом этаже была моя норка. Деток вырастила, внучат… Да не всё передать успела – не все знанья и уменья. Негоже, чтоб нас в городе обитало много. Нас – высшей нечисти. Двое-трое – не более. Ведьмы велели разойтись, а я не успела обучить всему.
Я молча внимала, налив третью рюмку. Сделав мелкий глоток молока, нечисть продолжила:
– Знаньям, девонька, мы по годкам новым обучаем – негоже малым владеть стариковским. Ни опыта ж, ни мыслей дельных. Но ведьмы нас друг к другу не подпускают, даже обучиться, – и повторила горько: – опасные мы. И меня к деткам не выпустили. Вот и померла туточки. И – осталась. Вдруг придут. Уж и не помню, сколь лет-то прошло. Заснула. А ты возьми да разбуди. Представила, что живая, – поверила – заговорила. Не со мной, да, а с кем-то… Но пришла я. Дурное тело, – она почесалась недовольно. – Но уж что есть, то есть. Зато сила в нём моя.
А я вспомнила, что хотела сделать, – напомнило бабкино «пришла». Встав, распахнула окно, впуская в кухню свежесть летнего дождя, вернулась в коридор и заперла входную дверь. И, поколебавшись, открыла окно и в комнате. Раз Яга говорит, что чужаков не пустит… Взмахи её чародейского помела внушают доверие, да.
На кухню я вернулась, прихватив сумку. И не зря.
– А ты? – бабка посмотрела на меня в упор. – Куды влипла? Делись. Чай не чужие.
Я отодвинула стопку и закопалась в сумку. По телу разлилось приятное тепло, и я расслабилась, абстрагировалась от прошлого, сосредоточилась на настоящем и была не прочь посмотреть на сложившуюся ситуацию чужими глазами. Со стороны да без страхов всегда виднее.
Разложив на столе папку и блокноты, я рассказала всё от и до. На письма Гульнары Яга глянула искоса, но в руки не взяла, зато пролистала блокноты, внимательно рассмотрела рисунки и прочитала шпаргалки. И, дослушав, подытожила неожиданным:
– Сестрицу покрывает, как пить дать.
– Кто? – не сразу поняла я. – Бахтияр? Но зачем?
– Затем, что рыльце-то у неё в пушку, – бабка ткнула пальцем в черновой портрет Гульнары. – Ежели ведьма пропала без вести – эт одно. А ежели она охотилась за стародавней нечистью, да без разрешения Верховной Круга и наблюдателей, – эт, девонька, костёр. Казнь. За попрание законов. Есть вещи, которые даже искать нельзя. И даж думать об их поисках неча. Заметила – доложила – забыла. И баста. Дальше делом займутся, кто повыше должностью да полномочьями.
Костёр? Похоже, эти ребята, презирая российский мораторий на смертную казнь, до сих пор живут по своим средневековым понятиям.
– Ежели вину её докажут – ежели она, пущай случайно и по дурости, нашла и разбудила запрещённое, – продолжала Яга сурово и почти не коверкая свою речь архаизмами, – то не пощадят девку, и никакое «помочь хотела» за оправданье не сойдёт. Но ежели сильно навредить нечисть не успеет, то казнь заменят пожизненным лишеньем колдовства. Вот пацан и носится по городу, убирая за сестрицей, и до смерти боится ведьм и их расследования. Ибо знает.
Я обдумала слова бабки и кивнула. Да, похоже…
– И проклятая оттого же других ведьм в городе не хочет. Они ж всё раскопают, и ей крышка.
…гроба. И, судя по жёсткому тону Яги, гроба закрытого. А то и вовсе урны. Бр-р-р…
– А вы как думаете, звать на помощь или?.. – спросила я тихо.
Мотивы заклинателя прояснились, и его стало немного жаль. Но себя – ещё жальче. Да и не только себя – и окружающих людей. Ведь пока он носится по городу за одной «бабочкой», из могильника выползут три следующие. И убьют невинных людей. И за мной охота продолжится.
– Знаешь же ответ, – она сверкнула глазами. – И пойдёшь. Но не сейчас. Дождись заклинателя и объяснись. Ежели запереть попытается, меня зови. Не боюсь, – и она задорно тряхнула нечесаными патлами. – Я уж не нечисть, а нежить. Призрак. Пацану не по зубам. Теперича ему со мной только договариваться.
– А в зеркальной ловушке он поймал кого-то, – я вспомнила Бахтияра, изучающего в кофейне некую склянку.
– Мелочь, – беззаботно отмахнулась бабка, – и без магии. Сила, кста, и у середняков есть не у всех. А у нас есть – чуть, но опасной. А призраком я опаснее, чем живьём. Нету оболочки – той, что боли и смерти боится, чуешь? Эта – времянка, обернётся лужей краски и молока, ежели вскоре на место не вернусь. И задирать меня никто не рискнёт. Дождись его.
Я взяла стопку, выпила и решилась. И будь что будет.
– Нет. Пойду сейчас. Люди же гибнут. Чем быстрее ведьмы обо всём узнают, тем лучше. Вы только… – я запнулась. Не к ночи они будь помянуты, но… – Вы не знаете, что это за могильники? Мне же никто ничего не объяснит. Человек же. А вы? – и с надеждой посмотрела на Ягу.
Бабка пододвинула табуретку и оперлась спиной о стену, недовольно ворча на «дурное тело». Я покосилась на настойку и решила, что хватит. Долила в кружку нечисти молока, а себе заварила крепкий чай.
– Старая это сказка, девонька, – нечисть рассеянно погладила Кота, и тот тихо заурчал. – Очень старая. Мало кто знает правду – и ещё меньше помнит хотя бы сказку. Но прабабка моя её лично наблюдала. И участвовала – за спасение рода и первые патенты. Да, тогда лишь помогающей ведьмам нечисти и давали дозволенье – жить среди людей. Помогающей изводить неугодных. Протестующих. И опасных даже с согласием чтить законы. Некоторые виды нечисти нельзя было оставлять среди людей даже по договорам, а без человечьего тела они лихо помирали сами. «Бабочки». «Мотыльки». «Клопы». И прочья гнусь.
Её сучковатые пальцы перебрали мои рисунки, остановившись на черновом наброске нечисти в зеркале.