Я недоверчиво посмотрела на пухлую папку толщиной с четырёхтомник «Войны и мира». Краткое изложение?.. А главная ведьма Круга уже… таяла. Становилась прозрачной, расплывалась из-за статистических помех, как голограмма в фантастических фильмах. И её голос зазвучал ещё неприятнее из-за явного «закадрового» потрескивания:
– Мне нужна твоя помощь. Очень. Узнай, кто. И работай смело, тебя защитят. Мы всегда будем поблизости. Только узнай. Ради пока ещё доброго имени Василины. Договорились?
– Да, – хрипло согласилась я.
– Тогда удачи. И за свою Ягу не беспокойся – о ней позаботятся. Когда ты узнаешь – я тоже узнаю. Береги себя.
И Верховная исчезла. Я молча сгребла папки и на негнущихся ногах вышла из кабинета. Голова гудела, болела и отказывалась соображать. И накрывало страхом – и впервые не за себя, а за обоих дедов, до нервного напряжения внутри, дрожащих рук и влажных ладоней. А я… И рвалась разобраться в тайне Гульнары – чтобы убедиться в ошибке Верховной, и боялась – того, что она не ошибается, и я собственными руками… соберу хворост для костра отступнице.
Знакомая ведьма-проводница терпеливо ждала в коридоре. Закрыла за мной дверь на ключ и поспешила по коридору. А я медленно брела за ней, обнимаясь с папками, и не знала. Опять не знала, что делать. И как быть. И… вообще. И вроде всё просто и понятно… а я терялась. Господи, что ж так… стрёмно-то?.. Шаг влево, шаг вправо – расстрел… Да, не мой, но бабулю – ту, что сидела со мной до садика и во время болезней, спать укладывала, лечила, колыбельные пела, сказки рассказывала и изобретала творческие занятия, – я очень любила. И другой стороны – её прошлого – знать не хотела.
Прежними однообразными коридорами мы добрались до лифта и спустились вниз на несколько этажей. Куда вела меня проводница, я не замечала. Прижимала к груди папки, кусала губы и едва сдерживала слёзы бессилия – от невозможности изменить хоть что-нибудь, а главное… вычеркнуть бабушку из списка подозреваемых. Но, само собой, «что-нибудь» не получалось. Не вычёркивалось. Только впивалось сильнее острой занозой и болело, ныло, раздражало. Чёрт, а…
Проводница открыла малоприметную дверь, протянула мне ключ на брелоке и впервые открыла рот, неприятным голосом, каркающим «по-верховному», сообщив:
– Твой номер.
– Спасибо… – пробормотала я и неловко взяла ключ.
Ведьма развернулась и быстрым шагом отправилась обратно к лифту. Я заторможенно посмотрела ей вслед и зашла в комнату. Обычный гостиничный номер-«трёшка». Кровать, шкаф, стол, кресло, включённое бра, ковёр. Чисто и мило. Даже слишком. Руки чесались… навести беспорядок.
Сложив папки на стол, я отдёрнула штору и посмотрела в окно. И темно, и явно туман, и бра отсвечивает… Я с трудом подавила внезапный приступ агрессии. Села на подоконник и дала волю молчаливым слезам. Не хочу всего этого… Надо же было так вляпаться…
В дверь тихо стукнули, и она бесшумно распахнулась, являя Марьяну. Ведьме хватило одного взгляда, чтобы понять.
– Она это сделала, да? – зло зазвенел её голос. – Обвинила маму?
– Ты знала? – я шмыгнула носом и посмотрела на сводную тётку. – Дверь закрой.
– Догадывалась, – Марьяна плотно затворила дверь. – Во все времена в мировых бедах обвиняли отступников. Сначала обвиняли, а потом «находили» доказательства. Больше же гадить некому, – её прозрачные глаза потемнели от ярости. – Больше сорока лет мама работала на Круг и наблюдателей консультантом, и ни одного инцидента, ни одного подозрения, только помощь и советы в любое время суток… На, вытрись.
Я взяла носовой платок и украдкой высморкалась.
– А если на мать или отца ничего не найдут, то возьмутся за нас, – ведьма встала, скрестив руки на груди, вперив неподвижный взгляд в окно. – Дети отступников – клеймо на всю жизнь, потенциально виноваты в чём угодно. Что ты решила? – спросила она резко.
Я не ответила, отвернувшись.
– Рада, что ты решила? – повторила сводная тётка настойчиво.
– А ты бы на моём месте как поступила? – я поджала губы, глядя на её мутное отражение в оконном стекле – размытые черты бледного лица, огромные неподвижные глаза.
Марьяна тоже отвернулась, присела на другой край подоконника, опустила плечи. И после тяжёлой паузы твёрдо произнесла:
– Я бы верила родным.
– Так и я верю, – кивнула я. – Тому, что мне показывали. Но, пойми меня правильно, я вас не знаю. Ни тебя, ни даже бабушку. Нельзя знать человека по одной сотой доле его жизни. Мне очень больно… но я вас не знаю. И я боюсь. Боюсь, что своими руками…
– Нет, – перебила ведьма, повернувшись, – этого не будет. Мама невиновна, я уверена. Пойми, Рад, она едва жизни не лишилась из-за нас, пожертвовала самым ценным – источником магии, «углём». Без него любая ведьма – что человек без рук и ног. Калека.
Она помолчала, снова ссутулившись, и тихо добавила:
– Если бы с нами случилось страшное – да, скажу честно, она способна на месть. Способна вскрыть тайник и спустить нечисть на виновных и неугодных. Она очень мстительна. Но сейчас этим мама подставила бы нас. Лара работает в соседнем Кругу – светлая ведьма, на хорошем счету. Ника – тоже. Да и я бы работала, не будь должность тёмной столь дефицитной. По новому договору с наблюдателями Круг имеет право лишь на десятерых тёмных, включая Верховную. И я знаю, что меня без проблем примет любой Круг, как только освободится место. У меня хорошая репутация. Маме нет смысла разрушать то, что она с таким трудом создала.
Я снова кивнула, соглашаясь. Но в глубине души шевелился червячок сомнения. Это лишь одна правда. А ведь их миллионы, от правды-всей-жизни до правды-конкретной-ситуации. И – знала ли дочь о матери всё?.. Или бабушка и своих родных детей, как нас с папой, берегла от лишних знаний? Я ни черта ни в чём не уверена… И, вздохнув, призналась:
– Я довольно циничный человек. С тем контингентом, с которым я работаю, невозможно быть другой. Если бы я верила в каждое «проклятье», насылаемое недовольным статьей «колдуном», я бы спятила. И вместо того чтобы верить в волшебство, сначала я искала доказательства того, что его не существует, а потом – факты, что всё возможно, в пух и прах разбивая прежние доводы. Первым я спасалась от «проклятий», а вторым – зарабатывала на жизнь. И в этой истории наверняка столько подводных камней…
– Понимаю, – задумчиво протянула Марьяна. – Ты привыкла к тому, что истин много, и все они и доказательны, и нет. И одновременно и лживы, и правдивы.
– И я боюсь, – я обняла колени. – Боюсь, что меня не хватит… мозгов моих человеческих не хватит, чтобы докопаться до правдивой роли бабушки. Без знания реалий вашего мира я ложь-то от правды не всегда отличу. И…
– …поэтому я буду рядом, – просто сказала ведьма. – И прикрою, и объясню непонятное. Верховная, конечно, не разрешила… но и не запретила. У неё каждая ведьма на счету, а я свободна. И вот что, Рад. Не ломай голову над тем, что сделала мама. Твоя правда, ты слишком мало знаешь, и даже это, – она указала на досье, – только запутает. Просто собирай сведения – как журналист. Любые – и ошибочные, и честные, и плохие, и хорошие.
– А вы потом… статью напишете? – я хмыкнула.
– Главное – найти Гульнару, остановить лавину нечисти и обезопасить людей, – Марьяна спрыгнула на пол. – Маму к этому подключать нельзя. Наказанным ведьмам запрещено покидать место проживания без разрешения наблюдателей и веских причин. К тому же она сама точно не знает, где находится тайник.
– То есть как?! – я изумлённо уставилась на сводную тётку.
– А вот так, – она улыбнулась. – Мама – ключ-хранитель, сосуд… неодушевленное. Знание – в её крови, в унаследованной магии. Она знает лишь приблизительный периметр, а он простирается на сотни километров. Но заставит нужда – и сила подскажет. Укажет. Или через сны, или во время поисков на периметре.
– И ты, само собой, не знаешь… – пробормотала я.
– И вряд ли узнаю, – подтвердила Марьяна. – Я – средняя, а знания наследует старшая дочь. А мама наверняка под колпаком, и на периметре ей появляться нельзя. Это сразу посчитают доказательством вины, добавят его к нарушению закона о перемещениях… – и тряхнула головой, словно разгоняя плохие мысли: – В общем… Ищем Гульнару. Вместе. Договорились?
– А возвращаться обязательно? – я нахмурилась. Хорошо бы здесь остаться, под защитой Круга, но…
– Да. Этот «компас»… – и ведьма взяла меня за левую руку, повернув тыльной стороной запястье. – Вряд ли только сигнальный знак. Как и тропа из писем, думается, не только тропа. Я не слышала ни о чём подобном. Это или изобретение Гульнары, или нечто очень древнее и забытое. Я знаю все мёртвые языки, но этот прочитать не могу. У меня есть пара каналов, – она прищурилась на символы «компаса», – и я спрошу. Надеюсь, получу ответ. А ты… Отдохни. Завтра рано утром вылетаем обратно.
И я спохватилась, что не спросила у Верховной про «компас». Да и про тропу из писем. Да и… Зубы она мне заговорила мастерски. Но если про «компас» даже дочь отступницы не знает…
– Но… – я вдруг поняла, что хочу вернуться в город. Вотпрямщас.
Несмотря на смертельную опасность, тревога звала обратно. Немедленно. Заглушая привычный страх. И заменяя его на… почти на уверенность. Это моё дело. Моя роль. Да, навязанная и мерзкая, но моя. И кто знает, что случится, если я не доиграю её до конца – и не с миром случится, а со мной. Отстанет ли Гульнара, исчезнет ли её заклятье – реально ли вообще его снять?.. Наверно, если бы можно было передать «компас» и дело… У меня бы всё забрали. Та же Марьяна бы забрала. Но…
– Завтра, – повторила после паузы сводная тётка. – Разбужу рано – часов в пять. Ты в моём доме сон по новому письму не увидела?
Точно, нет. А должна была.
– Я защищаю свою… оранжерею, – она улыбнулась. – Через мою защиту мало кто сможет пробиться, и Гульнара не смогла. Здесь защиты меньше. Сон и третий указатель – вот что нам сейчас необходимо. Доброй ночи.