Я посмотрела на неё с сомнением, но возразить, кроме как «это же домыслы», было нечем. И я промолчала. Вероятно, это опять её… ощущение. Глубинное понимание, которое нам, простым смертным, лишённым магии, недоступно.
– Природа знает, – ободряюще улыбнулась Марьяна. – Мир полон силы, и мы умеем слышать её голос. Я знаю, что права. Это сработает.
– А если и она узнает? – подозрительность не отпускала. – Как ты, через силу и природу? О западне?
– О да, узнает, – улыбка ведьмы стала очень нехорошей. – Но от своего не откажется. Для всех отступников обычные ведьмы – мусор. Глупые пустышки. Мы изначально им не соперники… и обычные ведьмы, исключая палачей, им действительно не соперники. Но не дети отступников. Мама вложила в нас многое. У меня есть, что противопоставить любой ведьме.
Да, как заметила Верховная, отступники бывшими не бывают. Марьяна походила на гончую, почуявшую запах крови, и только и ждала шанса вцепиться в жертву. И, глядя на неё, я поняла – верю. Верю, что и выследит, и вцепится, и порвёт, и не сдастся до последнего. И верю в то, что всё… правильно. Всё сработает. Дело за малым.
Мы помолчали, догрызли за чаем печенье, и Марьяна встала:
– Если я что-то упустила, то завтра спросишь. Вечером. С утра я уйду в город – понаблюдаю за обстановкой, подёргаю за кое-какие ниточки. Хочу хоть немного поспать. А Глона оставлю. Для защиты. На всякий случай.
Пёс согласно тявкнул из-под стола и протяжно, с тонким повизгиванием зевнул.
– Он всеяден. Корми, чем хочешь. А если забудешь – не беда. Глон – нечисть, он давно перестроил собачий организм под себя, и главная его еда – тьма. Доброй ночи.
– Спальник… – спохватилась я.
– …у меня есть свой, – сводная тётка подмигнула. – Рисуй. А когда Гульнара снова приснится, попробуй узнать, сколько писем она запланировала отправить. Сейчас… – она покосилась на пустой блокнот.
– Два готовых – с мест-маяков плюс третий, сегодняшний. Из снов – четыре, – всего лишь. Карусель последних событий так закружила мою голову, что, казалось, рисунков намного больше, а не «всего лишь».
– Вспоминай. Разбирайся. А лучше ложись спать, – посоветовала Марьяна и удалилась в комнату.
Я встала и подошла к окну. С улицы тянуло душным пеклом – прокалённым асфальтом, пропечёнными крышами, стоячим пыльным воздухом. Я закрыла глаза и попыталась вспомнить – опять коридор, две двери, силуэт, возникающий из ниоткуда, напряжённые спины ведьмы и заклинателя… крылья. Расслабившись и отключившись от реальности, я увидела их очень чётко – теневые, распахивающиеся двустворчатыми дверьми. И когда они распахнулись – когда тени разошлись, являя…
Заодно, метнувшись к столу, я поняла: не всё сегодня утром дорисовала. В подборке не хватало еще одного очень важного рисунка – и опять крыльев. По сути, то место, где реагировал на находки «компас», было разделено на две части: первая – с фонарём, а вторая – с крыльями «бабочки». Надеюсь, больше я ничего не упустила.
«Мотылёк!» – крикнула Марьяна при виде силуэта в коридоре.
Но то, что я изобразила, отключив мозг с логикой и банком стереотипных образов, штрих за штрихом восстанавливая в памяти стычку в коридоре, на привычного мотылька походило, как «нетопырь» походил на собственно нетопыря. Это нечто, невысокое и кряжистое, закутанное в тени как в саван, не распахивало собственные крылья, нет – оно притягивало к себе стены… или осколки невидимых слоёв, чтобы те стали крыльями. Силуэт окружали тонкие, хрупкие обломки – так в кино показывают в замедленной съёмке осколки разбитого стекла, когда герой выпрыгивает в окно.
А если бы оно успело притянуть к себе всё необходимое и ударило бы этими осколками по нам?..
Марьяна с Бахтияром, как и Вовчик, в экспозицию не вписались. Закончив черновик и придирчиво посмотрев на него издали, я решила, что всё, готово – суть схвачена. Ночь и крепкий сон могут подкинуть уточняющих деталей, но основа вряд ли изменится. И, довольная, я на вдохновении зарисовала потерянную картинку – искрящиеся крылья, пришпиленные невидимыми иглами к ночному воздуху.
Сфотографировав обе работы, я пересмотрела старые и задумалась. Получается, не одна тропа, а две – одна из снов, вторая из реальности. Или два вида рисунков – это две двери? Городок в табакерке, говорила о могильнике Марьяна. Да, две двери – или два ключа? Один – от «табакерки», второй – от «городка»? Жаль, что об этом пророчица Лана ничего не сказала, и придётся мудрить, изобретая и пробуя. И хорошо, если на это будет время.
Я в ожидании выпила чаю, но нового письма не случилось. И, помыв посуду и убравшись на кухне, пошла спать. В морозилке остались блинчики, а в холодильнике сметана, и сводная тетка голодной не уйдет, а я… А мне за неимением очередного письма надо срочно придумать себе задание на завтра. Не могу же я, когда все бегают и ищут, сидеть дома без дела. Но пока… Пока – никаких идей, кроме как перебрать записи и утрамбовать новую информацию. И поспать, если перегруженная голова и недавний стресс не помешают.
Марьяна спала на полу в коконе из плюща. Зайдя в комнату, я даже светильник включать не стала: листья плюща слабо мерцали по краям и прожилкам, а над ведьмой парила зеленоватая дымка.
При моём появлении плющ знакомо заблагоухал, «здороваясь», и выбросил несколько цветущих веточек. Мелкие снежно-белые цветы засияли и выпустили в ночь искристых светлячков. Сев на диван, я протянула руку, и один светляк, покружив, опустился на мою ладонь, пощекотал кожу и запел. Его нежное курлыканье – и моё полное расслабление с желанием немедленно вырубиться.
Я устало растянулась на диване, а светляки закружили надо мной, успокаивая, напевая, усыпляя. И последней моей мыслью было – зачем?.. Зачем истреблять, если можно договориться? Если «бабочка»-шефа – это страх, агрессия, голод и смерть, то «бабочка»-плющ – умиротворение и чудо, которого люди ждут всю жизнь, чтобы вспомнить о вере в доброе волшебство. Так зачем же?.. Ладно, не все согласятся. Но можно же дать шанс хотя бы тем, кто не против.
Стараниями плюща я погрузилась в тяжёлую дрёму. Тело вроде уснуло, но мозг отдыхать не собирался. Он возбудился от информационного перенасыщения и работал, работал, работал – вспоминал, додумывал, гадал, переосмысливал. И образы неслись друг за другом в фантасмагоричном хороводе.
Гульнара, натягивающая на глаза шляпу. Марьяна в коконе зелёного огня, оплетённая цветущим плющом, но почему-то с лицом бабушки. Вовчик, наливающий кофе и щёлкающий муравьиными жвалами. Бахтияр, окружённый склянками с крошечными человечками внутри. Противно каркающий голос Верховной и бесконечно сменяющие друг друга картины моего «волшебного» прошлого. Падающий лицом вниз, снова и снова, отец Вальпургий. Шефа, кутающаяся в теневые крылья. Наливающиеся кровью глаза «нетопыря» и багровые следы взглядов-«прожекторов», скользящие по телам каменных идолов. Глон, объятый пламенем, превращающийся в нечто с виду человекообразное, но с красными глазами и тремя собачьими хвостами.
И – темнота. И тени бабочек – повсюду тени крупных, искрящихся серебром крыльев.
И опять Гульнара – смеющаяся, без шляпы, сверкающая красными глазами. И я, глядя на проклятую, нажимаю на кнопку диктофона и кричу в динамик: «Аноквосагенало!», а ответом – мёртвый голос Ланы: «Ищи ведьму на середине… А если ты не против бабушки…» И Яга ухмыляется беззубо со стены, поглаживая Кота. А письма выскальзывают из ящика и крыльями бабочек пришпиливаются к стенам – тропой от пола до потолка. И мои старые обои исчезают, сменяясь газетными вырезками и учебными шпаргалками. И символы «компаса», обжигая, расползаются по моему телу колдовской ветрянкой. И…
Я проснулась в холодном поту – с одним ощущением и двумя дельными мыслями. Ощущение – прежнее, будто я не спала ни минуты. А мысли – да, очень дельные.
Часы показывали десять утра, и Марьяна уже улетела, не оставив после себя даже смятого плющевого листочка. По старым светлым обоям скользили солнечные лучи, и, посмотрев на них, я вспомнила газетные вырезки и поблагодарила дурной сон. Надо было сделать это сразу после знакомства с Гульнарой. Надо найти её квартиру – ту, где она работала и жила перед исчезновением. Уверена, там полно зацепок – хотя бы по объёму работы. Плохо, что меня так нечисть запугала… и хорошо, что сном навеяло.
Кстати, надо попросить у Марьяны то чудодейственное снотворное зелье… Не то крышей же уеду и пропущу самое интересное – не узнаю, кто прячется за маской таинственной отступницы. И не пойму, жива ли проклятая.
Глава 4
Я хотел написать историю о магии.
Я хотел, чтобы кролики появлялись из шляп.
Я хотел, чтобы воздушные шары поднимали тебя в небо.
А обернулось всё грустью, войной, разбитым сердцем…
Шейн Джонс «Остаемся зимовать»
После завтрака, загодя переодевшись в уличное и собравшись варить кофе, я позвонила Бахтияру. Думала, он опять меня продинамит – или будучи по уши в делах, или отсыпаясь после ночных подвигов, или снова лишившись телефона, – но заклинатель удивил, взяв трубку после первого же гудка.
– Привет, – я сразу перешла к делу, – ты квартиру сестры осматривал?
– Конечно, – и Бахтияр явственно сдержал зевок. – Ничего особенного не нашёл. Тряпки, амулеты, зелья. А что тебя интересует?
– Бумаги, – я вспомнила, с каким жаром Гульнара говорила о поисках «бабочек», – планы и конспекты. Цифровой архив в компе – ссылки, история посещений, черновики работы.
– Компа у неё не было, только планшет, который пропал вместе с ней. И бумаг дома тоже никаких не было, – судя по возне, он одевался. Разбудила.
– А должны быть, – я выключила плитку и убрала турку с конфорки. – Да, у меня есть свидетель. Женщина, видевшая, как Гульнара разбрасывает бумагу. Если на письма она пустила черновик работы, то должен остаться исходник. Или наоборот, черновик. Если она от руки писала, то где-то лежит много заготовок и прочего материала. Подумай, – попросила я, – дома ли она работала? Или хату сняла? Когда квартиру осматривал, она выглядела жилой?