Что дальше? Дальше она поняла, что встряла, позвала на помощь и показала дорогу. Может, как сказала Марьяна, именно меня, чтобы не топить отступницу и её семью, но достучаться до той, что умеет открывать двери. И именно это сложное колдовство вкупе с тьмой могильника и спровоцировало перерождение. Но, опять же, соглашусь со сводной тёткой… лучше проклятой там и умереть. Или переродиться, или от нечисти… Она же её по стенке размажет, в смысле Марьяна Гульнару – за глупость, провокации и прочее. И бабушка… придёт ли? Рискнёт ли?..
Составив логичное и понятное объяснение, я успокоилась. Отложив наконец записную книжку, поужинала макаронами с сыром, напилась холодного чая и отправилась спать. Книжку оставила на кухонном столе, а вот шарф – в сумке. Вдруг пригодится.
…но, чёрт возьми, а был ли мальчик?.. Ведь при раскладе «нет» западня Марьяны не имеет смысла, как и её надежда на жаркую встречу с отступницей в могильнике, – сводная тётка найдёт там только спятившую Гульнару. И то хлеб?.. Время покажет. И всё расставит по своим местам.
Сон не шёл долго – и физический, и подсказывающий. Духота стояла невозможная. И мозги никак не хотели отключаться. Я ворочалась с боку на бок, то тревожась, то настраивая себя на пофигизм и фатализм, ибо изменить ничего не могла, только идти – вперёд к цели, и оттого опять начинала переживать. В моей работе, конечно, было много непредсказуемостей, но никогда они не сопрягались такими сумасшедшими неприятностями, вплоть до угрозы жизни. И я всегда со всем справлялась.
Я сама не заметила, как заснула, и опять не обошлось без плюща. Он не появлялся, не благоухал, но слабые отголоски знакомой колыбельной, доносящиеся откуда-то издалека, я услышала. Слух, тренированный музыкалкой, реагировал на знакомые мелодии быстро и чутко, хватая мотив – и повторяя его снова и снова. Мне хватило воспоминания о плюще, и его песня продолжилась уже внутри меня – мной самой. И я наконец выключилась.
…сон начался темнотой. Не той, ведущей по «млечному пути» – туманной и озаряемой вспышками. Нет, она была абсолютной. Непроницаемой. Плотной и вязкой, как предгрозовая летняя ночь. Единственное, что я ощущала, – это твёрдый пол под ногами. Устойчивость. И неуверенность. Где я оказалась на сей раз?..
Я осторожно вытянула руки, но ничего не нащупала. Развела в стороны – аналогично. Притопнула и услышала гулкий стук. Сделала мелкий шажок. Потом второй. Стоять – бессмысленно, идти – жутко… но делать что-то надо. И я пошла – короткими шагами, с остановками, шаря вокруг себя, но каждый раз находя лишь пустоту. Эхо шагов жалось к ногам, намекая на тесноту помещения, но мне отчего-то казалось, что оно отнюдь не маленькое.
Насчитав двадцать шагов, я натолкнулась на первое препятствие – на стену. Или на угол. В общем, передо мной обнаружилось нечто высокое, шершавое и щербатое на ощупь. Проведя ладонью горизонтальную линию, я присела и провела вторую линию – вертикальную. Пол на ощупь оказался таким же шершавым, и чётко обозначился угол его соединения с препятствием. Значит, стена.
Я встала, повернулась и шагнула уже вдоль стены, ведя по ней рукой, и сразу же замерла напряжённо. Во тьме мелькнула голубая тень – как от фар проезжающих машин скользили по стенам и потолку светлые тени. Или как от экрана сотового, когда в тёмном подъезде ищешь нужную дверь и замочную скважину. Я уставилась себе под ноги, часто поморгала и приняла как факт – светились мои глаза. Как у «нетопыря» во время охоты. Там, куда я смотрела, по серым стенам и полу скользили пятна голубого света.
Да уж… Но – сон есть сон, и это же просто сон. Так ведь?
Дальше идти стало легче. Я постоянно оглядывалась, изучая широкий коридор, пыльный пол, потолок – запредельно высокий, закутанный во мрак и неподвластный моему новому зрению. Материал, из которого построили это… помещение, напоминал обычный бетон – стены серые, неровные, то пористо-дырявые, то пупырчатые. И такие пыльные… но никаких запахов я не улавливала. Сон, да. А в реале тут, кажется, задохнуться на раз.
От нечего делать я считала шаги, и примерно на трехстах коридор закончился, оборвавшись огромным залом. Здесь тьма пугливо ёжилась под потолком и дымкой стелилась по полу, разгоняемая мощным светом старинных (и явно колдовских, похожих на давнишние «кошачьи») факелов. Они вспыхнули при моём появлении – две ровные мертвенно-белые дорожки побежали по стенам, разгоняя мрак. Я замерла, по-прежнему держась за стену – нет, судорожно вцепившись в каменный косяк, – понимая.
Не будет здесь никаких подсказок – они кончились с третьей и последней главой. Это заключение. И как во «введении» Гульнара знакомила меня с собой, так и в «заключении» она показывала то, куда мне предстоит попасть. Это конец пути.
Могильник.
Я несмело выбралась из коридора и ступила в зал. Одной и без «поддержки» стены в необъятном помещении стало дико неуютно. Не зная, куда девать руки, я скрестила их на груди, неосознанно ссутулившись и напрягшись. Ибо этих стен касаться не хотелось. И не только из-за колдовской подсветки. Между факелами красовались пыльные, но до жути чёткие, в два человеческих роста высотой, барельефы.
Факелы сухо потрескивали, дрожа и искря, и белые огни оживляли каменные тела, создавая эффект движения – шевеления. Барельефы чудились невероятно натуральным – кажется, вот-вот шагнут в зал. И остановиться возле ближайшей фигуры, замершей между двух факелов, я заставила себя силой, повторяя, что это сон и нефиг трусить. Этот нехитрый «наговор» сработал не до конца, но сработал, позволив худо-бедно сконцентрироваться и изучить местную «архитектуру». Да-да, именно так, в кавычках. Не уверена, что барельефы – это мёртвый камень. Отнюдь. Слишком… В общем, во всём они слишком уж… слишком.
Я начала осмотр с ближайшей, правой стены. Первый барельеф был выше меня примерно в два раза, имел мощную мужскую фигуру и отсутствующее лицо. Вместо привычных человеческих черт – глубокая лунка, вместо волос – частые трещины над подобием головы. Руки безвольно висят вдоль туловища, кулаки сжаты, ноги босы, половые признаки прикрыты широкими куцыми штанами.
Пройдя вдоль правой стены и насчитав десять безликих, я дошла до прохода и свернула к левой стене. Здесь барельефы тоже не имели лиц, зато обладали женскими половыми признаками, скрытыми длинными рубахами. Мужской ряд и женский ряд – десять там и десять здесь. Каждой твари… по паре.
Проход вывел в коридор, убегающий в разные стороны во мрак. Факелы в зале погасли, едва я его покинула, и ко мне вновь вернулось «сияющее» зрение. Без раздумий я выбрала правую сторону и прошла всё те же триста шагов вдоль знакомых пористо-серых стен до следующего зала.
Он оказался больше, имел зеленоватые факелы и по пятнадцать «особей» на каждой стене. И у этих барельефов лица были – человеческие, похожие между собой, каменно-мрачные, с закрытыми глазами. А вот руки отсутствовали – отсечены по локоть. И я не стала задерживаться – пробежалась вдоль стены и нырнула в проход. И снова очутилась в разделённом на два пыльных рукава коридоре.
Лабиринт? Значит, сейчас надо постоянно двигаться по правой стороне. Запомню на будущее. Оно явно не за горами.
Следующий зал тоже имел свои отличия: и факелы почти натуральные – тёпло-золотистые, и барельефов больше – двадцать по каждой стене, и ничего у них на сей не «отрезали» и не «смазали». Здесь у меня даже страх почти прошёл – словно по музею древностей бродишь или по египетским залам Эрмитажа. Жутковато, но спокойно. Однако…
– Зачем я здесь? – спросила я шёпотом, выйдя в новый коридор. – Гульнара? Что ты хочешь вспомнить?
Тишина. Даже эхо не ответило, поглощённое пыльными стенами. И я покорно – да, не сидеть же на одном месте – продолжила исследовать правую часть лабиринта-«усыпальницы».
Разные размеры залов, разноцветный огонь факелов – только красного я насчитала оттенков пять, разное количество «погребённых» – от десяти по одной стене до сорока. А вот «пострадавшие» части тела барельефов постоянно повторялись – это либо лица-головы, либо одна рука, левая или правая, либо обе, и всегда по локоть. Либо и руки, и головы сразу. Закономерность. «Калечили», блокируя, источники силы?..
Последний зал (а я поняла, что он последний, заметив рядом с входом второй проём в стене – выход, явно ведущий в левую часть лабиринта), по сравнению с другими был маленьким и овальным, а не квадратным или прямоугольным. И без барельефов. Вместо факелов – одинокий фонарь посреди зала, старомодный, погасший… знакомый. Почти как тот, что я рисовала в парке – настольная лампа. Дуга ножки с завитком наверху, на котором висел «домик» – круглая металлическая крыша с заострённой маковкой и кольцом-держателем, решётчатый овал застеклённых «стен». Только в парке фонарь стоял на метровой тумбе, а здесь…
Я опустилась на корточки, изучая постамент – мелкие кирпичики, плотная кладка, залитая чем-то чёрным и маслянисто блестящим. Из его центра вырастал длинный столб – тонкие перевитые прутья, скреплённые наверху чёрным шаром, из которого и начиналась дуга ножки для «домика». И всё-таки вокруг него, в смысле около стекла, что-то крутилось. Когда я, задрав голову, не моргая посмотрела на фонарь, пятно голубого света на секунду перечеркнула крылатая тень. И я попятилась.
И задумалась. Фонарь – это дверь?.. Или просто артефакт, притягивающий тьму? Или и то и другое? Ведь в парке он указал на искомое с помощью «компаса»…
Сон есть сон, и я решилась на эксперимент. Снова приблизилась к фонарю и провела запястьем с компасом вдоль столба. Но, само собой, ничего не случилось. Я покрутилась рядом ещё с минуту, прикладывая «компас» и так и сяк, но результат был аналогичный – никакой. Кровь во мне не та, что ли… И пальцы невольно нащупали цепочку-«солнышко». А что, если…
Наверно, я наконец сошла с ума, да. Ничем иным, кроме как помутнением рассудка, оправдать следующие свои действия не могу. Сняв цепочку, я обвила её вокруг запястья – и вокруг «компаса» – и, высоко подняв руку, поднесла артефакт к тёмной лампе.