И фонарь вспыхнул.
Помещение залил мертвенно-серый свет, и запястье защипало, зачесалось крапивно. Я поспешно опустила руку, но освещение осталось. И показало то, что я не увидела своим «выборочным» зрением. Сундучки. И урны. Они стояли на полу вдоль стен – крохотные, не больше моей ладони, неприметные, пунктирной линией, чередуясь друг с другом. А над ними дрожали и расплывались узкие тени – очертания фигур. Точно кто-то невидимый таился в блеклом сумраке, и его тень…
Неужели здесь спрятаны те, кто… В общем, посильнее «лис», «кошек» и «клещей», если им ничего не «отрезали», а…
Мне стало страшно, как никогда прежде. И страх живо прогнал недавнее помутнение сознания. Господи, что ж я делаю-то – и что могу наделать…
Ни в коем случае нельзя никого сюда пускать. Ни таинственную отступницу, ни… Никого. Если тут реально спрятано то, что страшнее самой сильной современной нечисти, если, не дай бог, что-нибудь нарушить или… И мне здесь тоже нежелательно появляться. Я же ничего не знаю и по глупости такого наворочу…
Бдительно оглядываясь, я отступила ко второму проходу и нырнула в пыльный коридор. И, уходя прочь от жуткого помещения, видела отблески света на пористых стенах. Фонарь не потух. И я очень надеюсь, что это всё-таки сон, а не…
По залам левого ряда я проходила быстро и без изучений. Краешком глаза (и мозга) отмечала цвет факелов, «пробелы» в барельефах и спешила дальше. И лишь однажды остановилась – примерно на середине пути, когда очередной коридор привёл в длинную анфиладу мелких залов, похожих на тот, что с фонарем.
Факелы здесь давали тот же мертвенный свет и крепились к узким колоннам, тянущимся вдоль стен. А вокруг колонн петлями обвивались тонкие цепочки, как на поводке держащие… что-то. Нечто, невидимое моим человеческим глазам, таилось у подножия колонн, рядом с обманчиво пустыми металлическими «хвостами». Цепочки дрожали и тихо звенели, но в круг света «что-то» выползать не решалось. И я не стала экспериментировать, вновь подумав о ком-то пострашнее «клещей» – ведь таких, как Вовчик или «нетопырь», на цепь сажать не станут.
И кстати вспомнились слова Марьяны – о том, что в могильнике спрятано не больше сотни нечисти. У меня плоховато с математикой и счётом, но даже этого «плоховато» хватило для понимания – ни разу тут не сто особей, а явно под тысячу. Пара-тройка полноценных полков. Страшная, безумно опасная сила.
Сжав в дрожащей и липкой ладони бабушкин оберег, я рванула прочь. Нафиг-нафиг… И быстро очутилась в начале своего пути. Оказавшись в знакомом коридоре – выйдя из-под сводов очередного зала буквально в десяти шагах от входа в зал первый, – я опять прошла примерно триста шагов до поворота и двадцать шагов до точки своего здесь первого появления. И встала, недоверчиво прищурившись.
Это не коридор, нет. Это снова крошечная комнатка с фонарём и ощущением вьющихся вокруг него теней – копия первой. Вход – и выход?.. Дверь сюда – и дверь отсюда?.. И у меня на руках два вида рисунков – сны и реальность…
Я очень боялась сделать что-нибудь не то, поэтому просто села на пол у фонаря. Сон это или не сон… Марьяна же говорила, что некоторые ведьмы сюда душами просачиваются, чтобы открыть двери. Я, само собой, не ведьма, но я заколдованная ведьмой. Да поди ещё и не одной. А их сила может быть и оберегом, и ключом. Я испугалась, что тогда, у первого фонаря, поддавшись не то помутнению, не то чужим чарам, открыла то, чему положено оставаться закрытым. И сейчас не знала, что делать. Кроме… В общем, если Гульнара не хочет помогать, то я сама попрошу.
Мотив колыбельной вспомнился без проблем. Слов в песне не звучало, и это хорошо – не наколдую ничего случайно. Только позову. И плющ откликнулся моментально, пощекотав запястье. И сразу же раздался другой звук из иного мира – пронзительная резкая трель.
Звонок в дверь, догадалась я, проснувшись. И если звонят так резко и без пауз… Понятно, кто ломится.
Часы показывали девять утра. На телефоне обнаружилось пятнадцать пропущенных звонков от заклинателя. Добыв из комода халат, я поспешила к двери, спросонья не сразу попадая в рукава.
Бахтияр не зашёл и на приветствия время тратить не стал:
– Поднимись ко мне, – бросил из подъезда и сразу же повернулся спиной, подавая пример.
Я почти поддалась. Даже вышла из квартиры и начала закрывать дверь. Хорошо, плющ находился рядом: он предупредительно пощипал запястье, выбрался из своего «ниоткуда» и привязал мою ладонь к дверной ручке. Ну да, не дело это, бежать куда-то полуголой и без ключей… Конечно, Бахтияр потом может вскрыть запертое, но там ли, где сторожит свою территорию «кошка»?
Умыться, отметить отсутствие Глона, переодеться, выпить воды и взять ключи – дело десяти минут. Но, судя по недовольному взгляду заклинателя, я возилась очень долго. Этот парень обладал поразительной способностью превращаться из адекватного, терпеливого напарника в грубоватого, бескомпромиссного командира-сумасброда и в любой ипостаси казаться настоящим. Видать, не зря о нём все знакомые говорят разное. Кому когда каким захочет – тому тогда таким и явится.
– Заходи, – коротко велел он, открыв дверь.
Ремонт в его хате получше, отметила я невольно, и мебели в коридоре побольше – целая прихожая, а не только деревянное «панно» вешалки с крючками, как у меня. А вот в комнате мебели не оказалось… из-за бумажных стен.
– Что это?! – стоя в дверном проеме, я потрясённо огляделась.
Исследовательская работа Гульнары сократила комнату в два раза. Не знаю, в каком порядке и зачем Бахтияр её так использовал, но использовал – от пола до потолка, от дверного проёма до окна, шелестели бумажные стены, оставляя узкий коридор. В щель меж плотно задёрнутых штор едва просачивалось рассветное солнце.
– Присмотрись, – последовал ответ, не то объяснением, не то очередным приказом.
Я честно присмотрелась, но ничего особенного не увидела. Беспорядочные каракули Гульнары слипались и сливались в аналогично беспорядочные пятна невразумительной абстракции.
– Ну же, художник, – насмешливо подначил из коридора заклинатель, – где твоё творческое мышление?
– Я не художник, – огрызнулась я. – Я только училась не…
Бабочка!
Смутные очертания каймы, тёмные пятна внутри… крыла.
– Заметила? – Бахтияр ухитрился просочиться мимо меня в комнату, даже не задев. – Сейчас ещё кое-что покажу.
Пройдя по шуршащему «коридору», он раздвинул шторы, взобрался на подоконник и недвусмысленно протянул мне руку. Сбитая с толку, я последовала за ним вплоть до подоконника. На оном вдвоём было тесно, но лишь с минуту – пока заклинатель доставал из кармана джинсов найденные в парке крылья.
– Смотри.
Бахтияр подбросил крылья вверх, и они, отлетев, повисли в воздухе посреди комнаты, искрясь и отражая солнечный свет, напоминая сияющие зеркала, рассыпая стаи «зайчиков». И притягивая листы. Бумажные стены сомкнулись позади крыльев, словно кто-то дёрнул за невидимые шнуры: середина бумажного полотна сморщилась, потянулась к парковому артефакту, пристроилась позади него… двумя гигантскими крыльями бабочек. И чернильные строчки располагались чётко по нужному рисунку – линии и пятна, узкие разделяющие их полоски в середине, кайма поверху и чернота внизу. С высоты подоконника зрелище впечатляло особо.
– Господи, что это?.. – я потрясённо посмотрела на заклинателя. – Как ты до этого додумался?
– Не я, – Бахтияр указал на крылья, – они сами. Едва я достал из папок Гунину работу, как случилось… это. Как, почему – понимаю не до конца. У нас нельзя плохо учиться или отлынивать от занятий, – добавил сухо, – чревато. Чем меньше знаешь – тем меньше проживёшь. Я не профан, хотя ты явно считаешь иначе. После истребления стародавних и охоты на ведьм утрачены многие знания, а вот загадок они оставили с избытком. Одна из них – это перерождённые. Кофе?
– А? – от внезапного перехода с сердито-делового на спокойно-приглашающее я растерялась. – Д-да…
Заклинатель легко спрыгнул на пол и «отцепил» крылья от воздуха, спрятав их в карман джинсов. Бумага с разочарованным шелестом вернулась в исходное положение «стен». Я изучила их с удобной высоты подоконника, вновь утвердившись в увиденном: рукописные строчки, беспорядочно покрывающие отдельные листы – то с середины текст начинался, то струился колонкой по левому или правому краю, то занимал всю страницу без полей, – являлись частями рисунка. Рисунка крыла бабочки.
Немыслимо… И – зачем?..
Пока я сползала с подоконника и снова изучала листы, Бахтияр ушёл на кухню и загремел посудой. Я попыталась разобрать отдельные строчки, но безуспешно – это не почерк, а… А, кстати… Я подняла руку и посмотрела на «компас». Он прибавил в размерах, став «трехкольцовым», и изображённые на нем символы очень напоминали те, что я увидела на бумаге. Гульнара писала научную работу не русским языком. Узнаваемыми и читаемыми в работе были только заголовки – глава 1, заключение и иже с ними.
…заодно вспомнился образ из предпоследнего сна – листы, тропой расползающиеся по стене, пришпиленные к оной крыльями бабочек. Надо его записать. Кажется, там масса подсказок. А Глону по любому в могильнике появляться нельзя.
И, придя на кухню и усевшись на табурет, я первым делом спросила:
– Что это за язык?
– Думаю, «бабочек», – отозвался заклинатель из буфета, где он, судя по шуршанию, искал что-нибудь к кофе. – Древнее, забытое за ненадобностью наречие исчезнувшей нечисти. Я ломал над ним голову, ещё когда «компас» увидел. Теперь практически уверен. И «компас», и научная работа, и защитная речь, ставшая тропой, – всё на языке «бабочек».
Ну конечно… И в одной из записей Гульнара говорила, что слышала «бабочек», когда писала работу… Это ж получается, загадочный ведьмин дар заговорил с проклятой уже тогда? Или всё проще – рядом с ней находилась нечисть-«бабочка» в человеческом обличье, которая ненавязчиво подсказывала, объясняла, учила?.. Может, даже тот самый А. Или О. О. Ведь нашла же Гульнара крылья. Почему бы по ним не найти бывшего владельца?