в омут с головой.
«Артефакты заряжают носителя знаний, а дальше – нужная кровь и…» – писала в заметках Гульнара. И дай бог, чтобы мне удалось повторно «зарядить» рисунки, чтобы они сработали так, как предполагала знакомая ведьма Марьяны.
Однако меня мучило подозрение. Их ведь не так много – тех, кто знал, где что лежит, что всё готово… И ещё меньше – тех, кто смог бы сладить с «кошкой», да так быстро. Сколько я пробыла у заклинателя? Час от силы. И за это время всё успеть? Я ведь не ощущала за собой никакой слежки, да и окружающие вели себя так, будто никого наблюдающего нет – говорили прямо, обсуждали открыто, не таились…
Так был ли «мальчик»? Или была просто… ведьма, которая решила, что в могильнике никто из нас появляться не должен?
Мне очень не хотелось подозревать Марьяну, но на неё указывало многое. Она ушла вчера утром и больше не появлялась, зачем-то забрав пса. Она всё знала. Она способна справиться с духом «кошки». И плющ, который постоянно вертелся рядом со мной, наверняка держал её в курсе. Ей нужно попасть в могильник вперёд других – чтобы разобраться с Гульнарой и «наставницей» проклятой без свидетелей. И Марьяна – это «ведьма на середине», средняя сестра. И у неё есть важнейший ингредиент – кровь, живая и добровольная. Собственная.
Но в то, что сводная тётка – та самая отступница, я верить не хотела. И Гульнару отдавать её на растерзание – тоже. Может, это их с братом последний шанс повидаться. Может, у заклинателя, с его-то опытом общения с различной нечистью, получится помочь сестре… вернуться. Мы ведь до сих пор не знаем точно, зачем она это сделала. И, да, презумпцию невиновности ещё никто не отменял. И Марьяны это тоже касается.
Всё окончательно прояснится там, где началось. В могильнике.
С этими мыслями я встала и начала готовиться к самой сумасшедшей в своей жизни авантюре. Прежде оными считались отъезд из дома, попытка создать семью, работа в «ЭкзоТерре»… Но портал и могильник не сравнятся ни с чем. И я должна его открыть. И попасть туда. Меня посетило то, что сводная тётка назвала «нутром чую».
…потому что тропа – это не письма. Тропа – это я. Артефакты ведь заряжают носителя знаний. И хватит ли, чтобы избавиться от их вредоносного влияния и «компаса», простого «разрядиться», то бишь закончить дело – прийти в могильник, встретиться с Гульнарой и помочь ей выбраться с помощью всё того же «солнышка»?..
Пока Бахтияр добывал заказанное, я сложа руки не сидела. Сначала заставила себя поесть – лишние силы лишними не бывают. А потом, подняв диван, под которым в бельевых ящиках хранилась несезонная одежда, я подобрала необходимое – старые джинсы, свитер, кроссовки и, само собой, шарф. В пыли задыхаться не собираюсь. Бояться – тоже. А лучший способ борьбы со страхом – это творчество. И хорошее, полезное дело.
А вот остаться без телефона – это неприятно. Вспоминая о Марьяне, я неосознанно искала сотовый, не находила и ощущала острую ломку. Позвонить, позвонить, позвонить… Но утолить её было нечем, кроме как полезным отвлечением. Мысли об одеяле и «перебояться» иногда возникали, но сразу теряли актуальность. От того, чем могла проклясть меня Гульнара, одеяло не спасёт. И, боюсь, спасти может лишь одна конкретная ведьма.
Переодевшись и собрав волосы в хвост, я нашла на кухне ненужную банку, налила туда воды и, опять подчиняясь «нутру», опустила в воду цепочку-«солнышко». Амулет, что характерно, ко дну не пошёл, змеёй замерев посередине, а вода заискрила золотом, словно её коснулись солнечные лучи. И банка нагрелась.
Тихо хлопнула входная дверь, и послышались шлепки сброшенной обуви. Я достала из ящика комода несколько старых книг и обустроилась на полу. Бахтияр при виде меня аж споткнулся.
– Не пойдёшь, – догадался он сходу.
– Бумагу давай, – отмахнулась я, – и Марьяне позвони.
– Звонил, – заклинатель тоже сел на пол, – сказала, примчится. Как только – так сразу.
И у меня внутри со вздохом развязался тугой узел напряжения и подозрения. Один из – но самый важный. Она не… Слава богу, не она…
– Подозревала? – прозорливо заметил Бахтияр, раскатывая ватман и придерживая края, пока я прижимала их книгами. – Я тоже. Но если эта ведьма в чём-то и замешана, то её не раскусить. Не нам. Дети отступников – это… дети отступников. Не пойдёшь.
Я промолчала, с удовольствием переваривая и усваивая облегчение. Ватманов заклинатель взял с запасом, поэтому прежде картины я взялась рисовать другое важное «произведение» – план могильника. Чёрной ручкой, подписывая залы – цвет факельного огня, количество и особенности барельефов. Бахтияр молча наблюдал за моей работой, а когда я закончила, посмотрел очень красноречиво – с сожалением, с сочувствием. И с пониманием. Да, если не приду на встречу – проклятая не отцепится.
– В отличие от вас, я под защитой от любой враждебной нечисти, – я сдвинула книги, высвобождая рисунок. – У меня есть бабушкино «солнышко». Ты же наверняка из Вовчика всё вытянул, да? Ну вот. Значит, знаешь, что за таинственный оберег на мне никто не мог найти. Держи. Изучай.
– А фонари… – он нахмурился, быстро скользя взглядом по листу.
– Один – вот этот, – я ткнула в план, – точно как в парке, который на крылья указал. Думай, – добавила, раскладывая кисти. – Они связаны?
Бахтияр думать не стал – он вооружился телефоном.
– Три точки, – пробормотал заклинатель, явно шуруя по просторам интернета, – два фонаря… – и загнул край ватмана, взял ручку и начал быстро чертить схему.
Я глянула на него искоса и подготовила второй лист, открыла коробку с красками и ощутила внутренний трепет – смесь страха, предчувствия, волнения перед… А вот неуверенности не было. Лишь готовность. Почти полная и почти же боевая, да.
– Точно два фонаря? Не три?
– Точно, – я прищурилась, мысленно деля лист пополам.
– Или третий ты не заметила? – Бахтияр что-то чиркал на листе.
– Или, – я окунула кисточку в банку с водой. Рука дрогнула раз-другой, но вспомнила нужные движения и расслабилась.
Я рисовала тонкой кистью, используя только чёрную краску, сразу начисто, силуэтами. Ведьма в вихре бумаг. Фонарь с кружащими у стекла крыльями. Кольцо идолов вокруг. Зеркало напротив ведьмы. Образ в зеркале – смутное отражение. Моё.
– В городе есть ещё два таких же фонаря, – возбуждённо заметил заклинатель, шурша ручкой по ватману, – возле «Млечного пути» и в том микрорайоне, как его…
– Новая Заря, – склонившись к рисунку, я создавала над ведьмой сумерки. – Если они одновременно вспыхнут, то лучи соединятся между собой, образуя треугольник. Всего лишь периметр для поисков двери.
– Откуда знаешь? – Бахтияр уставился на меня.
Я пожала плечами и взболтала кисточкой воду. Оная, кстати, не темнела – чёрная краска растворялась в золотых бликах.
– А если, включенные, они укажут в одну точку?
– Зачем тогда располагать их в виде чёткого треугольника? – я убрала за ухо прядь волос и приступила ко второй части рисунка.
– Но, очертя периметр, они могут и на центр указать, – выдвинул следующую теорию Бахтияр, пошуршал пакетом и прямо на плане тайника расстелил новую, явно только что купленную карту города.
– И зачем тебе третий фонарь в могильнике?
Он не ответил – тоже занялся рисованием, но на карте.
Ведьма в кресле – по ту сторону зеркала, нечисть с крыльями-осколками рядом, амфитеатр свечей по периметру… И туман – обнимающий ноги ведьмы с бумагой и обтекающий идолов, сочащийся сквозь зеркало и струящийся вдоль свечей, чтобы свернуться клубком у ног фигуры в шляпе, сидящей в кресле. Да, чёрный – вернее размыто-тёмно-серый.
– В схроне есть и другие помещения, – сделал неожиданный вывод заклинатель, – и коридор должен быть здесь. Или тебе его не показали, или ты не заметила второпях.
Я отвлеклась от своей картины и увидела, как он торопливо чертит коридор от зала с колоннами, а потом проводит две линии, создавая треугольник. С третьим фонарём.
– Всё? – он вопросительно поднял брови.
И насторожился. Напружинился. Глаза заволокло тьмой, на руках появились «перчатки». Я огляделась, но ничего страшного не увидела. Зато почувствовала – как во сне с идолами. Тёмную силу – необъяснимым глубинным страхом, от которого внутри всё сжималось, кожа покрывалась мурашками, к горлу подкатывала тошнота. И становилось плохо – просто очень плохо без видимых причин.
– Рада, заканчивай. Быстро! – Бахтияр уже был на ногах и у окна.
Тревожно хлопнула балконная дверь. Я судорожно схватилась за кисточку, повернулась к картине и не сразу поверила своим глазам. Она… светилась. Нет, не так. Она чадила тьмой. Чёрная краска словно дымилась. И те, кто… в теме – те поняли. Почувствовали. И пришли. Давненько на меня не нападала запрещённая стародавняя нечисть… Ведьмы с заклинателями многих разогнали, но, видать, не всех.
За окном потемнело, в комнате стало пасмурно. Лихорадочно полоща кисточку в банке с водой, я смотрела на рисунок и вспоминала «эскиз» – всё ли на месте, всего ли хватает?.. Ведьма, идолы, нечисть, зеркало, крылья, фонарь, туман… Вроде готово.
Оставив кисточку в банке, я осторожно поднесла ладонь к «дымящейся» ведьме, сосредоточилась и спросила мысленно: «Что дальше?». И услышала эхом внутреннего голоса: «Зеркало».
Пока я хлопала ящиками комода, ища скотч и ножницы, вернулся заклинатель – чёрный-чёрный… как из известной старой страшилки. Как у обычных людей от волнения и напряжения к коже приливает кровь, так и у Бахтияра случился явственный прилив силы. Взъерошенные седые волосы – единственное светлое пятно, даже одежда, кажется, потемнела.
– Зеркало… – нервно пояснила я.
Он молча подхватил ватман и рванул в коридор, процедив: «Живо!» У меня тряслись руки, я роняла то ножницы, то скотч, но Бахтияр, растянув картину вдоль зеркала, больше не сказал ни слова. Лишь косился так, что я невольно ускорялась.
А когда дело было сделано, рисунок ожил. Закружились бумажные листы вокруг ведьмы, задвигались ассиметрично крылья, потёк на пол чёрный туман. И силуэт в зеркале, повернувшись к нам спиной, шагнул вперёд – в картину. Открывая проход.