– Имеем. А что вы скажете о вспышках, молниях, или как их еще назвать? Вы же видели, что диск в полете словно окружен огненным полем… хр-руп!
– А хоть бы и так. С похожими электрическими эффектами серб Тесла экспериментировал еще лет тридцать тому назад. Понимаете… Я вижу эту посудину не первый р-раз. Поначалу она впечатляет, но сейчас я пригляделся к ней внимательнее, и многие сомнения отпали сами собой. Это дело р-рук человека. Умелого, всесторонне одаренного, но – не марсианского, а нашего, земного.
– Эх-эх-эх! Не веруешь, хулу возводишь! – заспорила с ним Джульетта, осмелевшая после того, как пришельцы убрались за горизонт. – Молнии – есмь творение, человецам неподвластное. Великий Механизмус и его посланные без оружия разить умеют, ижно ран не остается…
На это у Ромео не нашлось возражений. Он признался, что и сам видел жертв, сраженных неведомой силой. И природу этой силы он пока еще не в состоянии постичь.
– С физиками бы посоветоваться… Но это позже.
Делать нам на поляне было нечего, и я вызвался проводить переставшую играть во влюбленность пару до большака, который привел бы их в Каменку. Но Джульетта заартачилась. После увиденного представления с участием круглоголовых она еще сильнее уверовала в Великого Механизмуса и вознамерилась вернуться к себе на хутор. Предупреждения относительно того, что ее там растерзают как еретичку и предательницу, не подействовали.
– Простят! Простят! – приговаривала она, впав в религиозный транс. – В ноги отцу Статору повалюсь, слезами омою… Он добрый, он меня ценит, не отдаст на растерзание…
– Эх-эх-эх! – закончил за нее Ромео и повернулся ко мне. – Видите, Тимофей Ильич, как просто р-разнежить людей благами цивилизации и к чему это приводит? В чем мощь секты «механиков»? Отец Статор подбирает паству из тех, кому осточертел р-ручной труд. Скажете, таких миллионы? Да. Но в основном это темные крестьяне, которые боятся новшеств. Они жалуются на ломоту в костях и на мозоли от поденной р-работы, но при этом шарахаются от техники, которая могла бы облегчить их долю… А «механики» не боятся, они на технику молятся. За преданность Великий Механизмус дарит им пылесосы, электроутюги, машины для скашивания травы… Вы представляете, сколько пота проливает среднестатистический мужик, заготавливая сено для своей коровы? А моторизованная косилка английской фирмы «Арко» многократно снижает трудозатраты. То же касается стирки, глажки, приготовления еды… В ближайшем будущем человечество переложит всю домашнюю р-рутину на механических помощников и совершенно обленится. Мы впадем в зависимость от бытовых приборов, и я не знаю, хорошо это или плохо… Посмотрите на Плашку. Ей на хуторе грозит смерть, но она идет туда сознательно, потому что не может отказаться от уклада, к которому успела привыкнуть. Жить по старинке – это уже не для нее. Гладить белье сковородкой, варить суп в чугунке? Увольте! Ее мышление перестроено, и с этим ничего не поделать…
Он все больше распалялся, клеймил притихшую Джульетту на разные лады, а я должен был признать, что в его обличениях есть резон. Безусловно, тот, кто придумал секту «механиков», был хорошим психологом. Крестьяне, ремесленники, все эти, выражаясь устаревшим языком, разночинцы, не убоявшиеся нововведений, оказались пойманными, как пескари на крючок, и теперь, чтобы не расстаться с вошедшими в их обиход приспособлениями, готовы были сделать что угодно – хоть узкоколейку развинтить, хоть общественную сноповязалку разобрать.
– С приверженцами культа все понятно… хр-руп! Но какой навар получает Великий Механизмус? Я имею в виду тех пилотов, что управляли диском и забрали хлам с поляны. Если бы их целью была организация аварий и прочих диверсионных актов руками сектантов, они не стали бы возиться с открученными гайками.
– В мешках были не только гайки. Я видел молотки, кирку… Все это наверняка стянуто из районных мастерских. Не такой уж и хлам. Сектанты поставляют его в изобилии, и, думаю, он идет по назначению – но какому? Это еще одна нерешенная загадка. Р-равно как и то, откуда наши марсиане получают приборы, которые затем великодушно отдают своим почитателям?
– На этот раз они, как вы видели, ничего не привезли. Возможно, их запасы иссякли.
– Сомневаюсь. Не привезли сейчас, привезут попозже. Апологетов надо поощрять, иначе они утратят р-рвение и р-разбегутся…
Заговорившись, мы позабыли про Джульетту. А она зажала уши, чтобы не слышать наших надругательских речей, и припустила по примятым травам в перелесок, над которым уже занималось рассветное зарево. Ромео попытался остановить ее окриком – ее это нисколько не тронуло.
– Вот чумичка! Дурында тупоносая! – выругался он и деловито оповестил меня: – Я за ней. Не хватало еще, чтобы ей в самом деле суд Линча устроили. Эти могут… Вы со мной или как?
Ничто не мешало мне распрощаться с ним. Я не был ему обязан, а дальнейшее пребывание в одной с ним компании могло доставить мне неудобство. Тем не менее овладевший мною задор пересилил разумные доводы. Я все еще не мог решить, насколько опасен этот тип лично для меня, требовалась дополнительная информация, для чего надо было находиться бок о бок с ним.
Мы отказались от намерения догнать сбежавшую дуреху, не было даже необходимости держать ее в поле зрения. Куда бы она от нас делась? Мы ведь знали, что стремится она к хутору, а дорога туда от молебной поляны известна нам обоим.
Когда, по моим подсчетам, до поселения «механиков» оставалось с полкилометра, Ромео неожиданно затормозил и вцепился в мою тужурку. Жестикуляцией дал понять, что дальше надо идти на цыпочках, со всей возможной предусмотрительностью. Неслышно, как два ирокеза, мы продвинулись еще метров тридцать и притаились за поваленной сосной. Уже совсем развиднелось, и передо мной в розовых лучах восходящего солнца предстала сцена из мелодрамы. Между деревьями стояли отец Статор (этого шута, увешанного побрякушками, я раз-другой наблюдал среди сектантов) и дама, обвивавшая руками его шею. Почему я употребил слово «дама»? Не потому, что она была одета как аристократка или какие-то черты ее внешности наводили на догадку о дворянском происхождении. Нет. Просто по сравнению с крестьянками, на которых я вдоволь насмотрелся, блуждая по Кишертскому району, она гляделась воистину грациозно и по-настоящему женственно.
– Олимпиада? – сорвалось с уст Ромео.
Двух мнений быть не могло: он питал к ней отнюдь не товарищеские чувства. Нахмурился, в глазах ревность. А то, что его соперник – пламенный служитель Великого Механизмуса, карамболь вдвойне. Поведение отца Статора и женщины нельзя было назвать двусмысленным: они обнимались нежно и в то же время страстно, он лез ей пятерней под кофточку, а другой рукой похлопывал пониже спины. Все это делалось молча, сопровождалось лишь всхрапами, похожими на конские. Я не видел выражения его лица, потому что он стоял ко мне в профиль, и только острый нос высовывался из-под накинутого на голову капюшона. Зато лицо дамы, которую Ромео назвал Олимпиадой, явилось нам во всей красе – разрумянившееся, с приоткрытым от горячечного дыхания ротиком, с подернутыми хмельной поволокой глазами… Не похоже, чтобы старец давал наставления духовной дочери или выслушивал ее исповедь. И старец ли он? Вон с каким вожделением тискает ее, прижимает к себе…
Слегка пришибленные открывшейся перед нами пикантной пантомимой, мы на минуту остолбенели. Наверняка, подожди мы еще немного, пантомима сделалась бы совершенно непристойной, но из-за кустов дикой смородины вылетела растрепанной пичугой Джульетта-Плашка. Она заметно хромала – наверное, от спешки подвернула ногу, поэтому явилась позже нас, зато сразу в партер. При ее появлении любодеи отскочили друг от друга, Олимпиада побагровела еще гуще, а отец Статор разразился тирадой, из которой я не разобрал ни слова – мешал шелест листвы, ожившей под утренним ветром.
Джульетта, как и обещала, плюхнулась коленями на отсыревшую моховую подстилку, заломила руки и умоляюще заголосила. Бесстыжее поведение пастыря нисколько ее не озаботило – уже ведала за ним такие грешки или считала, что ему все дозволено?
Зажатость испытывала одна Олимпиада. На первый взгляд она не обладала ни самоуверенностью отца Статора, ни простосердечием Плашки. Топталась в сторонке, куталась в наброшенную поверх кофточки шаль и мечтала, видно, поскорее уйти. Отец Статор, отвлекшись от распеканий и назиданий, перемигнулся с нею, и она скрылась в просеке. Водевиль продолжался с участием двух персонажей. Длился он недолго. Отец Статор простер длань, шлепнул Джульетту-Плашку по темечку и велел встать. Она ломалась, размазывала прядками волос слезные потеки на щеках. Тогда главный сектант, которому надоела эта комедия, зашел сзади и дал послушнице пинка, от чего она разом подскочила и принялась мелко-мелко кланяться.
Прощена, понял я. Отец Статор – не болван, чтобы разбрасываться ценными кадрами. Плашка, надо полагать, посвящена во многие альковные тонкости его не всегда праведного жития. Нехорошо, если молва об этих тонкостях разойдется среди сектантской братии. С него бы сталось заставить послушницу умолкнуть навеки, но лучше иметь в распоряжении живого доверенного, чем мертвого. «Механический» пастырь рассудил, что преданная девчонка ему еще пригодится, а то, что она допустила слабину и спуталась с неверным, даже удачно. Будет лишний повод припугнуть ее, чтобы покрепче удержать на привязи. Она пусть и глупа, но должна понимать, что отцу Статору достаточно сказать «ату», и ее раздавят, как мокрицу.
Солнце уже поднялось над бором. Пора и честь знать. В полдень у меня назначена встреча, которую нельзя пропустить. И как ни жаль, с Ромео придется расстаться, ибо сопровождающие мне ни к чему.
Я подыскивал подходящие слова для прощания, но он опередил меня. Встал в позу шерифа, который застиг гангстера на месте преступления, широко расставил ноги и сунул руку в правый карман. Вот и началось… И что мне было не скрыться раньше?
– Тимофей Ильич, – пропел он с задушевностью, не предвещавшей ничего хорошего, – а все-таки: