– Как настроение, Антон Матвеевич? – спросил я.
– Бодрое! – отозвался он и поднес к стеклу моего шлема девственно-белую блокнотную страницу. – Видите?
– Ничего не вижу. Вы опять забыли, что пишете симпатическими чернилами.
– О! – Антон Матвеевич спохватился, потер страницу сложенной вчетверо тряпочкой, которую предварительно смочил жидкостью из флакончика, и на повлажневшей бумаге проступили извилистые линии и каллиграфические буковки. – Теперь видите? Наши муравьи уже прокопали штрек вот здесь, – он указал концом автоматической ручки на перешеек между двумя линиями, – и приступили к проходке вот здесь…
– Прошу вас, Антон Матвеевич, активизировать деятельность на восточном участке. Что-то мы его подзабросили, а он наиважнейший…
– Помню, помню. Но вогулы и так ропщут. Они неглупы, и та дезинформация, которой я их снабжаю, начинает кое-кого из них настораживать.
Ну, что – догадались или пояснить? Какой стимул требовался вогулам, чтобы они бескорыстно и охотно проводили нужные мне земляные, а правильнее выразиться, скальные работы? Антон Матвеевич внедрился к ним в племя не только ради этнографических наблюдений. Да, он настоящий ученый, и командировка ему выписана на законных основаниях, но помимо университетских заданий он выполняет еще и мое – и оно для него на первом месте. Вогулы издревле помешаны на своей Золотой Старухе, верят, что ее обретение принесет им удачу. Антон Матвеевич укрепил их в этой уверенности, приведя выдержки из древнесибирских эпосов. Истинность цитат вызывает у меня здоровые сомнения, но цель достигнута: идея добыть Сорни-экву превратилась у них в манию.
Что дальше, спросите вы? А дальше Антон Матвеевич внушил им, что Золотая Старуха спрятана под землей – а где ей еще быть, раз ее столько веков ищут и все без толку? Он принялся, опять же опираясь на отрывки из фольклорных источников, строить предположения, в каких точно местах следует искать всемогущую истуканшу. Места, само собой, подсказывал я, а его заботой было, как говорят следователи, подвести под них доказательную базу. На доказательства он мастак – разложит все по тезисам, вольет в уши и заставит поверить хоть студентов из университетской аудитории, хоть кроманьонцев в мамонтовых шкурах.
Простодушные вогулы действовали по его наводкам, пробивали в подземельях стенки, прокладывали участки тоннелей иногда по пять-шесть метров в длину и тем самым сшивали разрозненные лоскутья моих владений в единое целое. Я благодарен им от всей души. Кусочки золота, якобы отломившиеся от Сорни-эквы и попадавшиеся им под землей, – это лишь аванс за кропотливость. Когда я добьюсь своей цели, рассчитаемся полностью.
Своим чистосердечием я только разжег ваше любопытство, не правда ли? Что еще вы хотите узнать? Отчего мне служат верой и правдой не только Лиза со своей усть-кишертской Сапфо, но и такой высокообразованный человек, как Антон Матвеевич? Ответ на этот вопрос я повторил вам уже неоднократно: я не царь Ирод и в деспоты никогда не рвался. Мои идеалы высоки, в них нет ничего тиранического. Допускаю, что Антон Матвеевич, в чьем характере присутствуют черты Нарцисса, помогает мне, надеясь обрести в моем Эдеме влиятельный пост. Что же… Если это будет способствовать его радению, я не против. Но сейчас еще не время распределять посты, мы в самом начале пути, и нам в любую минуту могут помешать.
Об этом-то он мне и говорит, в волнении теребя блокнотик:
– Этот Аксентьев… который из ОГПУ… с ним надо что-то решать. Он в состоянии нанести нам непоправимый вред…
Знаю, знаю! Пока летели к горе, Лиза ознакомила меня со сводкой текущих событий. Олимпиада разоблачена, обменные комбинации с сектантами-«механиками» тоже выплыли наружу… При чем тут сектанты, спросите вы? Хм… Ладно. Сказал «а», скажу и «б», не в моих привычках увиливать. Вогулам для прокладки новых шахт требовался инструмент. Кирки, ломы, лопаты и так далее. Переправлять его из других городов, пользуясь моими связями, – нецелесообразный риск. Этого добра полно и в окрестностях – знай подбирай. Что подопечные Лизы с успехом и делали. Но инструмент – это лишь полдела. На отдельных участках, чтобы не случалось обвалов, приходилось устанавливать крепеж. Гайки, болты, шайбы – это для соединения досок и брусьев, которые заготовляли те же «механики». Зря я им, что ли, бензиновые пилы выписал? То-то удивлялись, поди, странным запросам Великого Механизмуса! А может, и не удивлялись. Лиза вытравила из них эту никчемную способность. Они получали награду, и им было все равно, каким образом ее отрабатывать. Заставь мы их новогодние украшения из советских газет выстригать или лыко драть и лапти плести – они бы и на это согласились.
Поняли теперь, в чем фокус? Вогулы не имели представления об участии «механиков», «механики» ничего не знали о действиях вогулов, но все вместе они делали общее дело. Такая вот мозаика. Скажете, плохо придумано? Это вы от зависти, не иначе. Я никогда не ошибаюсь. Вмешательство Вадима Сергеевича Арсеньева, справки о котором я навел сразу же после его появления в Усть-Кишерти, – не ошибка, а досадное недоразумение. Кто же мог предсказать, что он приедет, да еще так некстати? Да и когда приехал, я представления не имел о его потенциале. А он взял и меньше чем за неделю вывел из строя важнейшее звено в моей технологической цепи. Отныне хуторян нельзя рассматривать как снабженцев, придется что-то менять. Но об этом я подумаю после.
– Надеюсь, вас он не раскрыл, Антон Матвеевич?
– Типун вам… Не раскрыл и не раскроет. Но оставлять его в живых – неосмотрительно. Не предпринять ли вам устранение?
Он не видел, как за зеркальным барьером шлема я скривил губы. Меня коробило его неестественно-манерное словоблудие. «Предпринять устранение» – а? Пижон! И как он сразу открестился от ответственности! Нет, дружок, предпринимать придется не мне, а нам совместно. Раз ты выбрал меня своим повелителем, изволь идти до конца.
Вынесение смертного приговора Вадиму Сергеевичу далось нелегко. Как уже было упомянуто выше, от смертоубийств меня тошнит. Ненавижу их. Что? Вы напоминаете мне о бродяге, убитом в лесу? Начнем с того, что убил его Ермолай, я не успел остановить расправу. Ермолай горяч, часто делает что-то, не подумав. И бродяга сам полез на рожон – он мог видеть, как мы заталкиваем «Альбатрос» в ангар. То есть тогда был резон. И кто бы пожалел ни на что не годного пьянчугу? А тут на казнь обрекалась личность необыкновенная, единственная в своем роде. Я был хорошо наслышан о диапазоне его зрения и слуха, а также о том, что он умеет производить в уме вычисления быстрее счетной машины. Вот кого я с удовольствием задействовал бы в своей команде! И даже, не при Антоне Матвеевиче будет произнесено, назначил бы своей правой рукой. Такие люди мне нужны. Но у Вадима Сергеевича, как ни жаль, есть существенный недостаток – он слишком предан Главполитуправлению. Его не купить, не запугать, не умаслить. Он не поверит в земной рай, он верит только уставам и инструкциям. А значит, игра не стоит свеч – проще покончить с ним раз и навсегда.
Антон Матвеевич расценил мое затянувшееся молчание как одобрение и стал вдохновенно развивать свою идею:
– О! Я не предвижу сложностей, хоть он и изворотлив… Вы же не будете совершать ликвидацию в людном месте, правда? А заманить его в лес – задача элементарнейшая, он по натуре авантюрист…
«Пой, ласточка, пой! – хотелось сказать мне. – Ликвидацию буду продумывать я, и она должна быть безупречна».
– Ступайте, Антон Матвеевич. И пускай вогулы поторопятся. Восточный участок в седьмом секторе надо удлинить на двадцать метров. Даю вам… вместе с ними… три дня.
– Двадцать метров за три дня? Помилосердствуйте!
– Хорошо, четыре. А я тем временем постараюсь решить проблему с Арсеньевым. Всех благ.
Он вышел из пещеры, я проводил его и, стоя среди высоких трав, называемых в простонародье будыльником, смотрел, как он уходит в пролесок.
Пора возвращаться в основные покои моего дворца, но что-то тревожило меня. Я прислушался и уловил восклицание, донесшееся оттуда, куда удалился Антон Матвеевич. Без причины он не стал бы поступать так неосторожно.
Первым моим порывом было спрятаться в пещере. Но я поступил от обратного – вышел наружу. Приподнявшись и вытянув шею, насколько мне позволяло мое облачение, начал всматриваться в зеленую лесную гущу. И увидел такое, что заставило меня мгновенно отскочить и растянуться на животе. Высокий будыльник скрыл меня.
Промедли я буквально миг, и довелось бы ввязаться в схватку с непредсказуемым финалом. Из пролеска вышел с воздетыми руками Антон Матвеевич, а за ним широко вышагивал московский особист, держа перед собой ручной пулемет. Знатный трофей ему достался! Партию этих пулеметов мне прислали в обход проверок и кордонов из Европы, организовать это было крайне сложно. Два из них я передал Лизе – для ее охранников. Теперь грозное оружие перекочевало к врагу. Досадно!
Ах, Вадим Сергеевич, ах, бестия! Провел и меня, и всю мою свиту. После внезапной атаки на хутор, о которой мне рассказала Лиза, он не стал почивать на лаврах. Но здесь-то как появился? Никто из сектантов не знал о входах в подземелье. Вогулы? Поиски Золотой Старухи для них – занятие сакральное, они и под страхом смерти не разгласили бы подробностей. Единственный из русских, с кем они откровенничают, – Антон Матвеевич, он для них полубог.
Ну-ка! Не удастся ли понять что-нибудь из обрывков разговора?
Вадим Сергеевич вел своего подконвойного под прицелом прямо к пещере, которую я только что покинул. Мой доблестный сподвижник, пугливо озираясь, по-сорочьи стрекотал:
– Это недоразумение! Я – ученый, меня знают в Перми, в Свердловске, в Тюмени… Документы у меня в порядке… Почему вы решили, что я в чем-то замешан?
– Книжечку твою записную просмотрел, – отозвался Вадим Сергеевич и поправил наброшенный на шею ремень, на котором держался тяжелый пулемет. – Помнишь, как мы на железной дороге в аварию попали? Ты тогда строчил что-то, а буквы невидимыми становились. Я подметил это, когда в тамбур вышел… Для р-рядового этнографа слишком таинственно ты себя вел. А книжица потом из вагона на р-рельсы выпала, я ее подобрал. А ты спохватился, да поздно.