– Располагайте нами, – с готовностью откликнулась ты, однако в голосе твоем мне послышалось скорее желание вырваться отсюда, чем беспокойство по поводу пропавшего Богдана.
– Благодарю. – Он повернул темную выпуклость шлема ко мне: – Тогда попрошу вас проследовать за мной.
– Меня? – Я растерялась, посмотрела на тебя, надеясь на подсказку, но ты хранила молчание и бесстрастность.
– Да. Только вас. Лизе сейчас не стоит появляться на хуторе, а вы – лицо нейтральное, вам будет проще.
Ты не возразила, даже бровью не повела, отпустила меня безмолвно. Я списала это на овладевшую тобой прострацию, но, сознаюсь, меня укололо. Что с тобой? Меня уводили в неизвестность, а ты не подарила мне даже поцелуя?..
– От вас потребуется известная осторожность, – наставлял меня Гор, провожая через полуосвещенные переходы. – Но в целом задача представляется выполнимой. Постарайтесь пробраться к хутору и узнать, что сталось с мультикоптером и, главное, с летчиком. Себя лучше не обнаруживать По максимуму задействуйте зрение и слух. И еще… – Он приостановился и чуть не уперся в меня своим шлемом. – Вы же понимаете, что Лиза остается здесь. Не советую глупить…
Меня обдало холодом. Он говорил о тебе как о заложнице! Теперь ясно, почему он отправил на разведку меня одну. То, что связывает нас с тобой, крепче любых зароков.
Не помню, как я добежала до хутора. Мысли были заняты тобой, и я одумалась, лишь когда заросли поредели и сквозь них проступило следующее: в неглубокой, но широкой воронке валялись искореженные лопасти пропеллеров, изогнутые лоскуты металлической обшивки, бруски, рейки и прочее, чему я не смогла подобрать определения. Все было покрыто слоем сажи, а над воронкой курился дымок. Падение летательной машины завершилось не только взрывом, но и пожаром.
В воронке копошились несколько хуторских мужчин. Еще десятка два твоих общинников, в том числе Плашка, толпились по краям. Особняком держались субинспектор, товарищ Вадим, этнограф Байдачник и незнакомый мне седовласый человек в тужурке мастерового. Они ловили на себе озлобленные взгляды и не выпускали из рук оружия.
– Ну, чё? – проорал субинспектор, глядя в яму. – Достали?
Из развороченной кабины вытащили обугленного пилота. Костюм на нем сгорел, как и плоть, уцелел лишь костяк, а шлем расплавился и так плотно облепил – я бы сказала обтек – голову, что нечего было и пытаться его снять. Зрелище было жутчайшим, на меня накатила тошнота, и я съежилась под кустом, закрыв рот ладонью, чтобы себя не выдать.
Товарищ Вадим недоумевающе уставился на человеческий огарок.
– Кто это?
– А шайтан его разберет… – Субинспектор закряхтел и отвернулся. – Соблюдем формальность, отправим в Пермь… гхы, гхы… но его теперь никакая экспертиза не опознает, клопа ему в онучи.
– Агрегат восстановлению не подлежит, – вставил свое слово человек в тужурке и что-то бросил в рот. Я думала, семечки, но то были орехи. – Хр-руп! Погорячились вы, Вадим Сергеевич, все концы обкорнали.
– Все? А мне кажется, нет. – Он вытянулся, будто прислушиваясь к чему-то, опустил дуло пулемета, сделал несколько шагов в мою сторону и раздвинул кусты. – Добрый день, Олимпиада Юрьевна. Вот уж кого не ждали…
Инженер Цорн, он же Тимофей Кудряш:
Удав, магнетизирующий кролика, – об этом я раньше только в книжках читал. А тут увидел воочию. Ромео, как я прозвал его в нашу первую встречу, стоял перед тщедушной девчушкой (со слов брата, то была поселковая педагогиня), говорил с нею ласково, без нажима, но при этом речь его опутывала ее, как клейкая лента:
– Вы, Олимпиада Юрьевна, откуда здесь взялись? Не отцом ли Статором посланы? (Шевеление в рядах хуторян.) Вы напрасно молчите, я ведь все про вас знаю. А если и есть какие недосказанности, то вы их от меня не утаите. Я вам вот сюда залезу, – он показал пальцем чуть выше ее переносья, – и все выведаю, не сомневайтесь. Так что лучше бы вам по доброй воле р-рассказать, откуда пришли и зачем.
Вроде ничего слишком пугающего не сказал, но педагогиня затряслась, будто ее к лейденской банке подключили, и заревела в три ручья:
– Не-ет! Не могу-у… Если я расскажу, он ее убье-ет!..
Но это была уже капитуляция. Ромео переждал немного, отвел педагогиню подальше от хуторян, чтобы не подслушивали, и приступил к конкретике. Вопросы задавал в точку, без околичностей, по существу. Мы с братом в допросе не участвовали, обеспечивали прикрытие, а проще говоря, отгоняли местных, которые отошли от шока, связанного с падением диска, и опять прибирали к рукам батоги, вилы и выдернутые из заборов штакетины. Ответов педагогини, произносимых полушепотом, мне расслышать не удалось.
Наконец Ромео оставил учителку в покое и подошел к нам. Посетовал:
– Данных кот наплакал… Гор ей тоже не открылся, но мы знаем, что у него в подчинении есть некто Ермолай. И еще Олимпиада Юрьевна готова показать вход в ангар, который расположен в Змеиной горке.
– Этот вход и я вам покажу, – ревниво вмешался университетский преподаватель, чью фамилию я не запомнил. – Но он закрыт железобетонной плитой, ее не пробить… разве что из пушки прямой наводкой.
– За пушками далеко ходить, клопа тебе в онучи! – заворчал брат в своей излюбленной манере. – Заложим динамит – и всего-то делов… гхы, гхы… У Птахи килограммов двадцать лежит, он на прошлой неделе у браконьеров конфисковал, которые рыбу в Сылве глушили. Употребим на благое дело.
Университетский со скепсисом похмыкал, на этом прения окончились. Брат собирался уже идти в село за динамитом, но Ромео его притормозил:
– Егор Петрович, не будем горячку пороть. Надобно для начала р-рекогносцировку произвести. Сходим к Змеиной горке, осмотримся на местности. А потом уже и за динамитом сгоняем.
– Так-то оно так… – Брат провел рукой по безволосой голове. – Но на разведку всем кагалом не ходят. Ступайте вы с Тимохой. И Липку с собой берите, она вам дорогу укажет. А я – в райцентр. Препровожу этого фрукта, – он кивнул на университетского, – заодно Птаху с его легавыми в ружье поставлю. Чую, будет им сегодня работа… гхы, гхы!
– А как же «механики»? – спросил я. – Не разбегутся?
Хуторяне шажок за шажком придвинулись к нам так близко, что можно было пересчитать древесные волокна на палках, которыми они вооружились. Я подумал: каков контраст! Эти, с позволения сказать, прогрессисты пользуются в быту газонокосилками и электрическими утюгами, а мятеж поднимают по старинке – как делали еще при Степане Разине. Дубье, доисторический сельхозинвентарь – и пошло-поехало! Проверенные средства не устаревают.
– Никуда они не р-разбегутся! – Ромео прострочил очередью из ручного пулемета вечереющее небо и обратился к попятившимся хуторянам: – Вы что задумали? За кого мстить собрались? Вот за этого? – Он полуобернулся к обожженному телу пилота. – Р-разве отец Статор не внушал вам, что Великий Механизмус бессмертен? А этого я, как куропатку, подстрелил. Он самозванец! И нечего по нему сопли р-распускать… Именем закона приказываю р-разойтись по домам. Амба!
Мощно высказался – это подействовало. Хуторяне расползлись по своим избам, брат с университетским направили стопы в Усть-Кишерть, а мы трое пошли к Змеиной горке. Чем ближе подходили, тем медленнее становился шаг. Ромео вслушивался и всматривался.
Педагогиня подвела нас к почти отвесному склону, мало чем отличавшемуся от других.
– Здесь. – Она помедлила, вспоминая. – У Гора была при себе коробочка, он передвинул на ней какой-то тумблер, и плита поднялась.
– Электрозамок на радиоуправлении, – определил я и по привычке полез в карман за орешками. – Штука нехитрая, но эффективная. Без настроенного передатчика его не открыть… хр-руп!
Ромео колупнул стволом пулемета скалу. Ее прочность не подлежала сомнению.
– М-да. Предложение Егора Петровича относительно динамита выглядит все более заманчивым.
– А нельзя ли вместо того, чтобы атаковать в лоб, попытаться проникнуть в подземелье через одну из нор, о которых вы говорили? Хр-руп! Ваш ученый проводник располагает картами…
– Он р-располагает картами отдельных участков. У него нет представления о лабиринте в целом. Велик р-риск запутаться… – Ромео смолк и заметно напрягся. – Я что-то слышу… внутри горы… Нет ли в ней смотровых щелей? Возможно, нас заметили…
Щели имелись, и не только смотровые. Сосредоточившись на звуках, он упустил из виду открывшееся над нами отверстие, из которого высунулась черная труба. Она хищно задвигалась, как гадюка, готовая ужалить.
– Назад! – Я дернул за руку педагогиню, мы отбежали на десяток шагов и залегли за каменным параллелепипедом, в незапамятные времена вывалившимся из склона.
Едва Ромео растянулся на траве рядом с нами, как из трубы вырвался пучок пламени. Он мгновенно раздулся, подобно капюшону кобры, превратился в алую струю, которая пронеслась над камнем, опалила наши волосы и ударила в сухую березу. Воздух наполнился жаром, ожегшим легкие.
– Огнемет! – прокашлял Ромео, когда труба отвернулась вбок и остригла замшелые валуны метрах в двадцати от нас. – Немецкий «Векс», еще с войны… Ай да Гор, ай да сукин сын!
Елизавета Введенская, более известная как отец Статор:
Гор сидел в моей клетушке и гадал, что будет дальше. Был порывист и несдержан, возбужден и беспокоен. Я спросила: «Все в порядке?» Он в ответ, с оттенком фальши: «У меня порядок жесткий. Лиза, вы не в Совнаркоме!»
Дальше – прозой. Если честно, в стихах я немного слукавила – для рифмы и выразительности. Гор ничего не говорил про Совнарком и причину своего беспокойства не утаивал. Она была, что называется, на поверхности. Отправленная им на хутор Липочка не возвращалась, не подавал известий и Богдан, так что атмосфера в подземелье накалялась, а вскоре разразилась и гроза – когда вбежал Ермолай (я узнала его по голосу, ибо он был облачен все в тот же скафандр) и выкрикнул:
– Там! Москвич с кем-то!.. и Липа с ними…
– Москвич?! Он жив?..