Срочно так срочно. Я попросил Егора Петровича найти носилки, а сам пошел в дом, где за печкой, на расстеленной шинели, лежал этнограф. Он был в сознании, но очень слаб. Это сыграло мне на руку – не пришлось долго возиться с налаживанием гипнотического контакта. Понадобилось минут пять, чтобы выгрести из закутков его сознания то, что меня интересовало. Он не врал – точной карты подземелья у него не имелось, зато я пририсовал к уже имевшемуся у меня плану еще два выхода на поверхность, которые не были обозначены в доставшемся мне блокнотике.
Теперь не медлить!
Мы водворили этнографа в лекпункт. Простреленный в шести местах, сбежать он не мог никоим образом. Некоторые затруднения вызвала Олимпиада. Посадить ее под замок в подотделе? Нет, не по-людски. В доме не будет никого, и сколько ей придется куковать, неизвестно. А если в ходе задуманной операции нас всех перекокают, то она и вовсе может умереть взаперти…
– Олимпиада Юрьевна, – решился я, – я отпущу вас домой, но дайте обещание, что до моего прихода не покинете пределов двора и ни во что не станете вмешиваться.
Она проговорила что-то путаное, ее мысли витали далеко. Наверное, думала о своей любовнице. Ну ее в баню! Я не стал тратить драгоценные секунды, которые были сейчас на вес золота. Просто вывел Олимпиаду за забор и проследил, чтобы она дошла до своего двора. Если и нарушит уговор, то не беда. Чем она может нам помешать?
Главным затруднением виделось отсутствие транспорта. Я собирался отправиться в сельсовет и вытребовать какую-нибудь колымагу, в крайнем случае трактор, но нам подфартило – прибежали пахари и сообщили, что из стога сена за селом выглядывает подряпанный борт автомашины. Мы немедля помчались туда и вытащили из сухой травяной мешанины милицейский «Руссо-Балт», на котором меня привезли из Шумково. Птаха с Ермолаем бросили его, довольствовавшись мотоциклом.
– Везуха, гхы, гхы! – довольно прокашлял Егор Петрович. – Садись за баранку, братан, поехали, клопа тебе в онучи!
Тимофей оказался неплохим водителем. За остаток дня мы объехали отмеченные мной на карте точки, но ни в чем не преуспели. Птаха предвидел наши действия и взрывами завалил все известные этнографу выходы. Возможно, были и другие, но мы не знали, где их искать.
Густела темнота, «Руссо-Балт» со включенными фарами подпрыгивал на выбоинах проселочного шляха. Тимофей правил одной рукой, вторая была занята орехами. Откуда они только у него брались?
– Куда теперь? Хр-руп! В райцентр?
Для меня предусмотрительность Птахи не стала неожиданной. Против его мер у меня были свои контрмеры.
– Р-реализуем план, о котором я говорил р-раньше. Егор Петрович, вы божились достать бензин.
– Достанем, гхы, гхы… Хоть цистерну.
– Тогда едем на молебную поляну. Оживим Великого Механизмуса!
…С Царь-танком канителились целую ночь. Двигатель был в исправности, но детали кое-где проржавели, требовали частичной замены, а весь механизм – обильной смазки. Благо все что надо мы изъяли у хуторян, которые, приутихнув, уже не помышляли о сопротивлении. Тимофей выказал себя способным механиком, а из нас с Егором Петровичем вышли старательные подмастерья. Поляна превратилась в мастерскую под открытым небом, освещение обеспечивал поставленный на ее краю автомобиль. Его глазищи горели, пока не сел аккумулятор, но к тому времени уже наступил рассвет.
Меня охватило волнение, когда я забрался в бронированную рубку и взялся за рычаги. Я очень хотел, чтобы этот диплодок ожил, выдернулся из грунта и пошел отмерять версты, круша тайгу, но мне до последнего не верилось. Все же он больше десяти лет простоял без дела, одряхлел, изъеден коррозией… Возьмет и рассыплется при первом же движении.
– Дайте я. – Тимофей отодвинул меня от приборной панели, пошаманил над переключателями, и железное чудовище внезапно взревело и затряслось в эпилептическом припадке.
– Работает, клопа ему в онучи! – услышал я сквозь моторный рев возглас Егора Петровича. – Езжай вперед, Тимоха. Поглядим, не растеряла ли эта зверюга силенки…
Тимофей перебросил рычаги на себя, и танк с надрывным чавканьем выволокся из земли, в которую врос не меньше чем на полметра. Стальная громада медленно пересекла поляну и вломилась в лесной массив. Он огласился хрустом ломаемых, как прутики, деревьев, шелестом листвы и криками вспугнутых птиц.
Эпическое, доложу вам, зрелище предстало нашим глазам! Рубка располагалась на высоте четырех-пяти метров, справа и слева вращались девятиметровые колеса. С верхотуры мы наблюдали, как наш колосс с легкостью продавливает лес, сминает и выкорчевывает березы и ели, и от всего этого лично у меня захватывало дух. То, что писали о Царь-танке империалистические журналисты, оказалось правдой – преграды были ему нипочем, а самый вид его должен был наводить жуть на противника.
– Проедем через хутор! – проорал я на ухо Тимофею.
Он понял мою задумку, кивнул. Сектантов требовалось окончательно деморализовать, чтобы убедить их в нашем могуществе и отбить всякую охоту к противоправным действиям.
В рубке, рассчитанной на экипаж из пятнадцати человек, нам троим места хватало с избытком. Пока Тимофей управлялся с рычагами, Егор Петрович проверил орудия. Это были две капонирные пушки калибром семьдесят шесть миллиметров. К ним прилагалось с полсотни снарядов, они лежали в рассохшихся ящиках. Их не тронула сырость, и я надеялся, что они не утратили своих свойств. Помимо пушек имелись еще «максимы», но патронов к ним было мало – я нашел всего три ленты. Лучше бы побольше, но и этого должно хватить. Вряд ли Птаха выставит против нас батальон.
Мы ворвались в хутор ранним утром и погромыхали по улочке, будя ее обитателей. Они выскакивали кто в чем, разевали рты, валились как подкошенные и застывали коленопреклоненно, в молитвенных позах, провожая взглядами ползший на малой скорости танк. О чем они думали, сердяги? Наверное, о том, что Великий Механизмус, вызванный не иначе как отцом Статором, вселился в свою земную оболочку и прибыл, чтобы явить послушным чадам невиданную мощь. Но нас такой расклад не устраивал. Я оторвался от смотровой щели, приоткрыл дверцу и высунулся из рубки. Пусть знают, что это мы воскресили химеру, которой они поклонялись.
Среди прочих «механиков» я заметил Плашку. Ее вылупленные глаза смахивали на две сушки. Я помахал ей рукой, но она даже не моргнула – ее как будто паралич сковал. Для пущего эффекта, а заодно, чтобы проверить орудие, Егор Петрович вложил в казенник снаряд, клацнул затвором, и клокотание двигателя заглушил пушечный выстрел. Пустая сараюха на краю хутора разлетелась в щепы. Как это отозвалось в набитых опилками… или, прошу прощения, шайбами и гайками… котелках общинников, мы так и не узнали, потому что короткая улочка кончилась, хутор остался позади, и под колесами снова захрустел березняк.
А теперь прямым курсом на Змеиную горку! Тимофей увеличил скорость, насколько это было возможно, и повел танк берегом реки, где местность была поровнее. В рубке нас качало, как матросов на палубе корабля, идущего по морю в штормовую погоду.
Горка выпятилась над лесом, и мы двинулись на нее, словно на маяк. Подъехали поближе и остановились напротив склона, за которым скрывался вход в подземелье. Тимофей не стал глушить двигатель, и правильно. Чем нас встретит Птаха, никто не знал.
Поначалу он не удивил. Из скалы выдвинулась знакомая нам труба, из нее вылетел огонь. Он не причинил ни нам, ни нашей машине никакого урона. Танк был настолько высок, что пламя даже дна рубки не задело, пронеслось между колесами. Потом труба повернулась, обожгла ободья и спицы, но они не содержали горючих частей, а чтобы расплавить их, температуры не хватило.
– Хозяин дома, – отметил я вслух. – И р-рад гостям. А ну, Егор Петрович, приласкайте его!
– Это завсегда, клопа ему в онучи! – Кудряш загнал снаряд в пушку. – Счас мы ему устроим бал-маскарад… гхы, гхы!
Он приник к оптическому прицелу – хотя что там было целиться, когда скала высилась прямо перед нами? Пушка дернулась, из нее вылетела гильза, а на каменной стене образовалась внушительная вмятина, от которой вверх и вниз пошел разлом.
– Получил? – Ликующий Егор Петрович всунул в казенник новый снаряд. – Это только закуска… А вот тебе первое!
Он целился в дыру, откуда выглядывала огнеметная труба, но попал левее. Скала покрылась трещинами, а труба втянулась вовнутрь. Похоже, враги уже не помышляли об отпоре.
– Бейте в одну и ту же точку, – посоветовал я. – Надо р-расколоть плиту.
– Не учи ученого!
Егор Петрович стал безостановочно посылать снаряд за снарядом, не сверяясь с прицелом. Змеиная горка окуталась пороховым дымом и пылью, а когда пушка умолкла и черно-серая завеса осела, перед нами предстал уродливо-бесформенный провал. Подступы к нему были усеяны раскрошенными камнями.
– Есть! – Егор Петрович отер лоснившуюся от влаги лысину. – Откупорили сундучок! Глянуть бы теперича, что в нем запрятано… гхы, гхы!
Провал, однако, был не настолько широк, чтобы в него мог въехать наш Царь-танк. Пока мы раздумывали, как поступить, в утробе горы что-то зафырчало, заворочалось, и на свет выкатилась облицованная бронированными листами каракатица. Она передвигалась на одной широкой гусенице, крутившейся на трех или четырех барабанах. Подробности конструкции я не разобрал – точка обзора у меня была не самой удобной. Высота каракатицы не превышала полутора метров, и сверху мы могли видеть только часть сварного корпуса с торчащим оттуда пулеметом.
– Это еще что за чудо-юдо? – помрачнел Егор Петрович и поспешил снова зарядить раскалившуюся от стрельбы пушку.
Я затруднился с ответом, но тут блеснул эрудицией Тимофей:
– Это вездеход. Или танкетка – называйте как хотите. Был такой инженер Пороховщиков, мы с ним немного приятельствовали… Хр-руп! Он разработал эту машину в начале войны, то есть примерно в те же годы, что и Лебеденко свой Царь-танк. Получил финансирование от военного министерства, построил один или два образца, но на поток его изобретение так и не поставили.