Что-то изменилось за последние три дня, превратив ее из тихой и боязливой в дерзкую и самоуверенную.
— Ты знаешь, кто это? — спросил Рич, следя за моей реакцией.
— Она была на аукционе. Сидела рядом со мной до того, как я пошла искать Боба. Но я ее не знаю.
— Фиби. — Рич устремил на меня мрачный взгляд, отвлекая от наблюдения за девушкой. — Это Кили Моргенштерн.
19
Новость об истинной личности блондинки обрушилась на меня как тонна кирпичей. Очень дорогих кирпичей, судя по ее внешности.
Поскольку я совсем недавно использовала зелье сновидений Хани, лицо девушки сохранилось в памяти так, будто я только что с ней разговаривала, и я нисколько не сомневалась, что на аукционе рядом со мной сидела именно Кили.
Полагаю, ее присутствие на аукционе выглядело логичным. Она распродавала имущество и, возможно, хотела узнать, какую сумму выручит за те вещи в поместье Уэзерли, которые ее не интересовали. А может, она просто желала убедиться, что компания Мэдлин справляется с организацией.
Но почему так сильно изменилась ее внешность и какая из версий Кили была настоящей? Образ той непримечательной серой мышки, на которую и не взглянешь дважды, или же амплуа сногсшибательной блондинки, которая только что прошествовала мимо нас по ступенькам?
Ее телефонный разговор тоже вызывал неимоверное количество вопросов, некоторые из них теперь стали звучать еще более зловеще, когда я узнала, кто она такая. Возможно, я торопилась с выводами, но кое-что из ее слов вдруг заставило меня задуматься, что ее собеседник мог быть причастен к убийству. Мог ли тот, с кем разговаривала Кили, оказаться тем же, с кем спорила сама Мэдлин?
Я не уверена, что верно сопоставила время, потому что Кили упомянула, что тот загадочный телефонный звонок стал причиной ссоры между ней и Мэдлин. Если это так, то Кили вполне могла оказаться последней, кто видел жертву живой. Или же ссора могла произойти гораздо раньше, а я пыталась собрать воедино кусочки головоломки, которые не должны друг другу подходить.
Однако если Кили была последней, кто видел Мэдлин, значит, она могла знать, кто еще находился рядом или у кого мог иметься мотив. Например, у ее собеседника.
А еще это означало, что Кили тоже могла оказаться убийцей.
Последняя мысль неустанно вертелась у меня в голове. Полиция беседовала с ней… сколько там она говорила? Трижды. Многовато для обычного свидетеля. Но она приехала одна, без адвоката — если только тот не ждал ее внутри, — что, похоже, указывало на то, что никто не угрожал ей допросом, Кили просто была раздражена.
Что, конечно, не снимало с нее подозрений, но позволяло предположить, что у нее не было причин для беспокойства.
Отчасти мне хотелось, чтобы меня так же мало волновало мнение полиции о моей персоне и чтобы такие вещи, как допросы и отпечатки пальцев, меня нисколько не беспокоили. Но они тревожили.
Вместо того чтобы признаться в этом Ричу, я сказала:
— Полагаю, это означает, что полиция уже знала о том, что ты поведал мне вчера вечером.
— Разумеется. Они в курсе, где следует искать и как следовать по оставленным крохам. Беседа с Кили выглядит логичным шагом, ведь это она организовала распродажу и наняла Мэдлин.
Размышляя об этом, я задалась вопросом вслух:
— Знаешь, если бы мотив заключался в жадности и гневе относительно поместья, было бы гораздо логичнее, если бы жертвой стала Кили, а не Мэдлин. — Я оглянулась на дверь, прежде чем последовать за Ричем к парковке. — Наверное, я все же не понимаю причины ее убийства. Она просто выполняла свою работу.
— Мне кажется, ты пытаешься анализировать убийство посредством логики, и, хотя это может быть прекрасной концепцией в книгах, которые вы продаете, тебе стоит помнить, что в реальном мире преступление не всегда имеет логическое объяснение. Порой люди злятся, иногда выходят из себя, а временами… временами мы просто не можем этого объяснить, и потому реальное убийство намного страшнее.
Я сморщила нос, мне не понравилось, как пренебрежительно Рич намекнул, что моя любовь к чтению заставляет меня относиться к делу менее серьезно. В конце концов, это я обнаружила тело. Мне пришлось отмывать кровь Мэдлин с лап Боба. Куда уж еще реальнее.
Заметив выражение моего лица, Рич приостановился у двери машины.
— Прости. Я не это имел в виду. Просто знаю, что ты воспринимаешь убийство как головоломку, которую нужно решить, но реальность такова, что мы, возможно, никогда не соберем все нужные кусочки и можем только надеяться, что у нас их окажется достаточно, дабы составить портрет убийцы и привлечь его к ответственности.
— Говоришь «у нас» так, будто все еще работаешь в полиции.
Он окинул взглядом здание.
— Старые привычки.
— Ты ведь здесь раньше трудился, да?
— В душе ты точно маленький сыщик. Неужели это так очевидно?
— Они практически устроили приветственную вечеринку, когда ты вошел в дверь. Совершенно очевидно, что здесь по тебе скучали. Почему ты ушел?
Рич скользнул на пассажирское сиденье, буквально уклонившись от моего вопроса, а я села на водительское, отказываясь заводить машину, пока он не посмотрит на меня.
— Это долгая история. Но вкратце могу сказать, что потерял уверенность, что способен выполнять свою работу по максимуму, служа в департаменте. Поэтому я ушел, стал частным детективом и теперь помогаю любопытным владельцам книжных магазинов преследовать бывших сотрудников аукциона.
Совсем не такого ответа я ждала, и меня ранило, что Рич что-то скрывает от меня, особенно столь важное, но я не стала давить. Вместо этого сосредоточилась на последней части его фразы.
— Я не собираюсь ее преследовать, просто хочу задать несколько вопросов, вот и все.
— Конечно, конечно, Шерлок Винчестер.
Будучи зрелой женщиной, я высунула язык, чем вызвала у него смех; богатый, сердечный звук, который наполнил мое сердце до краев. Я оглянулась через плечо, отчасти чтобы проверить, нет ли кого-нибудь позади, а также желая убедиться, что с нами не увязался безбилетный кот, и мы тронулись в путь, направляясь к дому Фрэнни.
Прожив большую часть взрослой жизни в Сиэтле и познакомившись с местной недвижимостью, я часто поражалась тому, какое жилище могли позволить себе люди с относительно средним заработком.
Так вышло и с Фрэнни Хаусмен, которая жила в очаровательном маленьком бунгало в Барнсвуде, всего в десяти минутах езды от полицейского участка. Вдоль ее улицы, которая в буквальном смысле называлась Чарм-Кресент[10], росли старые дубы, склонившиеся над дорогой и только начинавшие зеленеть, когда весенние почки как следует распустились. Орегонский белый дуб — единственная порода дуба, произрастающая в этой местности, и увидеть его считалось редкостью, поэтому было приятно обнаружить столько крепких дубов в одном квартале.
На Тихоокеанском Северо-Западе непременно всегда присутствовала зелень. Даже зимой она никогда не исчезала полностью: выносливые растения пробивались сквозь слой свежевыпавшего снега, а невероятное количество хвойных деревьев оставалось зеленым всю зиму. Я знала, что много где зимой становится белым-бело, — в конце концов, я несколько лет прожила в Чикаго, — но теперь не могла представить себе, как можно прожить целый сезон без зелени.
Всюду наливались весенние почки, утренний свет пробивался сквозь кроны, создавая впечатление витража над нашими головами. Фрэнни, очевидно, тоже была заядлым садоводом: вдоль тротуара перед ее маленьким желтым домиком стояли горшки со свежими розовыми и красными цветами. Под каждым окном располагались ящики с рассадой, а территорию окружал настоящий белый забор из кольев.
Я не могла налюбоваться, насколько мило выглядели ее владения.
Рич шел позади меня, а затем остался на тротуаре, пока я трусцой поднималась по лестнице и звонила в дверь. Снаружи стояла красная машина, которую, как мне показалось, я видела возле поместья, поэтому предположила, что Фрэнни дома.
Мгновение спустя мое предположение подтвердилось: белая дверь распахнулась, и передо мной предстала Фрэнни Хаусмен.
Ее внешний вид не соответствовал очарованию и блеску жилища. Рыжие волосы, которые, казалось, не расчесывали минимум сутки, распушились и торчали из небрежного пучка на голове. Она не нанесла макияж, и потому под глазами отчетливо виднелись темные круги, а кожа на щеках пошла пятнами от слез.
В одной руке Фрэнни сжимала платок, и глаза ее блестели так, будто она только что завершила сеанс рыданий или собиралась его начать. Громко всхлипнув, она промокнула глаза.
— Привет? — Ее взгляд метался между нами, и я не обиделась, когда он задержался на Риче дольше, чем на мне. Я бы тоже, наверное, наслаждалась видом, окажись такой красавчик на моей лужайке. — Могу я вам чем-то помочь?
Рич взглянул на меня и жестом дал понять, что это мое родео, а он здесь только ради шоу.
— Фрэнни, меня зовут Фиби Винчестер. Я присутствовала на распродаже недвижимости в начале этой недели. Я… ну, вообще-то я та, кто нашел тело Мэдлин. Или, вернее, мой кот. Боб. Так зовут моего кота. — Теперь я чувствовала себя полнейшей идиоткой, болтая о своем питомце, но весь этот лепет, похоже, смягчил ее, и она открыла входную дверь пошире, чтобы мы могли войти внутрь.
— Какой он, твой кот? — спросила Фрэнни, шмыгнув носом.
— Крупный рыжий полосатик.
Мои слова заметно подняли ей настроение, и, когда мы вошли в дом, я тотчас заметила признаки хозяина кошки. На полу валялись ворсистые комочки, а возле окна стояла когтеточка в форме дерева. «Хм, может, стоит купить такую для Боба», — подумалось мне.
— Вы когда-нибудь слышали шутку про рыжих котов? — спросила Фрэнни, провожая нас к двум мягким диванчикам с обивкой с цветочным принтом.
— Нет.
— Что у всех рыжих котов одна клетка мозга. И они делятся ею. — Она засияла, тихо посмеиваясь своей шутке, которая, стоит признать, оказалась достаточно забавной, чтобы вызвать искренний смех и у нас с Ричем.