– Я просто пытаюсь тебе помочь, – говорит Анна-Мария.
– Кто он, этот псих? – говорит Фредди. – И кстати, спасибо. Надеюсь, у тебя не будет неприятностей.
– Не больше, чем обычно, – говорит Анна-Мария. – Он сумасшедший, и сейчас это самое важное. Не надо его злить. Начни отсюда.
Фредди читает:
Мой дух как бы во сне и точно связан.
Мне смерть отца, бессилие мое,
Друзей погибель и угрозы эти
Легко снести. Когда б я только мог
В окно моей темницы в день хоть раз
Ее увидеть, остальной весь мир
Отдам свободе, а с меня довольно
Такой тюрьмы![9]
– Неплохо, – говорит Анна-Мария. – Может быть, чуть больше чувства. Притворись, будто влюбляешься в меня.
– Может быть, я и вправду влюбляюсь, – говорит Фредди. – Ответь мне, чудо!
– Отлично, – говорит Анна-Мария. – Продолжай в том же духе!
– Нет, я серьезно, – говорит Фредди. – Ты замужем? У тебя кто-то есть?
Анна-Мария тихонько смеется.
– Это ты интересуешься, девственница ли я? По сценарию так и положено, да?
– Я сейчас не по сценарию. Есть или нет?
– Нет, – говорит она, глядя ему прямо в глаза. – На самом деле, нет.
– Значит, ты не возражаешь, если я в тебя влюблюсь?
– Наверное, нет, – говорит Анна-Мария.
– Потому что мне кажется, я уже влюбился. – Он берет ее за руку.
– Осторожнее, – шепчет она, высвобождая руку. – Вернемся к сценарию. – Она подталкивает его ближе к лампочке, стискивает ладони, с обожанием смотрит на Фредди и говорит: – В природе я лучше не видала ничего!
– О глупая! – гремит голос в динамике. – В сравненье с большинством он – Калибан, другие – боги!
– Что я тебе говорила? – шепчет Анна-Мария. – Больной на всю голову! Кстати, ты играешь в шахматы?
36. Мы исходили целый лабиринт
Министра юстиции О’Нелли, министра культуры Прайса, министра по делам ветеранов Стэнли и Лонни Гордона из «Гордон Стратеджи» грубо, без всякого уважения выводят из комнаты, заломив им руки за спину. Не видно ни зги: кругом кромешная тьма, только какие-то белые отметки слабо светятся на полу.
Куда их ведут? Кто их ведет? Непонятно. Одетые в черное фигуры сливаются с темнотой. Свистит ветер, ревут волны, грохочет гром. Кричать бесполезно. Голоса тонут в грохоте бури. Что говорили бы эти четверо, если бы их было слышно? Выкрикивали бы ругательства, умоляли, кляли злую судьбу, грозились бы карами на головы своих обидчиков? Всего понемножку, думает Феликс, слушая рев бури в наушниках.
Процессия заворачивает за угол. Еще один поворот. И еще. Их что, водят по кругу?
Грохот бури становится оглушительным, потом вдруг умолкает.
Слышится звук открываемой двери. Пленников толкают внутрь. Здесь тоже темно, где бы ни было это «здесь». Проходит две-три секунды, и зажигается верхний свет: теперь видно, что это камера с двумя двухэтажными койками. Стены оклеены силуэтами кактусов, вырезанных из простой упаковочной бумаги.
Пленники переглядываются. Потрясенные, серые лица.
– По крайней мере, мы живы, – говорит Лонни. – И на том спасибо.
– Да уж, – говорит Тони, закатив глаза.
Сиберт Стэнли пробует открыть дверь: дверь заперта. Он приглаживает жидкие волосенки на крошечной голове и смотрит в забранное решеткой окошко, выходящее в коридор.
– Там темно, – говорит он.
– Я слышал выстрел. Они застрелили Фредди, – говорит Сэл и опускается на ближайшую нижнюю койку. Сидит, весь поникший. Совершенно убитый. – Я слышал. Я слышал выстрел. Моя жизнь кончена! – Он обнимает себя за плечи и начинает раскачиваться из стороны в сторону.
– Я уверен, что Фредди жив, – говорит Лонни. – Зачем им его убивать?
– Затем, что это не люди, а звери! Животные! – Голос Сэла срывается на крик. – Их в клетках надо держать! Их надо, на хрен, всех поубивать!
– Вместо того чтобы тратить бюджетные деньги на образовательные программы для этих скотов, – говорит Тони холодно и спокойно. – Например.
– Может быть, они стреляли в кого-то другого, – говорит Лонни. – Или просто стреляли. Я думаю, надо надеяться на лучшее. Пока не узнаем наверняка.
– Какое «на лучшее»? – стонет Сэл. – Я потерял Фредди! Моего мальчика! – Он закрывает лицо руками. Слышны приглушенные рыдания.
– И что теперь? – говорит Сиберт Тони вполголоса.
– Пока подождем, – отвечает Тони. – Выбора все равно нет.
– Ему надо взять себя в руки, – говорит Сиберт, кивая на Сэла. – А то как-то неловко. Будем надеяться, компетентные органы уже приняли меры, и нас скоро вызволят. – Он прислоняется спиной к стене и рассматривает свои пальцы.
– Не знаю, кто это затеял, – говорит Тони, меряя шагами камеру. Десять шагов в одну сторону, десять – в другую. – Но если они действительно застрелили этого парня, то полетят головы.
– Выше голову, министр О’Нелли, – говорит Лонни Сэлу. – Могло быть и хуже! Мы живы. Не ранены. Сидим в теплой камере…
– Ну, все. Завелся, – говорит Тони Сиберту вполголоса. – Это надолго. А мы, как обычно, рискуем умереть от скуки.
– Если бы я реформировал пенитенциарную систему, – продолжает Лонни, – я бы дал заключенным больше свободы. Чтобы они выбирали, чем заниматься. Чтобы они самостоятельно принимали решения. Например, выбирали собственное меню. Может быть, даже готовили себе сами. Это может им пригодиться в жизни.
– Мечты, мечты, – говорит Тони. – Они бы подсыпали в суп отраву при первой возможности.
– Я вас очень прошу, – говорит Сэл. – Помолчите. Сейчас не лучшее время для таких разговоров.
– Я просто пытался отвлечь вас от мрачных мыслей, – говорит Лонни, оскорбленный в лучших чувствах.
– Я что-то устал, – говорит Сэл. Язык у него заплетается, голос звучит глухо. Он ложится на койку.
– Странно, – говорит Лонни. – Мне тоже сонно. Прилягу пока отдохну. Все равно делать нечего. – Он ложится на вторую нижнюю койку. И вот они оба уже крепко спят.
– Действительно, странно, – говорит Сиберт. – Я совсем не устал.
– И я тоже, – говорит Тони. Он подходит к спящим, чтобы проверить. – Спят как убитые. В таком случае я спрошу… – Он понижает голос. – Как вам видятся собственные перспективы на выборах? На сегодняшний день?
– Сэл меня опережает с большим отрывом, если судить по результатам опросов, – говорит Сиберт. – Я уже не уверен, что сумею его догнать.
– Как вы знаете, я поддерживаю вас, – говорит Тони.
– Да. Спасибо, – говорит Сиберт. – Я вам очень признателен.
– А если бы Сэл выбыл из выборной гонки, вы были бы лидером, так?
– Да. К чему вы клоните?
– Если кто-то стоит у меня на пути, – говорит Тони, – я просто сталкиваю их с дороги. Собственно, я так и поднялся. Для начала выжил Феликса Филлипса с Мейкшавегского фестиваля. Это был первый серьезный шаг к карьерному росту.
– Я понял, – говорит Сиберт. – Но я не могу убрать Сэла с дороги. На него нет компромата. Никаких рычагов давления. Поверьте, я буквально рыл землю, но ничего на него не нарыл. Во всяком случае, ничего, что можно доказать. А теперь, когда его сына убили во время тюремного бунта… Он выедет на одном только сочувствии избирателей.
– Да, бунт, – говорит Тони. – Вот ключевое слово.
– Что вы пытаетесь мне сказать?
– Что происходит во время бунтов? Люди гибнут. И концов не найдешь.
– Я не понимаю… вы хотите сказать… – Сиберт нервно пощипывает мочку уха.
– Позвольте, я объясню, – говорит Тони. – Лет двести назад мы бы воспользовались ситуацией: избавились бы от Сэла и свалили все на бунтовщиков. Да, пришлось бы избавиться и от Лонни: свидетели нам не нужны. Но в наше время подрыв репутации удвоит эффект.
– Например?
– Чего ждут от лидера? – говорит Тони. – Лидерских качеств. Мы могли бы поведать миру – скрепя сердце, понятное дело, – как Сэл раскис в кризисной ситуации. Как раз перед смертью. Его утопили в сортире. Суровый министр юстиции в руках уголовников. Чего еще ждать от отбросов общества?
– Но он не раскис, – говорит Сиберт. – То есть не то чтобы очень. И его не утопили в сортире.
– Допустим, мы с вами – единственные свидетели, – говорит Тони. – Никто ничего не узнает.
– Вы же не предлагаете… – в ужасе произносит Сиберт.
– Считайте, что это всего лишь теория, – говорит Тони, глядя на Сиберта в упор. – Мысленный эксперимент.
– Ладно. Я понял. Мысленный эксперимент, – говорит Сиберт. – И в этом мысленном эксперименте… А как же Лонни? – У него дрожит голос. – Нельзя же просто…
– В этом мысленном эксперименте у Лонни случился бы обширный инфаркт, – говорит Тони. – Кстати сказать, все к тому и идет. Мы могли бы использовать в этом мысленном эксперименте… ну, скажем, подушку. Если врачи установят смерть от удушья, опять же, все можно будет свалить на бунтовщиков. Очень жаль, что все так получилось, но чего еще ожидать от уголовников? Они импульсивны, они не умеют справляться с гневом. У них природная предрасположенность к насилию.
– Неплохой мысленный эксперимент, – говорит Сиберт.
– Мы все записали? – спрашивает Феликс, сидящий за ширмой перед экраном компьютера. – Они выступили даже лучше, чем я ожидал! – Тони верен себе. Наверняка он обдумывал это предательство уже довольно давно, и вот ему подвернулся удобный случай. Положение опасное.
– Записано в лучшем виде, – говорит 8Рукк. – И звук, и картинка.
– Отлично, – говорит Феликс. – Надо поторопиться, пока они не придушили Лонни подушкой. Жмите на кнопку, играйте побудку. Какую вы выбрали музыку для пробуждения? – Выбор музыки для волшебного острова он предоставил 8Рукку, как, вероятно, и было с Просперо и Ариэлем, хотя Феликс скачал и принес все запрошенные композиции.
– «Металлика». «Верхом на молнии». Громкая штука.
– Мой ловкий дух! – говорит Феликс.
– Господи! – говорит Сэл, резко садясь на койке. – Что это было? Трубы Судного дня?