Ему снилось, что он пробудился от тихого стука. Доктор открыл глаза, посмотрел сквозь газовую противомоскитную сетку и, вздрогнув, задернул занавес полога. Стук повторился. Кеан вновь посмотрел в сторону балкона и теперь четко разглядел стоящую там у открытой двери женщину в черном шелковом платье и белом мусульманском яшмаке. Она чуть наклонилась вперед, всматриваясь в комнату.
— Кто вы? — подал голос Кеан. — Что вам нужно?
— Тсс! — Гостья поднесла к покрывалу у губ палец и осмотрелась, словно опасаясь потревожить постояльцев в соседних номерах.
Кеан дотянулся до лежащего на стуле у кровати халата, набросил его на плечи и встал. Не отрывая глаз от силуэта в проеме, он нагнулся и надел тапочки. Комнату заполнял лунный свет.
Доктор уже шел к балкону, когда таинственная гостья заговорила:
— Вы доктор Кеан?
Слова звучали так, как они могут произноситься только во снах: ученый все понимал, сознавая, что говорит она не по-английски — и ни на одном из языков, известных ему; однако, как бывает только в грезах, это не мешало разговору.
— Да, я доктор Кеан, — ответил он. — Но кто вы?
— Не шумите и следуйте за мной. Один человек очень болен.
Просьба казалась искренней, а такого нежного, серебристого голоса Кеан никогда не слышал. Он замер близ женщины в яшмаке; ее темные глаза, излучающие волшебную силу, заставляли сердце трепетать.
— А почему вы пришли через балкон? Как вы узнали…
Незнакомка вновь поднесла палец к губам. Рука ее была словно выточена из слоновой кости, на длинных изящных пальцах красовались необычные кольца — изысканные эмалевые ювелирные изделия. Кеан узнал в них древнеегипетские украшения, но в этом сновидении они казались чрезвычайно уместными.
— Боялась, что иной способ привлечет внимание, — ответила она. — Прошу вас, не медлите, идемте же.
Доктор одернул халат и последовал за женщиной вдоль балкона. Для города, явившегося во сне, выбеленный луной Порт-Саид, раскинувшийся у его ног, выглядел совершенно реальным. Но путь несомненно лежал в страну грез: Кеану виделось, что он скользит мимо огромного количества окон и сворачивает за угол здания, не прилагая ни малейших физических усилий, ведомый за руку унизанными перстнями теплыми пальцами. Наконец он очутился в темной комнате; доктор медлил, охваченный волной сомнений, какие приходят иногда во сне. Лунный свет не проникал в помещение — вокруг Кеана стояла непроглядная тьма.
Цепкие пальцы по-прежнему не отпускали руку ученого и, смутно сознавая, что его поведение может быть неверно истолковано, он все же позволил невидимой спутнице вести себя вперед.
В призрачной тишине они спускались по лестнице, точнее, по лестницам. Воздух сделался прохладнее, и стало ясно, что они покинули гостиницу. Но темнота не отступала. Неожиданно они оказались в коридоре с каменным полом — к этому времени доктор Кеан уже свыкся со странной логикой сна.
Затем они вышли наружу: вокруг было не видно ни зги, но в небе над головой сияли звезды.
Они шагали по переулку, такому узкому, что крыши домов почти смыкались. Если бы все происходило наяву, то доктор, обладая острым умом, пытался бы понять, как эта женщина в яшмаке проникла в отель и почему она тайно пытается увести его оттуда. Но разум его тоже спал, и со слепой доверчивостью ребенка шагал он за незнакомкой, хотя уже начал смутно понимать, кто это.
Не отличаясь высоким ростом, незнакомка обладала удивительной статью, а все ее движения указывали на благородное происхождение. На углу между двух улочек закутанная в шелка фигура на мгновение осветилась луной, и сквозь полупрозрачную ткань стало видно, что женщина безупречно красива. Поглощенный размышлениями, Кеан не мог оторвать взгляда от бледных, сверкающих драгоценными камнями рук. Он чувствовал, что обретает способность здраво рассуждать, не свойственную снам; миру грез не удалось поглотить его целиком.
Смутные сомнения закрались в голову доктора, когда его таинственная спутница остановилась перед тяжелой дверью типичного египетского дома, некогда явно богатого; здание находилось напротив входа в мечеть и сейчас терялось в тени минарета. Дверь открыли изнутри, хотя женщина даже не постучала, и когда они вошли, доктору Кеану показалось, что их поглотила тьма. Он мог только почувствовать, как перед ним отворили люк в полу и повели вниз по каменным ступеням. Мрак стал еще гуще.
В окружающей темноте доктор словно утратил способность мыслить, но когда появилось яркое освещение, сон перешел в иную фазу. Брюс не знал, да и не хотел знать, откуда льется свет. Он лишь рассматривал абсолютно пустую комнату: пол, выложенный кирпичами из необожженной глины, оштукатуренные стены, потолок с деревянными балками. Прямо перед собой, у стены, доктор увидел высокий саркофаг; его крышка была прислонена рядом, а внутри прямо и неподвижно стояла ночная гостья — лишь глаза сверкали из-под яшмака!
Она подняла усыпанные драгоценностями запястья и быстро выскользнула из черного платья и белоснежного
покрывала, под которыми оказалось обтягивающее одеяние древнеегипетской царицы — леопардовая шкура, урей, в руках цеп, символ власти фараонов!
Овальное лицо женщины было совершенным, большие продолговатые глаза красивы, но зловещи и холодны, на свежих алых губах играла улыбка, способная заворожить любого, заставляя забыть о недобром блеске очей. Но когда мы бредем по миру грез, наши чувства также теряют связь с реальностью. Она поставила ногу в сандалии на грубый пол и вышла из саркофага, приближаясь к доктору, — воплощение порочной красоты, невообразимое в реальной жизни. Она заговорила на странном языке мира грез, не похожем ни на языки Запада, ни Востока; серебристый голос, словно наполненный трелями флейт, звучащих ночами над просторами Нила, завораживал манящей музыкой древнего греха.
— Теперь ты узнаешь меня? — прошептала она.
И в дымке сна он узнал ту, что давно была с ним, демоническую и божественную.
Неверный свет плясал во тьме, играя сверкающими блестками на занавесе позади саркофага. Разум Брюса метался в хаосе видений, пока не мелькнула догадка: блестящие точки — это глаза тысяч тарантулов, вышитых на ткани портьеры.
Символ паука! Что он знает о нем? О да, конечно, это же тайный знак египетской Царицы-Ведьмы — красавицы, чье имя после загадочной смерти было стерто со всех стел. Сладкий шепот проникал в его душу:
— Ты станешь ему другом, ты станешь другом моему сыну. Ради меня.
И в затуманенном сознании Брюс с радостью отрекся от всего, что считал святым, — ради нее. Она взяла мужчину за руки и вплотную приблизила свое лицо к нему — прекрасные глаза горели.
— Я щедро награжу тебя, — прошептала она еще нежнее.
Потом был провал, и вновь закутанная в яшмак женщина вела доктора по узкому проулку. Мысли путались, и спутница казалась менее реальной, чем прежде. Он брел по призрачным улицам с домами, построенными из теней, поднимался, нет, скорее плыл, по эфемерным лестницам, пока, все еще ощущая, что украшенные перстнями пальцы крепко сжимают его кисть, не очутился в темном гостиничном номере перед распахнутой балконной дверью — его привели обратно. Комната была слабо освещена. Мелодичный голос прошептал в ухо:
— Награду заслужить легко. Я тебя лишь проверяла. А сейчас ударь — бей как можно сильнее.
Шепот перешел в шипение, звучавшее почти по-змеиному. Доктор Кеан почувствовал, что правой рукой сжимает рукоятку кинжала, а в таинственном сумеречном свете на кровати перед ним кто-то лежит.
Взглянув на спящего, его безупречные черты, длинные смоляные ресницы, оттеняющие бледную кожу, Брюс забыл обо всем на свете — о том, где находится, о прекрасной спутнице — обо всем, кроме кинжала, ведь перед ним лежал Энтони Феррара!
— Бей! — вновь раздался шепот.
Доктор Кеан ощутил, как внутри все закипает. Он поднял руку, вновь посмотрел на спящего и приготовился вогнать клинок в самое сердце злодея.
Еще секунда, и кинжал погрузился бы по рукоятку в грудь негодяя, но внезапно прозвучал оглушительный взрыв. Ярко-красные языки пламени осветили комнату, здание затряслось. Следом за ужасающим грохотом раздался леденящий душу крик:
— Нет, сэр, нет! Боже мой! Что вы делаете?
Человек резко вскочил с кровати, выбив оружие из руки доктора. Покачиваясь в полусне, Кеан застыл посреди комнаты; из соседних номеров доносились голоса разбуженных постояльцев, зажегся свет, а на постели, той самой, где только что лежал Энтони Феррара, сидел Роберт, его собственный сын!
Никого больше в комнате не было. На ковре у ног доктора валялся древний кинжал с изысканной рукоятью, украшенной позолотой и эмалью.
Онемев от ужаса, охватившего их обоих, отец и сын, так неожиданно встретившиеся, не могли оторвать взгляд друг от друга. Казалось, все в отеле были разбужены взрывом — этим господним вмешательством, остановившим руку доктора Кеана, предотвратив немыслимое преступление.
На лестнице царила суматоха, но двоим в комнате было не до нее. Первым заговорил Роберт.
— Боже милосердный! — хрипло прошептал он. — Как вы здесь очутились? В чем дело? Вы нездоровы?
Доктор Кеан протянул руку, словно пытался нашарить что-то.
— Роб, минутку, дай мне прийти в себя. Почему я тут? Меня больше волнует, как ты здесь оказался?
— Собирался встретить вас.
— Встретить меня! Я и не подозревал, что ты достаточно окреп для такой поездки, а если ты приехал встретить меня, то почему…
— Именно. Почему тогда вы послали мне телеграмму?
— Мальчик мой, я не посылал никакой телеграммы!
Роберт с чуть порозовевшими щеками приблизился к
отцу и взял его за руку.
— После того, как я приехал в порт, сэр, я почти сразу получил телеграмму: уже с борта корабля вы писали, что передумали и поплывете через Бриндизи.
Доктор Кеан вновь взглянул на кинжал на ковре, подавил дрожь и как можно тверже сказал:
— Я не посылал телеграммы!
— Вы хотите сказать, что действительно прибыли на пароходе вчера вечером? И надо же, мы ночевали в одном отеле! Какое удивительное…