— Новая учительница танцев к нам в клуб! — кивнула тетя Глаша на девушку. — Балерина. Малинки решила отведать!
Трофим Силантьевич рассмеялся, покачал головой:
— Хороша балерина, ой хороша! Покажи чего-нибудь балетное, а?
Юля не растерялась:
— Я в джинсах! В клуб приходите, дедушка, там и покажу!
— Ну-ну, — кивнул тот и махнул рукой на прощание.
Очень скоро Юля вошла в калитку за тетей Глашей и попала точно в такой же сад, какой был и у Кирилла, только ухоженный и убранный, где все было разделено на грядки и кусты.
— Малина у меня за домом, — сообщила тётя Глаша, — сейчас возьму миску и наберу тебе на пробу.
— А можно вначале чайку попить? — спросила гостья.
— Да можно и чайку, у меня сушки есть. Любишь сушки?
— Обожаю.
— Балерина — и сушки обожаешь? Какая ты необычная балерина. Ты кефир должна любить. Простоквашу.
— У меня конституция такая — все сгорает.
Юля сказала чистую правду. Не такая уже она и врунья, убеждала себя она. Гимнастка? Да. Фигуристка? Тоже да. Танцами занималась? Конечно. Почти что балерина! Разве что в пуантах на носочках не бегала. А так все верно.
Пока тетя Глаша ставила чайник, Юля заглянула в пару комнат, на столе в гостиной заметила целую переплетную мастерскую. Так, между прочим, бросила:
— А где ваш труд великий?
— Какой труд? — спросила из кухни тетя Глаша.
— Как какой? — Юля вернулась, обняла кухонный косяк. — Фотоальбомы нашего Бориса Борисовича.
— А-а! — протянула та. — Сейчас покажу, как я умею! Как сшила их, как в порядок привела. Там пять альбомов! Только чай заварю.
Она бросила в чайник пару ложек заварки, залила кипятком.
— Пошли в светелку, — сказала тетя Глаша. — Там у меня работа идет.
И вот она уже показывала приземлившейся на стул Юле фотографии разных лет, на которых был запечатлен Борис Борисович Рутиков, от того периода, когда он валялся в пеленках до зрелых лет.
— А вот Раиса Павловна его, — тетя Глаша, указала на женщину с властным лицом. — Ох, пока не заболела, гром-баба была. Все ее боялись. Борька больше всех, — мимоходом проговорилась она.
Юля едва не выпалила: «Узнаю ее!» Но сдержалась. Женщина с фотографии на могильном памятнике. Только тут, на многих снимках, она была моложе и куда привлекательнее. Ей было тридцать, когда она завладела двадцатилетним Борей Рутиковым. Что ж, такие браки хорошо известны. Сильная зрелая женщина находит молодого любовника, приручает его, учит любовной и житейской наукам. Она властвует над ним безраздельно, доминирует во всем. Но если сам он не законченный дождевой червяк, то боком выйдет жене такая власть. Повзрослев, мужчина никогда не простит женщине этого первенства. Сознательно — простит, подсознательно — нет! А она не захочет замечать его роста. И потом случится катастрофа. Она раньше его постареет — а это почти во всех случаях становится приговором для женщины. Так было и у Рутиковых. К тому же тяжелая хворь овладела ею, отчего она стала еще невыносимее и злее. Борис Борисович нашел весенний молодой цветок, который дал ему новую счастливую жизнь, а потом этот цветок кто-то безжалостно и жестоко растоптал.
— А вы ее хорошо знали? — спросила Юля. — Раису Павловну?
— Еще бы не знать! Борю-то она в кулаке держала. Пока хватка не ослабла. — Возможно, тетя Глаша уже подзабыла, как расхваливала семейного Рутикова. Хозяйка вздохнула: — Он мне так сказал, Боря-то: «Ты, Кузьминична, мои фотки отдельно, а ее отдельно». Не хотел, стало быть, он ее соседства. Только ты о том молчок, балерина.
— Ясно дело, — кивнула Юля.
— Вот я и стараюсь. Поделила, теперича всех по своим местам. Тут у меня Боря, — она положила правую морщинистую руку на стопку фотографий, — а тут у меня — Рая, — она накрыла левой рукой вторую стопку.
Внезапно взгляд Юли упал на фотографию из стопки, где были снимки Раисы Рутиковой. Девушка лет пятнадцати в длинном светлом платье. Миловидное лицо с колючими глазами можно было узнать сразу. Но была рядом и другая фотография — та же юная Раиса, а рядом с ней еще одна девушка, только моложе на пару лет, чуть долговязая, даже угловатая, с насупленным недовольным лицом. Тоже в длинном платье, с волосами, скорее похожими на пучок соломы.
— А с кем она тут, ваша Рая? Что это за страшилка рядом?
Тетя Глаша нахмурилась, красноречиво подвигала бровями, всматриваясь в угловатую девушку. И только потом нарочито удивленно пожала плечами:
— Вот загадка, право слово. Надо у Бори спросить. Да родственница какая-нибудь…
Юля потупила взгляд: тятя Глаша говорила неправду, что-то скрывала.
— На мальчика похожа, переодетого, — заметила проницательная гостья.
— Да ладно?
— Сами посмотрите.
— Точно, похожа, — согласилась хозяйка. — А-а, вспомнила я… Это ж сынок Болтуши. Она, Болтуша-то, еще смолоду с придурью была. Шальная. А тут ей цыганка возьми да нагадай, что коли у нее дочка родится, то за принца замуж выйдет и увезет ее за границу. Вышла Болтуша замуж и родила сына. Но прежде аборт сделала. Как про нее говорили: лишила себя дочки-принцессы. Она ж всем растрезвонила! Вот она и наряжала сынка в платья, и куклы ему подсовывала, а он им головы отрывал. Это она их с Раей и сфотографировала. Муж ее, Болтушу, однажды поленом отходил, заподозрил в измене, она и померла через полгода, отбил он ей почки. — Тятя Глаша покачала головой. — А сам потом, когда из тюрьмы вышел, напился и в снегу замерз. Над мальчишкой смеялись потом: принцессой называли. Били даже. Тьфу, плохая история!
— Это я виновата, простите, — спохватилась гостья.
— Да ты-то тут при чем? — отмахнулась тетя Глаша. — Тут судьба человечья всем заправляет. Ну что, балерина, чай-то уже настоялся поди, — вспомнила она. — Я ведь тебя сейчас не просто чаем напою, а с малиновым вареньем, с той самой ягодкой, что в моем саду растет. За которой завтра твой братец и приедет. Я на зорьке-то встану и соберу ради такого дела побольше.
За чаем рассиживаться не стоило — где-то рядом Юлю ждали ее терпеливые друзья.
— Чудо, а не малина, — совершенно искренне заявила Юля хозяйке дома — польщенной тете Глаше. — Мои на седьмом небе от счастья будут!
По дороге к дому Кирилла они подъехали к зданию полиции. Рядом с ним собралась толпа.
— Я за рулем посижу, — отмахнулся Позолотов. — Не хочу принимать участия в провинциальном вече. Еще укажут пальцем, скажут: «Бей его!» — и попробуй отвертись!
Юля и Кирилл вышли из «Запорожца» и сразу увидели майора Кудряшова, распекавшего одного из своих подчиненных. Они осторожно приблизились к начальнику местной полиции. В стороне толпились местные жители, человек двадцать, из самых активных, пытавшиеся выведать, что к чему.
— Можете идти, лейтенант, разговор окончен! — отчеканил майор.
Тот отдал честь и ретировался. Кудряшов увидел одноклассника и его спутников.
— Хорошо день начинается, а? — усмехнулся майор. — Цыплаков мне знаете что заявил? Я про лейтенанта, — Кудряшов кивнул в сторону. — Что и тут ведьмы виноваты — изводить жителей начали. Средневековье все это.
— Что там было, в доме у погибшей? Или это секрет?
— Да какой уж тут секрет! В селе секретов вообще не бывает, верно? — Он вперил тяжелый взгляд в осторожно подступающих трех сельчан-активистов. — Матрена, Лизавета Степановна, Никитич, есть у нас секреты? Или нет? Или всё всем известно? Хоть сразу голым ходи — всё равно ничего не спрячешь!
— Всё известно, да не всё, — сурово качнула головой та, которую назвали Лизаветой Степановной. — Вот ты, Юрка, не веришь…
— Я тебе не «Юрка», Лизавета Степановна, а Юрий Петрович.
— Вот я и говорю тебе, Юрий Петрович, не слушаешь ты народ. А во всем ведьмы-то с Холодного острова виноваты. И девку ту, студентку, зарезали, и Варвару закололи. И рыжий клок на ее груди был! Ведьминский клок! И в кулаке у нее был такой же! Дралась Варвара с ведьмой-то, за жизнь боролась!
— Да за решеткой они сидят, ведьмы-то! — бросил им Кудряшов.
— За решеткой-то за решеткой, а они и оттуда могут! — подала голос Матрена. — По воздуху! Ночью! Сама этот рыжий клок видела! Откуда он тогда?
— Да мало ли у кого рыжие волосы?
— Ведьминский он! — гневно завыли из разволновавшейся толпы. — Ведьминский!
— Давно надо было на остров-то всем перебраться и сжечь его к чертовой матери! — потрясая кулаком, смело заявил красномордый седой Никитич. — Я б и возглавил!
— Слушай, ты, великий инквизитор, не баламуть толпу! — урезонил его майор.
— А я не баламучу, Юрка! Народ сам знает, где добро, а где зло! Сердцем чует! А если и завтра кто из ведьм прилетит, что тогда будешь делать, кого звать станешь на помощь? То-то! — погрозил он пальцем.
— Тьфу, — плюнул себе под ноги Кудряшов и бросил знакомым: — Ограбление это! Бандитов надо искать, а не за ведьмами гоняться! Идемте в управление, — сказал он Кириллу Белозёрскому и Юле.
Несколько сельчан все-таки увязались за майором и его гостями. Среди них был и Никитич.
— Все же знали, что она под полом что-то прячет, — бросил один из активистов. — Юрий Петрович, вскрыли подпол-то?
— Целы полы, целы, — огрызнулся майор Кудряшов.
— То-то и оно, что не ограбление это! — рявкнул Никитич. — Месть нам, всему селу! Всему Раздорному! А Варвара жертвой невинной стала!
— Варвара зажиточно жила, не бедствовала, — уже на крыльце с благословенными вишнями сообщил гостям Кудряшов. — Дом ее обобрали, но на скорую руку, как будто торопились. Пропали какие-то драгоценности. Ума не приложу, кого искать! И эти еще со своим бредом. Но вилами закололи-то! Дурдом. Это не село Раздорное, а Кошмар на улице Вязов какой-то. Пошли, в кабинете поговорим.
Они зашли в участок.
— А где сейчас труп? — спросил Следопыт.
— Где-где, у нас при больнице морг есть. Забыл?
— Точно.
— Судмедэксперт приехал, установили, что произошло убийство. Четыре колотые раны на животе — она и ахнуть не успела, — предположил Кудряшов. — Ну, разве что только ахнуть. Эх, Ва