— Блистательно! — воскликнула бабушка. — Ей-богу, вот умеешь, умеешь ты ухватить быка за рога!
— Тут только одна закавыка, — прибавил я. — Как распознать, какие блюда готовят именно для них? Ужасно бы не хотелось — даже подумать страшно! — по ошибке превратить в мышей других постояльцев отеля, особенно тебя, бабуся.
— Значит, тебе придется заранее прокрасться на кухню, найти удобное местечко и обождать… и послушать. Лежать себе в темной щелочке и слушать, слушать, о чем говорят повара, ну а там — если повезет — кто-то из них, глядишь, и даст тебе ключ к отгадке. И для участников больших банкетов всегда стряпают отдельно, знаешь ли.
— Ладно, — заверил я бабушку, — так я и сделаю. Буду ждать и слушать в надежде, что мне повезет.
— Но это очень опасно, мой миленький, — вздохнула бабушка. — Кого обрадует присутствие мыши на кухне? Если тебя увидят — тебе конец.
— Не увидят, — сказал я.
— Не забудь, тебе придется тащить бутылку, — почти прошептала бабушка. — С ней ты не сможешь двигаться так же проворно и быстро.
— Очень даже смогу, — сказал я. — Да я ее в передних лапах пронесу. Только что пронес, ты, что ли, не помнишь? От самой комнаты Величайшей Ведьмы пронес преспокойно.
— А крышку — как ты отвинтишь? Это тоже целое дело.
— Надо попробовать, — решил я. И, обхватив пузырек передними лапами, я без особого труда отвинтил крышку.
— Великолепно! — воскликнула бабушка. — Ты действительно на редкость одаренный мышонок!
Она глянула на свои часики.
— В полвосьмого, — сказала она, — я спущусь ужинать в ресторан, а тебя понесу с собой в сумке. Там я тебя выпущу под стол вместе с драгоценным сосудом, и ты будешь предоставлен самому себе. Тебе предстоит незамеченным пробраться через весь ресторан к двери, ведущей на кухню. Официанты будут носиться туда-сюда через эту дверь. Выбрав удобный момент, ты прошмыгнешь, пристроившись к одному из них. Только, ради всего святого, постарайся, чтоб на тебя не наступили, чтоб тебя дверью не прищемили!
— Уж постараюсь, — сказал я.
— Но главное — не попадись к ним в руки!
— Да ладно тебе, ба. Совсем меня запугала.
— Ты храбрый паренек, — сказала она. — Я тебя люблю.
— А что с Бруно будем делать? — спохватился я.
Тут Бруно поднял взгляд.
— А я с вами пойду, — заявил он с набитым ртом. — Что же мне теперь — без ужина прикажете оставаться?
Бабушка секунду раздумывала.
— Ладно, я возьму тебя с собой, — решила она, — но при условии, что ты будешь сидеть у меня в сумке, причем совершенно беззвучно.
— А вы мне еду-то будете передавать со стола? — заволновался Бруно.
— Да, — пообещала бабушка. — Если ты даешь честное слово, что будешь вести себя прилично. А ты — ты не хочешь чего-нибудь перекусить, мой миленький?
— Нет, спасибо, — ответил я. — Волнуюсь. Не до еды. И мне же надо оставаться легким и бодрым для предстоящего важного дела.
— Да уж, дело важное, — подтвердила бабушка. — Важней у тебя никогда в жизни не будет.
На кухне
— Час пробил! — провозгласила бабушка. — Великий миг настал! Ты готов, мой миленький?
Была ровно половина восьмого. Бруно в вазе приканчивал четвертый банан.
— Ой, погодите! — крикнул он. — Мне тут еще чуть-чуть куснуть!
— Нет! — отрезала бабушка. — Нам пора!
Она подцепила его, крепко обхватила рукой. Вся натянутая, как струна, она явно очень волновалась. Такой я еще никогда ее не видел.
— Я вас положу к себе в сумку, — сказала бабушка, — замок запирать не буду.
Первым она туда бросила Бруно. Я ждал, прижимая к груди драгоценный сосуд.
— А теперь — ты. — Она подняла меня, поцеловала в нос. — Удачи тебе, мой миленький! О, кстати, ты хоть в курсе, что у тебя теперь есть хвост?
— Есть — что? — переспросил я.
— Хвост. Длинный, изогнутый такой хвост.
— Если честно, я об этом понятия не имел, — признался я. — Ой, и правда! Теперь вижу! И даже пошевелить им могу! Прикольно, а, бабуся!
— Я к тому о нем упомянула, что он очень тебе пригодится на кухне, — сказала бабушка. — Ты сможешь им подцеплять разные вещи, ты сможешь на нем висеть, качаться, сможешь с его помощью спускаться вниз с высоты.
— Знать бы заранее, — вздохнул я, — можно было бы потренироваться.
— Но теперь уже поздно, — сказала бабушка. — Нам пора.
Она бросила меня в сумку к Бруно, и я поскорей занял позицию в боковом кармашке, откуда можно незаметненько высовывать голову и вести наблюдение.
Бабушка взяла трость и направилась по коридору к лифту. Нажала кнопку, лифт поднялся, мы вошли. Кроме нас в лифте никого не было.
— Послушай, — сказала она, — в ресторане я не смогу с тобой много разговаривать. Ну, подумай — вокруг решат еще, чего доброго, что я спятила и беседую сама с собой.
Лифт достиг первого этажа, вздрогнул, остановился. Бабушка вышла, пересекла вестибюль отеля и вошла в ресторан. Это был большущий зал — золотая роспись по потолку, зеркала по стенам и все такое. За постояльцами отеля закреплялись свои столы, сейчас почти все места были уже заняты, многие приступили к ужину. Официанты бегали по залу, разнося блюда. У нас был маленький столик, как войдешь, справа, у самой стены, на полпути от входа в зал до кухни. Бабушка прошла туда, села.
Выглянув из кармашка, я увидел в самом центре зала два длинных стола — за ними никто пока не сидел. На обоих столах, на серебряных подставках, красовались объявления: «ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЛЕНОВ КОЗДЖОБа».
Бабушка посмотрела на эти столы, но — ни слова не сказала. Развернула салфетку, прикрыла сумочку, которую держала на коленях. Запустила туда руку, осторожно меня подняла. Под прикрытием салфетки поднесла меня поближе к лицу и шепнула:
— Сейчас я тебя спущу под стол. Скатерть доходит почти до полу, никто тебя не увидит. Бутылочка при тебе?
— Да, — шепнул я в ответ. — Я готов, бабуся.
Но тут как раз кто-то в черном фраке подошел и остановился возле нашего столика. Я видел из-под салфетки исключительно ноги, но вот он заговорил, и я узнал его голос. Это был наш официант Уильям.
— Добрый вечер, мэм, — обратился он к бабушке. — А где же наш молодой человек?
— Он что-то сегодня куксится, — объяснила бабушка. — Решил остаться в номере.
— Очень, очень жаль, — сказал Уильям. — Сегодня у нас для начала гороховый суп, а на второе — по вашему усмотрению: либо филе палтуса с гриля, либо жареная молодая баранина.
— Мне, пожалуйста, горохового супа и баранины, — сказала бабушка. — Только вы не торопитесь, Уильям. Я сегодня не то чтобы спешу. А-а, да — принесите-ка вы мне для затравки бокальчик сухого шерри.
— С удовольствием, мэм. — И Уильям ушел.
Бабушка сделала вид, будто что-то уронила, нагнулась и спустила меня из-под салфетки на пол.
— Иди, миленький! — шепнула она и распрямилась на стуле.
Теперь я был предоставлен самому себе. И стоял, прижимая к груди драгоценный сосуд. Я точно знал, где расположена дверь на кухню. Мне предстояло одолеть чуть ли не весь громадный зал. «Приступим!» — сказал я сам себе и стрелой метнулся из-под стола, к стене. Пересекать пол ресторана я не собирался. Зачем так отчаянно рисковать? Нет, я решил держаться стены все время, пока не доберусь до кухонной двери.
Я припустил бегом. О, как я припустил! По-моему, никто меня не заметил. Уж слишком они все были сосредоточены на своей баранине, ну или на палтусе. Но по пути на кухню мне предстояло миновать главный вход в ресторан. Я был уже на подступах, как вдруг туда толпой хлынули дамы. Я прижался к стенке, обнимая свою бутыль. Сперва я увидал только туфли-туфли и щиколотки, но, слегка подняв глаза, понял, кто они такие. Это спешили на ужин — ведьмы!
Я переждал, пока они все пройдут, а потом кинулся в дверь кухни. Официант открыл ее и прошел, я юркнул за ним следом, затаился за огромным мусорным баком. Так простоял я несколько минут, прислушиваясь к суете, к разговорам. Ресторанная кухня — ну и местечко! Шум! Гам! Пар! Грохот сковородок и кастрюль! Крики поваров! Беготня официантов из зала и обратно, их вопли: «Четыре супа, две баранины, два палтуса на двадцать восьмой стол! Три яблочных пая, два клубничных мороженых на семнадцатый!» И так все время, все время, без передышки, без умолку.
У меня над головой, не так чтоб уж очень высоко, торчала ручка бака. Прижимая к себе свое сокровище, я подпрыгнул, сделал в воздухе двойное сальто и уцепился за эту ручку кончиком хвоста. И вот я уже раскачивался туда-сюда — вниз головой! Потрясающе! Дивно! «Вот так, — думал я, — чувствует себя акробат, раскачиваясь на трапеции под куполом цирка!» С той разницей, что он-то может летать только взад-вперед, а на моей трапеции — на собственном хвосте — раскачивайся себе в любом направлении, летай куда хочешь! Возможно, я создан, чтобы блистать на арене мышиного цирка, кто знает?
Тут как раз вошел на кухню официант с тарелкой в руке и сказал:
— Старая ведьма за семнадцатым столиком говорит, что мясо якобы суховато! Другую порцию требует!
Один повар отозвался:
— Давай сюда ее тарелку!
Я спрыгнул на пол, стал подглядывать из-за бака. Этот повар соскреб с тарелки мясо, бросил туда другой кусок. А потом крикнул:
— Ну, ребятки, подбавим-ка мы ей соуса!
Он им, всем по очереди, поднес эту тарелку и — можете вы себе представить, что они сделали? Каждый повар, каждый поваренок плюнул в тарелку старой дамы!
— Ну, может, теперь-то мы ей угодим, — сказал первый повар, подавая тарелку официанту.
Но вот вбежал еще официант — с воплем:
— Для банкета КОЗДЖОБ’а — всем суп!
Я насторожился. Напрягся, навострил уши. Чуть продвинулся поближе к краю бака, чтоб видеть все, не пропустить ни единой мелочи. Человек в белом высоком колпаке, видимо самый главный, шеф-повар, крикнул:
— Суп для банкета подаем в большой серебряной супнице!
И я увидел, как он поставил огромную серебряную супницу на скамейку — длинную-длинную, вдоль всей стены напротив моего бака. «В эту серебряную штуку вольют их суп, — сказал я себе. — Вот куда, значит, мы вольем снадобье из нашей бутылочки».