На другой день к нам явился господин в черном костюме, с портфелем, и они с бабушкой долго разговаривали в гостиной. Меня туда не пускали, но, когда он наконец-то ушел, бабушка сама поднялась ко мне в комнату — она еле-еле тащила ноги, и вид у нее был ну очень печальный.
— Этот господин прочитал мне завещание твоего отца, — сказала она.
— А что это такое — завещание? — спросил я.
— Завещание — то, что ты перед смертью пишешь, — объяснила она. — В завещании ты указываешь, кто получит твои деньги и твое имущество. Но самое главное — ты назначаешь того, кто должен позаботиться о ребенке, если у него умрут и отец и мать.
Меня охватил невыносимый страх.
— Но там ведь ты назначена, ба?! — крикнул я. — Меня никому другому не отдадут, ведь правда?
— Не отдадут, — подтвердила бабушка. — Твой отец на такое был неспособен. И он попросил, чтобы я заботилась о тебе, пока жива, но еще попросил, чтобы я тебя отвезла обратно, в твой дом, в Англию. И он хочет, чтобы мы там остались.
— Но почему? — удивился я. — Почему нам нельзя остаться в Норвегии? Ты ведь ни за что бы не хотела жить в другой стране! Ты мне сама говорила!
— Знаю, — сказала она. — Но там куча всяких сложностей с деньгами, с домом — одним словом, ты все равно не поймешь. А кроме того, в завещании сказано, что хотя вся семья у тебя норвежцы, сам ты родился в Англии, в Англии пошел в школу и желательно, чтобы ты там же продолжил образование.
— Ах, бабуся! — крикнул я. — Но ты же, ты же не хочешь туда ехать и жить в нашем английском доме, я ведь знаю, ты не хочешь!
— Естественно, я не хочу, — сказала бабушка. — Но, к сожалению, это мой долг. В завещании сказано, что и твоя мама придерживалась того же мнения, а волю родителей следует уважать.
Ничего не поделаешь. Нам оставалось только отправиться в Англию, и мы с бабушкой сразу засобирались в путь.
— Через несколько дней у тебя начинается следующая учебная четверть, — сказала бабушка, — так что не будем терять время зря.
Вечером накануне отъезда в Англию бабушка снова оседлала своего любимого конька.
— В Британии не так много ведьм, как в Норвегии, — начала она.
— Ну, значит, я ни одной и не встречу, — сказал я.
— От души надеюсь, — сказала бабушка, — потому что английские ведьмы — самые вредоносные в мире.
Она сидела, курила свою вонючую сигару и говорила, говорила, а я все смотрел на ее руку, на которой не хватало большого пальца. Я ничего не мог с собой поделать. Я глаз не сводил с этой руки и все гадал, что же за ужасное несчастье постигло бабушку, когда она встретилась с ведьмой. Явно тогда произошло что-то абсолютно кошмарное, иначе бы она мне рассказала. Может, ей открутили палец? Или заставили сунуть его в носик кипящего чайника и так держать, пока он совсем не отпарился? Или кто-то вырвал его из руки, как зуб? Я терялся в догадках.
— Расскажи мне, бабуся, на что способны эти английские ведьмы, — попросил я.
— Ну, — начала она, — любимая их забава — составить такой порошок, чтобы превращал ребенка в какое-нибудь существо, которое терпеть не могут все взрослые.
— В какое, например, существо, бабуся?
— Часто это бывает слизняк, — сказала бабушка. — Слизняков они прямо обожают. Взрослый наступит на слизняка, да еще каблуком его размажет, знать не зная, что это ребенок.
— Какое зверство! — крикнул я.
— Или, скажем, блоха. Тебя превращают в блоху, и, сама не ведая, что творит, собственная мать рассыпает по дому антиблошиный порошок и — прости-прощай, милый сыночек.
— До чего это все страшно, бабуся, — сказал я. — Мне, по-моему, не очень хочется в Англию.
— Знавала я и таких английских ведьм, — продолжала она, — которые превращали детей в фазанов, а потом уносили в лес — прямо накануне открытия фазаньей охоты.
— Ой — сказал я. — И их убивали?
— Естественно, их убивали, — подтвердила она. — А потом ощипывали, жарили и ели на ужин.
Я представил себя фазаном, как я мечусь над охотниками, петляю, ныряю, а подо мной гремят выстрелы.
— Да, — вздохнула бабушка, — английскую ведьму хлебом не корми — только дай постоять в сторонке да полюбоваться, как взрослые расправляются с собственными детьми.
— Мне совершенно точно не хочется в Англию, бабуся.
— Конечно, тебе не хочется, — сказала она. — А мне, думаешь, хочется? Но, увы, нам придется туда поехать.
— А ведьмы во всех странах разные? — спросил я.
— Совершенно разные, — подтвердила бабушка. — Но про другие страны я мало знаю.
— Но хоть про Америку-то знаешь? — спросил я.
— Только в общих чертах, — ответила она. — Хоть слыхать слыхала, что там ведьмы способны заставить взрослого съесть собственного ребенка.
— Не может быть! — ужаснулся я. — Ах, нет, бабуся! Конечно, это неправда!
— Правда ли, неправда — не знаю, — сказала она, — но слухи такие ходят.
— Но как же они могут заставить взрослого пойти на такое? — спросил я.
— А они ребенка в хот-дог превращают, — сказала она. — Для опытной американской ведьмы это пара пустяков.
— И в каждой-каждой стране есть свои ведьмы? — спросил я.
— Где есть люди, там есть и ведьмы, — вздохнула бабушка. — В каждой стране есть свое Тайное Общество Ведьм.
— И они все друг с дружкой знакомы, бабуся?
— А вот и нет, — сказала она. — Ведьма знает только ведьм-соотечественниц. Им строго-настрого запрещено общаться с ведьмами-иностранками. Но, скажем, английская ведьма уж английских-то ведьм знает всех наперечет. Они дружат — водой не разольешь. Без конца по телефону болтают. Смертельными рецептами своими обмениваются. Бог их знает, о чем еще они говорят. Даже подумать тошно.
Я сидел на полу и смотрел на бабушку. Она сунула в пепельницу сигарный окурок и сложила руки на животе.
— Раз в году, — продолжала она, — ведьмы каждой страны сходятся на тайном собрании. Все собираются в одном месте и слушают лекцию Величайшей Самой Главной Ведьмы Всех Времен.
— Кого-кого?
— Она над ними над всеми начальница, — пояснила бабушка. — Всемогущая. Безжалостная. Все остальные ведьмы ее как огня боятся. И видят ее только раз в году, на этом своем тайном собрании. Она туда является их вдохновить и зажечь, а попутно раздать приказы. Величайшая Самая Главная Ведьма Всех Времен мотается из страны в страну, чтоб только попредседательствовать на всех-всех ежегодных собраниях.
— А где они проводят эти тайные собрания, ба?
— Слухи разные ходят, — ответила она. — Слыхала я, что даже они как-будто номера снимают в гостиницах, как и прочие женские организации, которые проводят собрания. И в тех гостиницах, где они останавливаются, я опять же слыхала, творятся, между прочим, весьма странные вещи. И постели будто бы у них никогда не смяты, и в коврах прожжены дыры, и в ваннах жабы заводятся, а на кухне повар как-то раз открыл кастрюлю с супом, глядь — а там малюсенький крокодильчик плавает.
Бабушка взяла из пепельницы сигару, снова пыхнула и втянула глубоко в легкие мерзкий дым.
— А где живет Величайшая Самая Главная Ведьма, когда она у себя дома? — спросил я.
— Никто не знает, — сказала бабушка. — Знать бы, так можно было бы ее изловить и обезвредить. Ведьмофилы по всему миру, не щадя сил и времени, бьются над тем, как бы открыть тайное обиталище Величайшей Самой Главной Ведьмы Всех Времен.
— А ведьмофил — он кто, ба?
— Это такой человек, который изучает ведьм и много о них знает, — объяснила она.
— И ты ведьмофил, да, бабуся?
— Я ведьмофил в отставке, — сказала она. — Стара уже стала. А когда помоложе была, весь шарик исколесила вдоль и поперек, все выслеживала Величайшую Ведьму. Да какое там!
— А она богатая? — спросил я.
— Денег у нее, — сказала бабушка, — куры не клюют, буквально. Слух есть, что у нее на Главной Квартире стоит в точности такая машина, какой пользуется правительство, печатая деньги, чтобы их потом тратили, например, ты да я. В конце концов, деньги — это же просто бумажки с такими специальными знаками и картинками. Изготовить их дело нехитрое, если, конечно, нужную машину и нужный сорт бумаги иметь. И Величайшая Ведьма, я так понимаю, печатает денег столько, сколько захочет, и швыряет их потом своим ведьмам направо и налево.
— Но как же иностранные деньги? — спросил я.
— Подумаешь! Эти машины хоть китайские деньги тебе напечатают, была бы охота, — успокоила меня бабушка. — Главное — кнопку не перепутать.
— Бабуся, — спросил я, — но раз никто никогда не видел эту Величайшую Самую Главную Ведьму, откуда же ты так твердо знаешь, что она существует?
Бабушка на меня посмотрела очень долгим и очень строгим взглядом.
— Дьявола тоже никто никогда не видел, — сказала она. — Однако ж мы знаем, что он существует.
На другое утро мы поплыли на пароходе в Англию, и скоро я был снова у себя, в своем доме, в Кенте, правда, на сей раз присмотреть за мной было некому, кроме бабушки. А скоро началась последняя четверть, каждое утро я отправлялся в школу, и жизнь, кажется, снова пошла своим чередом.
Ну вот, а в глубине нашего сада стоял огромный старый каштан, и высоко-высоко у него в ветвях мы с Тимми (моим лучшим другом) решили построить великолепный шалаш. Строить удавалось только по субботам и воскресеньям, но работа кипела у нас в руках. Начали мы с пола: клали широкие доски между двух раскидистых веток и прибивали гвоздями. Мы справились с полом за месяц. Потом мы соорудили деревянные оградки вокруг пола, и осталось только настелить крышу. Крыша — самое сложное дело.
Как-то в субботу Томми простудился и слег, но я решил начать строительство крыши без него. Одно удовольствие — стоять среди ветвей, а вокруг никого, ничего, только бледные молодые листочки. Ты как будто в большущей зеленой пещере. Да еще высоко-высоко — прямо дух захватывает. Бабушка меня предупредила, что если упаду, то сломаю ногу, и каждый раз, глядя вниз, я замирал от страха.
Я трудился вовсю, прибивая первую доску будущей крыши. Но потом вдруг краем глаза вижу: прямо под деревом стоит какая-то женщина. Смотрит на меня снизу и улыбается — причем ужасно странно. Обычно, когда человек улыбается, у него же губы раздвигаются, — правда? — растягиваются, у некоторых аж до ушей. А у этой женщины верхняя губа поднималась, а нижняя опускалась, и видны были все передние зубы и десны — красные, как сырое мясо.