Рядом тяжко задышал Петрович.
Или кто он там.
— Люблю гостей, — голос стал ещё ниже, и теперь пробирал до самых печёнок. Дар и тот замер, явно не желая привлекать лишнее внимание.
И стало вдруг не по себе.
Очень.
Этак получается, что…
— Как тебя зовут?
— П-петрович…
— А на самом деле?
— Иван… Иван Петрович…
Вдох.
Выдох. И собраться. А то тоже… подумаешь, русалка? Что, Данила, русалок не видал? Ладно, русалок он не видал, но это ведь не повод растекаться лужицей. И голос… красивый голос. Но ведь не сам собою, но из-за магии, той самой, русалочьей, которая куда страшнее боевой выходит. Потому что Данила вот способен человека испепелить на месте. В теории сугубо. Но испепелить. А вывернуть ему мозги наизнанку он не может.
— И зачем ты тут, Ванечка?
Дышать стало легче, и Данила приоткрыл глаз. Ага, Петрович застыл, вперившись в Лялю влюблённым взглядом. А из реки уже выбирались девчонки.
— Спроси его про то, что внутри происходит, — Элеонора, если и удивилась, то виду не показала. — Хотя… его могут слушать.
— Не услышат, — дядя Женя приоткрыл глаз. — Тут её сила…
— Расскажи нам, Ванечка… что ты делаешь на работе?
— Так… это… работаю… в смысле, патрулирую внешний периметр. Проверяю камеры, которые на деревьях…
Ещё и на деревьях.
— А зачем вам камеры?
— Начальство приказало. Но работают через одну. То и дело менять приходится. Ещё проверяю, когда идёт сигнал о нарушении периметра. Отслеживаю…
Знал Петрович не так и много.
— … сорок три объекта.
То есть, Элька права, там, внутри, куда больше людей, чем ей представлялось.
— Ещё пятеро в отдельном корпусе по приказу Вахрякова.
— А это кто?
— Начальник охраны. Свою игру начал. Но тебе, наверное, не интересно…
— Что ты, очень и очень интересно, — Ляля наклонилась и погладила Петровича по щеке. — Ты так рассказываешь, что я слушала бы и слушала! Так, значит, он свою игру начал?
— Д-да… сволочь ещё так… думает, он самый умный. Всегда так и норовит докопаться. Чуть что не по регламенту, сразу штрафует. С-скотина!
— Ужасно…
— Д-да… и Евгеньевича подмял. Это наш главный. Формально. Доктор. Он не доктор, скорее завхоз. Воровал. Все воруют, если могут. И этот… или в карты проигрался? А может, просто договорились. Главное, что Евгеньевич велел третий корпус в порядок привести. Жмотьё… нет бы клининг нанять, людей. Или нам вот доплату. Нет, пациентам тряпки в зубы и заставили. А это точно не по регламенту. Они встречаться и не должны. А тут… один до телефона добрался.
Данила и дышать перестал.
Это Стас. Он звонил. И Ляля поняла, если спросила:
— С ним всё хорошо?
— К-конечно. Так… дали по шее и только. Это ж подотчётный контингент. За него спросят.
Уже легче. Значит, Стас как минимум жив.
— Нашим домывать велели. И на кой? На кой вообще третий, если в основном места имеются? А потом там бабу привезли и заперли. Цирк!
— Почему?
— Так… обычно-то извне распоряжение идёт. И привозят спецтранспортом. Эти же на Вахряковской машине. В багажнике. И главное, по журналам она нигде не значится. Потом ещё мужик один… и тут же — второй. Не было такого прежде, чтобы каждую неделю кто-то да прибывал.
Петрович вытер нос рукавом.
— Я с ребятками перекинулся словом-другим… они тоже понимают, что не так оно просто вот. Те, что во внутрянке, говорят, что клиенты такие… ну… не по основному профилю, — он помахал рукой. — Короче, решил хозяйскую схему под себя попользовать. Даром, что хозяин далеко. Вахряков и возомнил себя… я ж узнал одного из новых. Это этот, который миллионер, который из Сибири. Про него ещё недавно писали, в газетах, что он на какой-то модельке вроде женился. Ему за полтинник, а ей — восемнадцать. Вот она и упекла муженька. Его, небось, пару неделек продержат, поколют… Евгеньевич знает, чего колоть, чтоб крыша совсем отъехала. А потом женушке вернут. Она и выправит справочку, что муженек шизанутый и в опеке нуждается. Ха!
— Какой ты умный!
— Не дурнее некоторых! — Петрович выпятил грудь. — Схема-то обычная, только хозяин сложное чего-то там мутит. Новые редко появляются. И работают с ними вдолгую. А Вахряков на дурочку, по-быстрому и деньжата, чай, в свой карман положит. Нет, чтоб он по-человечески, с нами-то, как с людями, тогда бы и ладно, а он же ж морду клином и только…
— Гад! — поддержала Ляля.
— Во-во… и хозяину его сольют, тут и думать нечего.
— А кто хозяин?
— Хозяин? — Петрович моргнул. — К-какой хозяин… хозяин… т-ты… т-тебя послал…
— Тихо, — Ляля подняла руку. — Это я, Ванечка… и нет у нас никакого хозяина…
— Да… я… ты… что тут… кто тут…
— О, братан, да тебя развезло… — дядя Женя махнул рукой, и Ляля отступила. — А я тебе говорил, закусывать надо…
— Ты… — Петрович моргнул. — Ты… вообще… кто?
— Я? Так, совсем мозги отшибло? Хотя… на от, выпей. Клин клином… — и силой вложил в руку Петровича рюмку, ту самую, демоническую. — Сейчас плесну тебе… настоечка! Домашняя! Почитай сам делала! Ты такой в жизни не пробовал…
— Я… — человек выглядел растерянным. Он даже попытался было встать. — Мне… идти… надо идти.
— Тю, ты чего? — дядя Женя дёрнул за рукав. — Сам же ж говорил, что у тебя выходной. Что за грибами ты пошёл и заплутал маленько. А тут мы… и выпили вот. Ты, Петрович, это… другой раз не перебирай. В этом деле главное что?
— Что?
В рюмку потекла жижа из бутылки с нежитью.
— Меру знай. Это самое важное, знать меру… ну, давай… вздрогнули! — и дядя Женя заставил нового знакомца выпить.
Тот икнул.
Потом глаза чуть закатились и Петрович начал оседать на бок, но был подхвачен заботливыми руками дяди Жени.
— А он не умрёт? — поинтересовалась Ульяна. — Дядь Жень, вы ж… вы ж его… этой… настойкой… на нежити?
— Ну да. Для дела ничего не жаль, — дядя Женя оставил лежащего и бутылку поднял, прижал к груди. — Не волнуйся, Чумочка, я тебе ещё спиртика долью. Самую лучшую палёнку найду, какая только есть.
— Можно и коньяка, — предложил Данила.
Петрович помирать явно не собирался, но лежал себе вполне спокойно и даже похрапывал будто. И губами шевелил, но уж без слов. А улыбался и вовсе счастливо.
— Сам свой коньяк хлебай. Им надобно такое вот… чтоб экологически чистое. Точнее грязное. Чтоб примесей там. А если с метиловым будет, так и вовсе славно. Это ж не люди, понимать надобно.
И все закивали, соглашаясь, что понимать надобно.
— А с этим ничего не станется. Он и так тьмою травленный. Разве не чуешь, племяшка, как несёт?
— Не-а, — Ульяна почесала нос. — Только в носу свербит и прибить его хочется.
— Вот! Самый верный признак, — дядя Женя поднялся и хлопнул в ладоши. — Так, детвора, вы тут покумекайте, как и чего, но мне надобно туда попасть. Что-то там происходит, интересненькое, по моему профилю, но почему-то без меня…
Глава 19О пользе голосов и важности своевременного приема пищи
Глава 19 О пользе голосов и важности своевременного приёма пищи
В давние времена царя били челом
О нелегкой судьбе царей
Квартирка Крапивина выделялась среди прочих серебристой дверью, цвет которой происходил от фольги, уложенной в два слоя. Над дверью висела пара видеокамер, а шесть замков намекали, что к вопросам безопасности хозяин отнёсся со всею серьёзностью.
— Зар-р-раза, — буркнул Наум Егорович, нервно озираясь. Его бесило всё.
Он ведь не разведчик.
Не внедренец.
Не та у него подготовка. И знания не те. И… да, всё верно. Искать кого-то, более подходящего, времени нет. Сестрица Крапивинская ещё утром отбыла. И наружка уже доложилась, что действительно в санаторий этот. А ещё, что за отбытием этим не они одни наблюдали.
В квартире воняло пылью и пригоревшим маслом. Была она, некогда просторная, ныне сплошь заставлена шкафами и иною мебелью, разномастною, пошарпанною, будто подобранною на ближайшей свалке. Наум Егорович дверь прикрыл и хмыкнул, обнаруживши изнутри помимо замков ещё и дополнительный.
И цепочка имелась.
И задвижка, такая, массивная, которой скорее в сарае место.
Крапивина приняли, когда он пошёл скандалить к соседке, которая по просьбе Фёдора Фёдоровича затеяла особенно активную уборку. Наум Егорович и уточнять не стал, с чего вдруг соседке посреди недели убираться. По взгляду её видно, что человек она не простой, очень даже в вопросах культуры разбирающийся, а что на пенсии давно, так иную культуру и пенсией не выдавишь.
Фёдор Фёдорович, однако, этакое нарочитое невнимание заметил и сказал:
— Просто повезло. Наш внештатный консультант.
А Наум Егорович кивнул.
Повезло — стало быть, повезло. Главное, что тут, на квартирке, которая, в отличие от этой, была чиста и светла, прям на зависть, пациента и успокоили. И ключики изъяли, и одежду. А Науму Егоровичу подправили обличье.
— Вы, главное, не нервничайте, — сказал ему Фёдор Фёдорович, пока над Наумом Егоровичем трудился молоденький парнишка с не по уставу лазоревыми волосами. — Даже если связь пропадёт.
Парнишка, несмотря на волосы и три серьги в левом ухе, работал быстро и умело. И вот уже собственная щетина потянулась, превращаясь в слегка засаленные космы Крапивина.
— … вести вас будут. Сигнал экстренной эвакуации подадите… впрочем, тут сами разберетесь, когда. Расчётное время прибытия группы — десять минут. Камера будет срабатывать на запись автоматически.
Камера в глазу вызывала зуд и желание достать. Не то, чтобы сильно мешала — полупрозрачная плёночка, с виду неотличимая от обычной линзы сама по себе не ощущалась — но вот само осознание того, что это камера, нервировало.
— Возможно лёгкое покраснение, но у Крапивина аллергия в медкарте значится. Так что внимание обратить не должны. Работает она от вашего собственного энергополя.
А запись идёт на микроблок, который под волосы вшили.