— Срыв? — подсказал Наум Егорович.
— Именно…
— И голоса? Примерещились?
— Да.
— А как я тут?
— Мы за вами давно наблюдаем, — прозвучало весьма двусмысленно. — Мой покровитель ищет талантливых людей, недооценённых официальной наукой.
— Зачем?
— Чтобы помочь. Вам повезло, Николай Леопольдович. Мы наблюдали за вами и потому успели среагировать вовремя. В ином случае вы угодили бы не сюда, а в какую-нибудь государственную лечебницу для душевно больных.
— Я здоров! — получилось убедительно и нервно.
— Несомненно. Лично я в этом абсолютно уверен! Но вот в иных местах ваш срыв могли бы счесть признаком именно болезни. И сочли бы, я вам так скажу. Ваша сестра, — доктор чуть наклонился. — Она давно ведь пытается выжить вас, верно? Вы и сами это подозревали…
Судя по тому, что Крапивин был ещё тем параноиком, он точно подозревал сестру.
— Да, — Наум Егорович тоже наклонился. — Ей квартира нужна. Я ж не дурак. И не сумасшедший.
— И квартира, и ваши патенты. И она договорилась с одной клиникой… частной… с не самой лучшей репутацией. Они забрали бы вас и начали бы лечить. Сами понимаете, как скоро при неправильном лечении можно превратить здорового человека в… скажем так, не очень здорового.
И говорил он это, глядя в глаза Науму Егоровичу.
— Но мы успели раньше. Мы вас спасли для человечества…
Наум Егорович кивнул.
— И мы надеемся, что здесь, в кругу единомышленников и друзей, вы сможете раскрыть свой потенциал.
А вот это засада, если так-то. Ладно, сходство. Сходство — это так, мелочи. Но вот во всех этих железяках Наум Егорович не понимает ничего.
И что-то такое отразилось на его лице, если доктор произнёс:
— Вам не стоит опасаться!
— Чего? — уточнил Наум Егорович горбясь.
— Ничего! Совершенно ничего!
— И голосов?
— Голосов в первую очередь! Вы ведь их не слышите, верно?
— Слышу.
— Как⁈ — а теперь доктор аж подпрыгнул.
— Обыкновенно. Ушами. Левым слышу. И правым тоже.
— Голоса?
— Именно.
— Чьи?
— Ваш вот слышу. И свой тоже.
— Вы серьёзно? — и взгляд такой, полный подозрения. Наум Егорович важно кивнул:
— Это же голоса, верно? И я их слышу.
— С этой точки зрения, конечно, верно… — вот только смотрят на Наума Егоровича искоса и будто бы с подозрением. — Но я об иных. О тех, которые вам докучали. Понимаете?
— Понимаю, — Наум Егорович воровато огляделся. Так, надо думать. Если его проводят в лабораторию, то там быстро разберутся, что он — не тот, за кого себя выдаёт.
— А… вы уверены? — поинтересовался он шёпотом.
— В чём?
— Что они не вернутся?
— Более чем!
Ещё бы. Микроволновка со встроенным передатчиком осталась там, на квартире, как и прочее оборудование.
— А если всё-таки? Вы же понимаете, какие они… настойчивые! — последнее слово Наум Егорович произнёс, воровато оглянувшись. — У них везде свои люди!
— Уверен, мы решим проблему…
— И с мышами тоже?
— Какими мышами?
— Такими… огромными! — Наум Егорович развёл руки, слегка преувеличивая размер виденного мыша. Вообще, возможно, не стоило бы говорить об утреннем госте, но, как назло, ничего другого, подходящего уровня бредовости, в голову не приходило. — И в чешуе.
— Здесь нет мышей, — произнёс доктор снисходительно. — Тем более таких огромных. И в чешуе.
— Есть, — Наум Егорович скрестил руки на груди. — Я сам видел!
— Когда?
— А вот, как очнулся. Вы ещё дрыхли.
— Я не…
— А я глаза открываю. Смотрю. Сидит. Весь такой важный. Чешуя огнём горит. Прям как в сказке. Вы сказки любите?
— К-какие?
— Народные. Или Пушкина. Пушкин А-эС — солнце русской поэзии. Знаете?
— Лично не знаком…
— И видно. Он ещё писал, что чешуёй, как жар горя, тридцать три богатыря… а тут мышь. Чувствуете связь?
— Нет.
— А она есть. У богатырей что?
— Что?
— Чешуя. Пушкин же писал. А он врать не станет. И у мыши чешуя. И шлем. У богатырей. На картине. Видели? Вот! Но у мыши другой. Но тоже шлем. Понимаете? — произнёс Наум Егорович, пристально глядя в глаза доктора, который почему-то под взглядом заёрзал и даже обернулся на дверь, явно раздумывая, не пора ли пригласить санитаров. — Думаете, я сумасшедший?
Получилось немного визгливо.
— Нет, нет, что вы… я уверен, что вы просто слегка переутомились…
— Я полон сил!
— Эмоционально. Вы так долго…
— Вы мне не верите!
— Верю.
— Я его видел!
— Мышь?
— Мыша. Это явно был он.
— С чего вы взяли?
— Так, ясное дело. Шлем и броня — это что? Это история. Древность. А в древности бабы в армии не служили, — сказал Наум Егорович и глянул победно, внутренне и сам радуясь этакой непрошибаемой логике.
— Простите, я должен доложить об этом странном, вопиющем просто происшествии, — доктор поднялся. — Вы побудете тут?
Можно подумать, у Наума Егоровича выбор имеется.
— Побуду. И ещё скажите, что он обещал вернуться.
— Мышь?
— Именно.
Вышел доктор недалеко. И дверь прикрыл неплотно. А слух у Наума Егоровича отменнейший, особенно если подойти поближе. Благо, пусть он в электрониках ничего и не понимал, зато перемещаться он умеет очень тихо:
— Он пока не готов, — судя по голосу, доктор явно нервничал. — Не могу пока сказать, вызвано ли его состояние препаратами или же действительно имеет место болезнь, но к работе его допускать нельзя. Да…
А вот ответов нет. Похоже, доктор по телефону беседует?
Интересно, с кем?
— Несколько дней адаптации, курс детоксикации, а далее — оценка текущего состояния… и только тогда можно будет говорить о его готовности или неготовности. Нет, при всём моём желании быстрее не получится. Можно, конечно, подавить волю…
Не хватало.
— … но это не то, что вам нужно. Нет, можете сами оценить… проводить? Вы уверены? В лабораторию? А если… ладно. Приведу, коль вы мне не доверяете.
Наум Егорович отошёл к окну и прижался щекой к стеклу.
— Что вы делаете? — поинтересовался вернувшийся доктор.
— Смотрю.
— Понятно, — дополнительных вопросов не возникло. — Николай Леопольдович, как вы смотрите на то, чтобы прогуляться?
— Куда?
— В лабораторию.
— Зачем?
— Познакомлю вас с коллективом. У нас отличный дружный коллектив, который просто жаждет встретиться с таким гениальным изобретателем, как вы. Не сомневаюсь, что вы найдёте множество общих тем!
Это вряд ли.
И вот что делать? В лабораторию заглянуть стоит. Хотя бы затем, чтобы зафиксировать и наличие этой лаборатории, как что-то подсказывало, напрочь незаконной, и тех, кто в ней трудится. А уж если повезет, и то, над чем трудятся. С другой… до сего дня лаборатории Наум Егорович обходил стороной. Уж больно много в них было всякого, хрупкого и непонятного.
— Не хочу, — сказал он, скрестивши руки на груди.
— Отчего же?
— Вы вскроете мой череп и достанете мозг.
— Господи! Как вам такое в голову пришло.
— Голос, — наябедничал Наум Егорович. — Прям таки и заявил вчера.
— Чтоб вас… а я предупреждал, что работать надо аккуратней, — это было сказано в сторону. И кажется, голосу ныне не поздоровится. Доктор же, выдохнув, улыбнулся доброжелательно и мило, как человек, который определённо замыслил пакость. — Николай Леопольдович, клянусь, никто не собирается причинять вам вреда! Всего-навсего небольшое знакомство, которое будет очень полезно в преодолении кризиса…
Наум Егорович молча сверлил этого, в халате, взглядом.
Доктор вздохнул:
— Понимаете, — произнёс он тише и чуть наклоняясь. — Проблема в том, что на вашу помощь очень рассчитывали. И если вы откажетесь, это могут неправильно понять. Решить, допустим, что вы действительно сумасшедший.
— Я здоров! — воскликнул Наум Егорович с той убеждённостью, которая любого нормального доктора заставит подозревать обратное. Он давно заметил, что чем больше ты твердишь о здоровье, тем сильнее тебе хотят доказать обратное. Прям рефлекс какой-то, что ли.
Врачебный.
— Конечно, конечно, — ласково произнёс доктор. — Я вам верю! Но вот у других могут возникнуть сомнения. Особенно, если вы начнёте возмущаться громко или, скажем, оказывать сопротивление. Согласитесь, здоровый человек готов к компромиссам…
— Я готов, — ещё более поспешно и громко выкрикнул Наум Егорович. — Ведите!
— Ну что вы… мы вдвоём прогуляемся… и Петенька, конечно. Вдруг у вас голова закружится?
Или ещё какая напасть случится. С головой. Оно ж бывает. Всё это читалось без слов, но Наум Егорович важно кивнул.
Глава 35О палачах и милосердии
Глава 35 О палачах и милосердии
Что-то захлюпало под ногами. Штурмовик опустил взгляд. Это был адмирал.
О тяжёлой судьбе адмирала
— Знаешь, Кит, — сказала Ульяна, когда острые когти Никиты пробили майку. — Вот теперь ты точно можешь претендовать на домик с когтеточкой!
— Теперь он мне не нужен, — фыкрнул Никита, смотреть на которого было сложно.
В том смысле, что смотреть и не смеяться.
Круглая кошачья морда, окруженная шерстяной гривой, была забавна, несмотря на выпирающие клыки.
— Я буду точить когти о вековые дубы! Как дикие предки…
— Не возражаю, но тут один нюанс так сказать… дубов в округе нет. Даже обычных. Не говоря уже о вековых. Так что пока давай возьмём домик? С когтеточкой?
— И мышь плюшевую!
— Кит!
— Чего? Мне, может, захотелось. Я, может, буду её обнимать долгими зимними ночами.
Элька закатила глаза.
А Ляля, приобнимавшая замороченного парня, сказала:
— Долго я его не продержу. Он и так приворотным надышался, ещё потом свихнётся, а скажут, что я виновата. Так что спрашивайте.
И вот о чём его спрашивать?
— Ты кто? — у Данилы вот сомнений не было.
— Родион, — сказал парень, радостно улыбаясь.
— И как ты тут появился?