Шапка упала мне на лицо. Я услышала тяжелый стук сапог Локхарта по твердому насту, поправила шапку и увидела, как его плотная массивная фигура удаляется в посеребренную луной темноту. Возница пытался успокоить испуганных оленей. Ни тот ни другой даже не поинтересовался, все ли со мной хорошо. Я выбралась из перевернувшихся саней и огляделась по сторонам в поисках моего драгоценного аптекарского сундучка. Он упал недалеко от повозки, все его содержимое разлетелось по снегу. Спотыкаясь на каждом шагу, я пошла собирать пузырьки и мешочки с целебными травами, и тут мне открылось поистине странное зрелище. Чуть поодаль стояла смуглая девушка, еще совсем девочка, с распущенными черными волосами, одетая в плащ из перьев. И что самое удивительное: рядом с нею сидела большая дикая кошка. Я никогда раньше не видела такого зверя. Густой мех в темных пятнышках на спине и боках, ослепительно-белое подбрюшье. Большие уши с длинными кисточками на концах. Кошачьи глаза цвета янтарного камня смотрели прямо на меня, пристально и без страха.
Морозный воздух звенел, как хрусталь. Мое дыхание вмиг превращалось в пар и расплывалось плотными белыми облачками, однако девушка в тонком плаще не дрожала от холода.
Она положила руку на голову большой кошки, которая продолжала спокойно смотреть на меня, и зубы оскалила вовсе не кошка, а девушка.
Мое сердце испуганно заколотилось. Я никогда в жизни не видела, чтобы человек скалился по-звериному, и уж тем более – юная девушка, почти ребенок.
Странная девочка покачала головой и вдруг рассмеялась, словно ей показалось забавным, что она меня напугала.
– Кто ты? – крикнула я.
Но незнакомка лишь раскинула руки, и полы ее плаща из черных перьев превратились в два огромных крыла. Она исчезла среди берез в небольшой рощице неподалеку. Большая кошка бросилась следом за ней и тоже скрылась из виду.
Я поспешила собрать разлетевшееся содержимое своей аптечки, опасаясь, что девушка и ее зверь вернутся, но, когда я поднялась на ноги, крепко сжимая в руках сундучок, из рощи вышел лишь Локхарт, с луком и стрелами за плечом.
– Догнал? – спросил у него возница, закреплявший оленью упряжь.
– Нет, – ответил Локхарт, досадливо морщась. – Ушла зверюга. Откуда в здешних краях взялась рысь?
Возница пожал плечами. Рысь! Значит, это была рысь. Я слышала об этих крупных кошках из северных областей. Каким роскошным получился бы плащ из ее мягкого блестящего меха!
– А девушка? – спросила я, стряхнув снег с плаща. – Как же девушка?
Локхарт обернулся ко мне и нахмурился.
– Что ты несешь, женщина?
– Тут была девушка, с рысью. Вы разве не видели? Девушка с длинными черными волосами, в плаще из перьев… – Я осеклась, осознав, как глупо и странно все это звучит.
– До ближайшей деревни – часа два езды, если не больше. И кто, по-твоему, станет бегать по диким лесам вместе с рысью? – усмехнулся Локхарт.
– Я ее видела, – упрямо проговорила я. – И она мне угрожала…
– Довольно! Меня предупреждали, что ты не сдержанна на язык, и я не намерен терпеть истерики старой карги.
Я аж задохнулась от возмущения. Таких оскорблений в свой адрес я не слышала никогда. Еще никто не называл меня старой; к тому же теперь, разглядев Локхарта вблизи, я поняла, что он старше меня, если судить по глубоким морщинам, избороздившим его лицо.
– Да как вы смеете…
Но Локхарт зажал мне рот своей грязной ручищей и не дал договорить.
– Замолчи, – рявкнул он, брызжа слюной мне в лицо. – Нам и так уже хватает с тобою хлопот.
Он снял с пояса цепь и принялся обматывать мои запястья.
За все недели моего заключения в тюрьме, даже во время суда, со мною не обращались с таким вопиющим неуважением. Я пытался сопротивляться, но Локхарт так грубо толкнул меня в грудь, что у меня заболело сердце. Словно оно вот-вот разобьется.
Хотя, мой король, мое сердце разбито уже давно.
Возница тем временем выправил сани и успокоил оленей. Мы снова отправились в путь. Локхарт заковал меня в цепи так крепко, что я не могла пошевелиться и была вынуждена лежать на спине. Я смотрела на серебристую луну мучеников высоко в небе и вся буквально горела от ярости.
Упиваясь лунным светом, я дала себе клятву: никогда в жизни по собственной воле я не стану мученицей, присмиревшей, немой и покорной, ибо это противоречит моей натуре.
Перед мысленным взором снова возникла та девушка с хищным звериным оскалом. В нашей загадочной встрече был момент узнавания, странный и необъяснимый. Она мне не привиделась, она была настоящей, хотя мне неведомо, что это было и для чего.
Глава 2Ингеборга
Мать Ингеборги сильно переменилась, и это произошло не вчера. Перемена случилась задолго до того злополучного дня, когда к ним впервые пришел купец Генрих.
Два с половиной года назад, зимой 1659 года, они были самой обычной рыбацкой семьей среди точно таких же обычных семей на полуострове Варангер: выживали, как могли, ловили в море треску, чьи истощавшиеся косяки с каждым годом уходили все дальше и дальше на юг, пережидали долгие темные месяцы лютой зимы, еще больше влезая в непосильные долги за зерно перед торговцами из Бергена, трудились не покладая рук все короткое лето, чтобы собрать хоть какой-нибудь урожай с худородной арктической почвы. Жизнь в их деревне Эккерё, втиснутой между прибрежной песчаной косой и высокой стеной белых скал, была трудной. Но они были дружной семьей, они любили друг друга, и эта любовь придавала им сил. В их доме царила уютная легкость и смех. Им было так хорошо впятером. Мать и отец, сын и две дочери.
Но теперь они остались втроем.
По словам матери, в этом году Ингеборге исполнилось шестнадцать лет. Она была на четыре года старше своей сестры Кирстен, хотя та уже догнала ее в росте. Ингеборга была невысокой и худенькой, но сильной и ловкой. Лишь по ее лицу можно было понять, что она – старшая из двух сестер. По ее карим, не по-детски серьезным глазам, по сурово поджатым губам, говорившим о том, что ей довелось уже много чего повидать, уже много чего пережить.
Казалось, прошло совсем мало времени с тех пор, как они с младшим братом Акселем бродили по пляжу и собирали морские сокровища: крошечные ракушки, пучки блестящих водорослей, прибитые волной к берегу деревяшки, шипастых морских ежей, пушистые утиные перья и гладкие камушки, отполированные волнами.
Тот день выдался на диво погожим для заполярного лета. Тучи хоть и клубились на горизонте, но не спешили пролиться дождем, и полуночное солнце озаряло их маленькую деревню. Аксель и Ингеборга брели по топкой полоске земли, густо поросшей травой – где-то зеленой, а где-то коричнево-желтой, – в белых метелках болотной пушицы и лиловых соцветиях вереска. Справа от них простиралось спокойное бледно-серое море. Вдалеке, на другой стороне залива, высились горы, где брат с сестрой никогда не бывали. Ясная ночь кишела мошкарой, и стаи чаек слетались к скалам. От их пронзительных криков звенело в ушах.
Брат привел Ингеборгу к отвесному склону за острым выступом мыса Скагодден, где гнездились морские птицы. Аксель учил ее лазить по скалам.
– Представь, что ты кошка, – сказал он.
Ингеборга на секунду зажмурилась, вообразив себя маленьким полосатым котенком. Страх отступил. Она решительно подняла юбку, заправила подол за пояс, чтобы можно было вскарабкаться по скале так же легко, как карабкаются мальчишки, – и сама не заметила, как поднялась по отвесному склону.
– Мы охотники, Ингеборга, – крикнул Аксель с вершины утеса и подал ей руку. – Мы всегда смотрим лишь на добычу. И никогда не глядим вниз.
Когда Акселя не стало, Ингеборга потом не единожды поднималась на тот же утес, но уже в одиночестве. Она не боялась порезать босые ноги об острые камни. Не боялась сорваться, поскользнувшись на мокром участке скалы. Аксель всегда говорил, что Ингеборга может все, если захочет, и неважно, что она – всего лишь девчонка из бедной рыбацкой деревни. Она все равно может все.
Когда они с братом в последний раз поднимались на скалы вдвоем, им удалось раздобыть яйца чаек.
– Видишь гнездо? – показал пальцем Аксель. – Вот туда нам и надо.
– Оно как-то совсем высоко, – с сомнением произнесла Ингеборга.
– У тебя все получится, Ингеборга. Ты теперь поднимаешься по этим скалам даже лучше меня. – Он поплевал на ладони и потер их друг о друга. – Только надо тихонько. Если птица увидит, что мы лезем к гнезду, она точно на нас нападет. – Он подмигнул Ингеборге. – Ты же не хочешь, чтобы какая-то чайка выклевала тебе глаз?
Они полезли наверх, не задумываясь о том, что если сорвутся с такой высоты, то неминуемо разобьются о скалы.
Аксель уступил сестре право забрать из гнезда первые два яйца. Они были крупными, белыми с голубоватым отливом, в коричневых крапинках, похожих на яркие веснушки на носу у Акселя. Ингеборга сунула яйца в маленький мешочек на шее, где уже лежала сегодняшняя добыча с морского берега, водоросли и ракушки.
Именно Аксель выдал их присутствие чайке, когда потянулся за еще одним яйцом. Брату пришлось ухватиться за выступ скалы под гнездом, и у него из-под ладони посыпались тонкие прутики и мелкие камушки.
Аксель быстро схватил последнее яйцо, сунул его в карман, и они с Ингеборгой полезли вниз под яростным натиском взбешенной мамы-чайки, чьи истошные крики буквально вонзались им в уши. Ингеборга пригнула голову, чтобы крепкие крылья, хлеставшие ее по щекам, не задели глаза. Ей было стыдно, что она украла яйца у птицы, и в то же время ее переполнял дикий восторг от содеянного.
Они спустились на влажный песчаный пляж под скалой. Чайка так и не успокоилась и продолжала свою атаку. Взявшись за руки, Аксель с Ингеборгой побежали по каменистой тропинке, забрызганной белым птичьим пометом, и укрылись в крошечной пещерке у подножия утеса.
Они уселись на корточки и улыбнулись друг другу. Чайка клюнула Акселя в макушку, из ранки шла кровь. Тонкая красная струйка была почти незаметна на его рыжевато-каштановых волосах, но выделялась на бледном лице.