Ингеборге было больно на это смотреть. Она бросилась к матери, растолкав солдат на причале.
– Говорю вам, она невиновна! – крикнула Ингеборга, срывая голос.
Судья увидел ее и издал возмущенный рев. Он схватил Ингеборгу за шкирку и приподнял над землей, так что ее ноги повисли, болтаясь, в воздухе.
– Замолчи, мелкая тварь! Если не прекратишь вопли, отправишься в ведьмину яму на Вардё вместе со своей мамашей-колдуньей.
Она билась, как рыба на крючке, такая же беспомощная и бессильная.
– Пожалуйста, отпустите ее, судья, – умоляюще проговорила ее мать. – Она всего лишь ребенок.
Локхарт отшвырнул от себя Ингеборгу. Та грохнулась на колени, и боль пронзила ее, как молния.
Мать сидела, сгорбившись, в лодке, с глазами полными ужаса.
– Помоги мне, Ингеборга, – прошептала она. – Поклянись, что поможешь!
– Да, мама.
Мать умоляюще вскинула связанные руки, судорожно сжимавшие ленту синего цвета. Ее отчаянный взгляд буквально впился в Ингеборгу.
Она поклялась помочь матери. Но как ей помочь?
Судья и солдаты забрались в лодку и отошли от причала. Белые паруса наполнились ветром, и уже совсем скоро лодка скрылась из виду за стеной скал. Это видели лишь Ингеборга и Кирстен, да еще стая уток, качавшихся на волнах в серой пустоте зимнего моря.
Ингеборга еще долго смотрела вслед удалявшейся лодке, даже когда ее белые паруса стали уже не видны. Белые паруса и рыжие волосы матери, развевавшиеся на ветру, как золотое знамя. Она представляла, как ее дрожащая мама свернулась калачиком на дне лодки под жестким взглядом безжалостного судьи, который везет ее через Мурманское море на остров Вардё, в крепость губернатора.
И что теперь делать? Как вернуть мать домой?
Часть третьяЗима 1662/63
Из показаний Ингеборги Иверсдоттер на судебном заседании в крепости Вардёхюс, в 26-й день января 1663 года от Рождества Христова.
«… и нечистый пришел к ней в канун Рождества прямо в замок, в большую гостиную, где она сидела на сундуке. Он схватил ее за волосы и вытащил во двор, где повалил в снег и задрал (ее) юбки».
Архив магистрата области Финнмарк № 10, Региональный государственный архив в Тромсё, 243v
Из книги Лив Хеллен Виллумсен
«Суды над ведьмами в Финнмарке в Северной Норвегии»
Давным-давно, в незапамятные времена за пределами человеческого разумения, жили-были три матери у подножия исполинского ясеня Иггдрасиля, великого древа жизни, у священного источника судьбы в царстве асов. Испокон веков эти три матери хранили великое древо, питали его чистой водой из священного источника, насыщали его белой глиной со дна источника и собирали мелкие капли воды, дабы окропить траву живительной росой. Трех матерей звали Урд, Верданди и Скульд, и они ткали судьбы всего живого.
Каждый, кто жил и дышал, был одинаково ценен для трех матерей, потому что никто – даже Один, отец всех богов и людей, – не имел власти над ними. Каждый, кто жил и дышал, должен был подчиняться судьбе. Может быть, матери, или норны, как их еще называли, были сестрами, а быть может, и нет, но ни одна из троих не могла существовать без другой. Они исполняли свою работу с великим усердием, присутствуя при рождении каждого младенца и сплетая историю его жизни. Всякой душе, приходящей в любой из миров, они назначали свою судьбу и создавали узор всякой жизни с большой тщательностью и любовью.
Урд была также известна как Прошлое, или Судьба. У нее были длинные волосы, цвет которых менялся вместе со сменою времен года от золотистого до темно-коричневого: зимой они напоминали оттенком болотную воду, а летом – ячменное поле с созревающими колосьями. Ее кожа тоже менялась согласно временам года, как и глаза: летом – ореховые и медовые, зимой – цвета сгустившихся сливок и догоревших углей. Урд, вечно полная смеха и света, знала бессчетное множество разных историй о жизни и своей песней вплетала само бытие в узор человеческих судеб. Каждая спетая ею нота превращалась в яркую нить, каждый цвет озарял путь для души.
У Верданди, также известной как Настоящее, или Бытие, были рыжие кудри, переливавшиеся на свету тысячей разных оттенков. Она была невысокого роста, самой махонькой из трех матерей – ладной и крошечной, словно эльф, – но она обладала наибольшей силой. Именно Верданди вплетала в жизнь каждой души секрет радости. Но отыскать эту нить радости в общем узоре было труднее всего. Верданди не пела и не произносила слова, она тихонько вдыхала жизнь в людские сердца; она была подобна плеску волн, что набегают на берег в тихий летний день, или мягкому шепоту ветра в древесных ветвях.
Черные волосы Скульд, также известной как Будущее, или Неизбежность, были чернее самой черноты, но сквозь черноту, точно молнии на ночном небе, пробивались ослепительно-белые пряди. Скульд была самой взбалмошной и норовистой из трех матерей. Иногда ей претила роль матери, и она бунтовала против сестер.
– К чему все наши труды по плетению судеб каждой новорожденной души, если даже наше собственное будущее всегда остается неопределенным? – вопрошала она, размахивая зажатым в руке недописанным свитком.
Однако сестрам всякий раз удавалось ее успокоить свежими фруктами и сладким вином, и Скульд снова брала в руки свиток и писала, писала, писала без остановки. Она никогда не рассказывала о судьбе новорожденных душ, но записывала их жизнь несмываемыми чернилами на пергаменте.
Никто из рожденных на свет не пройдет мимо трех матерей. Боги и богини, смертные люди, эльфы и гномы, инеистые великаны и тролли – никто не минует своей судьбы. Для трех матерей мы все одинаковы, все равны. Кому-то из нас выпадет счастливая судьба, кому-то придется бороться за выход из тьмы, но все мы находимся под покровительством трех матерей, нравится это нам или нет.
Урд, Верданди и Скульд считали своим главным долгом помогать женщинам в родах. Они черпали силы целительства из великого древа жизни, срывали плоды с его могучих ветвей и обжигали в огне у корней. Эти плоды, опаленные священным огнем, они давали роженицам, чтобы то, что таилось внутри, легко вышло наружу.
В судьбу каждой из новорожденных душ три матери-норны вплетали небо и землю: лиловые нити веры от Урд, зеленые нити любви от Верданди и красные нити надежды от Скульд.
Это были их дары всем, кто сумеет открыть свое сердце для мудрости матерей: от судьбы не уйти, но мы сами вольны выбирать, какая нить станет для нас путеводной.
Но величайшим из всех даров был драгоценный камень Верданди, спрятанный в скрытом третьем глазу на лбу каждого, кто обладает дыханием жизни. Даже у одноглазого Одина есть такой камень.
И у тебя тоже он есть.
Закрой глаза и попытайся найти этот камень. Видишь, как он сияет? Это самая чистая, самая светлая драгоценность, вправленная в твою жизнь тремя матерями.
Это твоя правда.
Глава 15Анна
В тот день, когда в Вардёхюс привезли первую ведьму, я с утра до вечера мучилась сильными болями из-за женского кровотечения. Приход месячных стал для меня неожиданностью, ведь у меня с прошлой зимы не было кровей. Вероятно, во всем виновата моя служанка Хельвиг, ведь общеизвестно, что женщины, живущие под одной крышей, изливают кровь одновременно. Каждый месяц при полной луне мы с моими служанками в Бергене дружно маялись спазмами, но осмелюсь сказать, что для некоторых женщин, не отличавшихся добропорядочным поведением, эта кровавая кара была истинным благословением.
На протяжении многих лет каждое месячное излияние вновь и вновь лишало меня надежды, ибо мое время для материнства стремительно уходило, а я все еще не могла подарить мужу наследника.
Для мужчины, и уж тем более для короля, ты проявлял удивительный интерес к устройству женского организма, и я помню, как ты расспрашивал меня о подробностях ежемесячных кровотечений.
– Каждый раз все происходит по-разному, – так я тебе отвечала. – И у каждой из женщин по-своему. Мне повезло, я не страдаю от сильных болей и обильных истечений.
Однако в последние годы мой лунный цикл окончательно сбился: у меня месяцами не бывает кровотечений, а потом неожиданно начинается бешеный приступ, кровь течет непрестанным потоком, и я не могу разогнуться от боли. Я перепробовала самые разные средства, но они приносили лишь временное облегчение. Мой организм словно бунтует, и этот мятеж не подавит ничто.
Иногда по ночам меня охватывал такой жар, что моя кожа буквально пылала, и лишь одно сокровенное желание придавало мне сил, ведь когда кровотечения прекратятся уже навсегда, вместе с ними умрет и надежда.
Впрочем, будучи пленницей, я все равно не имею надежды стать матерью.
Так вот, в тот промозглый октябрьский день, когда на Вардё должны были доставить первую ведьму, Хельвиг собрала наши с ней окровавленные тряпки, чтобы прокипятить их в березовом щелоке, и направилась к двери, сгибаясь от боли. Ее лицо побелело как полотно.
– Погоди, – окликнула ее я в приступе неожиданного сострадания, при том что сама не могла разогнуться от спазмов. – Я дам тебе средство от боли.
Я открыла аптекарский сундучок и нашла корень окопника. Потом взяла маленький острый ножик, который всегда лежит у меня в сундучке, и отрезала маленький кусочек корня.
– Поставь кастрюлю с водой на огонь, – велела я Хельвиг.
Она отложила грязные тряпки и сделала, как я сказала. Потом встала в сторонке и принялась с подозрением наблюдать, как я кладу корень окопника в воду и довожу ее до кипения. Влажный запах земли из моего бергенского сада ударил мне в ноздри, пробуждая воспоминания, от которых щемило сердце. И душевная боль была даже сильнее, чем боль в животе.
Дав отвару немного остыть, я налила его в чашку и протянула Хельвиг, которой явно хотелось скорее сбежать в прачечную.
– Это что вы сейчас наварили? – спросила она, подозрительно прищурившись.