Зал, безусловно, производил грандиозное впечатление, но гнетущая тяжесть сдавила мне грудь, и пронзительное ощущение несвободы было здесь даже сильнее, чем в моем мрачном тюремном бараке.
Губернатор обвел рукой помещение.
– Это, моя дорогая фру Род, наша судебная палата, – сказал он. – Закройте глаза и представьте, что зал полон народа. Потому что со временем так и будет.
– На суде над Сигри Сигвальдсдоттер?
– На судах надо всеми ведьмами Варангера, потому что она не единственная. – Он уселся в судейское кресло и положил руки на резные подлокотники. – Вы слышали о Лирен Песчанке?
– Нет, господин губернатор, – сказала я, не желая выдавать свою осведомленность.
– Она была предводительницей здешних ведьм, и я рад сообщить, что ее изловили и сожгли на костре два года назад, – глухо проговорил губернатор. – Но у нее была сообщница, саамка по имени Элли, и она сбежала от правосудия. С тех пор я повсюду ее ищу. – Он поднялся с кресла и встал прямо передо мной, заложив руки за спину. – Я слышал, что ее знают некоторые женщины Эккерё.
Пока я размышляла под его словами, губернатор открыл сундук и вынул железный ключ. Крестовый поход губернатора против ведьм начался задолго до моего прибытия на Вардё.
Он снова подошел ко мне и помахал ключом у меня перед носом.
– Видите, как я вам доверяю, фру Род. Даже больше, чем наш благословенный король. Но вы нужны мне, а я нужен вам. – Он слегка улыбнулся, однако его жесткий взгляд не смягчился от этой улыбки. – Вместе мы совершим великие дела на благо нашего королевства, не так ли?
– Да, губернатор Орнинг, – прошептала я.
Но я ему не доверяла, пусть даже он предоставил мне шанс вновь обрести свободу.
Губернатор сделал еще шаг вперед, и я почувствовала на щеке его жаркое дыхание. На мгновение я усомнилась в его намерениях, потому что он приобнял меня за талию и посмотрел мне прямо в глаза. У него был тяжелый и жесткий взгляд человека, который участвовал во многих сражениях и был невосприимчив к страданиям.
Я не вздрогнула, не отстранилась, ибо знала: нельзя показывать ему свою слабость.
Губернатор опять помахал ключом у меня перед глазами.
– Это запасной ключ от ведьминой ямы, – сказал он. – Я даю вам полномочия заходить в ведьмину яму в любое время дня и ночи. – Он провел рукой от моей талии вверх и раздвинул косынку у меня на груди, что вздымалась от ярости и возмущения. Уголки тонких губ губернатора Орнинга скривились в неприятной усмешке, когда он опустил холодный ключ в ложбинку между моих грудей и похлопал по ним ладонью. – Думаю, здесь он будет в безопасности. Вы женщина добродетельная, не так ли, фру Род?
К своей вящей досаде, я почувствовала, что краснею.
– Я не просто так отдаю вам этот ключ. Ваша задача – поговорить с Сигри Сигвальдсдоттер и заставить ее сознаться во всех преступлениях. Вам надо выяснить, не стоит ли за колдовством саамка Элли, и узнать имена остальных ведьм с полуострова Варангер.
– Да, господин губернатор, – послушно ответила я.
А как еще можно было ответить?
– Если вам не удастся убедить Сигри Сигвальдсдоттер добровольно сознаться во всех прегрешениях, вы должны сообщить ей о последствиях. – Губернатор так резко топнул ногой по паркетному полу, что я вздрогнула от неожиданности. – Вам известно, что происходит в подвалах под замком, фру Род? – Он снова топнул ногой, и его губы сложились в тонкую жесткую линию. – Это владения судьи Локхарта. Со всеми его инструментами для убеждения, включая его любимые пальцеломы и дыбу.
– Ваша честь, я… насколько я знаю, по датским законам нельзя пытать женщин, подозреваемых в колдовстве, если они не признаются сами, – произнесла я, заикаясь. Одному Богу известно, что заставило меня высказаться.
– Мы живем в сложное время, фру Род. Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Когда государству грозит опасность, мы должны сделать все, чтобы защитить нашего короля и страну.
Мне не хотелось думать о пыточной камере Локхарта, и я молилась, чтобы Сигри Сигвальдсдоттер оказалась сговорчивой, а потом мне пришла в голову одна мысль.
– Эта ведьма – замужняя женщина? У нее есть дети?
Губернатор Орнинг снова уселся в судейское кресло, до неприличия широко расставив ноги. Шрам у него на лице был таким же белесым, как посеребренные лунным светом лосиные рога на стене.
– Она вдова. Молодая, беспутная вдова с двумя дочерьми.
– Ваша честь, у меня есть предложение: пусть судья съездит в деревню и расспросит ее дочерей.
Губернатор сложил руки на коленях.
– Какая вы умница, фру Род. Но в деревню я съезжу сам, вместе с женой. Она дама нежная, мягкая, вот пусть она с ними и поговорит. И вы полностью правы. Показания дочерей могут быть нам полезны.
У меня сжалось сердце, ведь мое предложение было направлено только на то, чтобы Локхарт уехал из крепости. Пока его здесь не будет, никто не станет пытать заключенную. Мне не хотелось становиться даже косвенной участницей пыток.
Однако если я сообщу обвиняемой ведьме, что губернатор отправился в ее родную деревню, где будет допрашивать ее дочерей, может быть, она охотнее скажет правду? С детьми ничего страшного не случится, их защищает закон, который не посмеет нарушить даже губернатор Орнинг. Но я могла бы вернуть Сигри Сигвальдсдоттер к нашему доброму Господу и тем самым облегчить ее неизбежный конец.
Я могла бы спасти ее душу.
Пусть ты отправил меня в изгнание, мой король, но за всю свою жизнь я не нарушила ни одного из твоих законов.
Я никогда не нарушала закон.
Глава 18Ингеборга
Они прошли мимо озера Андерсби, по засыпанным снегом болотам, где Ингеборга еще никогда не бывала. Ее деревянные лыжи скользили по нетронутому снегу, серое небо медленно наливалось густой синевой, и весь мир тоже окрасился в синий цвет.
Марен вела Ингеборгу все дальше и дальше вглубь материка. На небе уже зажглись звезды, снег искрился под полной луной. В конце концов Марен немного замедлила ход, и Ингеборга сумела ее догнать. Она запыхалась и сильно вспотела, несмотря на мороз, а Марен как будто совсем не устала. Пристально глядя куда-то вдаль, не оборачиваясь к Ингеборге, она тихо проговорила:
– Луна освещает нам путь.
– Куда мы идем? Нам еще далеко? – немного нервно спросила Ингеборга. – А если поднимется снежная буря?
Здесь им негде укрыться, и они не успеют вернуться в Андерсби.
Марен понюхала воздух.
– Никакой бури не будет! – уверенно заявила она.
Впереди простиралась бескрайняя тундра со скалистыми холмами, покрытыми снегом. Девушки поднялись по пологому склону, и, когда добрались до вершины пригорка, даже Марен слегка запыхалась.
– Вот мы и пришли, – сказала она.
Внизу под холмом росла рощица чахлых заиндевевших берез, но Марен указывал не на них. На берегу замерзшего озера Ингеборга увидела небольшое саамское кочевье: четыре лавву – шатра из оленьих шкур, натянутых на каркасы из деревянных жердей.
Ее отец часто ездил к саамам, выменивал у них оленье мясо и шкуры, но сама Ингеборга ни разу не видела саамское поселение. Что-то заныло в груди, но ей не было страшно. Не так страшно, как в тот черный день, когда Локхарт забрал ее мать.
Позади хрустнула ветка. Ингеборга испуганно обернулась и увидела мальчишку-саама, который стоял, прислонившись к березе, и не моргая смотрел на нее. Он был, вероятно, чуть старше Ингеборги. У него на голове красовалась странная четырехугольная шапка темно-синего цвета с красной, желтой и белой отделкой. Отец называл шапки саамских мужчин шапками «всех четырех ветров» из-за их удивительной формы. Ингеборге подумалось, что эти красочные головные уборы были гораздо красивее унылой черной шляпы, которую носит Генрих Браше.
– Зари! – воскликнула Марен.
Лицо мальчишки расплылось в улыбке, хотя он по-прежнему не сводил настороженных глаз с Ингеборги. Ее щеки обдало жаром, несмотря на мороз.
К удивлению Ингеборги, Марен заговорила на саамском языке.
– Ты говоришь по-саамски? – спросила она у Ингеборги, и та покачала головой.
– Значит, будем говорить по-норвежски, – сказала Марен, обращаясь к Зари. – Это моя подруга, Ингеборга Иверсдоттер.
Саамы, с которыми имел дело отец, всегда были для Ингеборги такими же далекими и нереальными, как герои из сказок. Отец привозил им рыбу, иногда зерно, а взамен получал оленину, шкуры и сапоги из оленьей кожи. Саамы жили по-своему, у них все было устроено по-другому; Ингеборга никогда не задумывалась о саамском народе, но сейчас смотрела во все глаза: на маленький круг из лавву, на людей в необычных нарядах, – слушала гул голосов, вдыхала запах готовящейся еды. Здесь царили умиротворение и покой, и не ощущалось того напряжения, которое пронизывало все вокруг в Эккерё, где вся жизнь проходила под бдительным оком купца Браше.
– Пойдемте к оленям, – предложил Зари.
Следом за ним Ингеборга и Марен прошли через сийду[13]. Только одна из саамских женщин быстро взглянула в их сторону. Было ясно, что Марен здесь не чужая.
Олени паслись на плато в чахлой березовой рощице. Девушки сняли лыжи и прислонили их к дереву. Зари вручил им обеим по кусочку мха. За оленями присматривал саамский мальчик, следил, чтобы стадо не разбредалось по тундре, и смотрел, нет ли поблизости хищных зверей.
Марен помахала ему и пошла прямо к оленям. Они собрались вокруг нее, стукаясь друг о друга рогами, и принялись тыкаться носами ей в руки.
– Давайте по очереди, – рассмеялась Марен, гладя их по головам.
Ингеборга протянула вперед ладонь, на которой лежал кусок мха, и один из оленей подошел взять угощение. Его шершавые губы пощекотали ей кожу.
Зари встал рядом с ней и положил руку на голову оленя.
– Они такие ласковые, – прошептала Ингеборга.
– Даже не знаю, зачем Бог дал им рога, – сказала Марен. – Они, наверное, вообще никогда не дерутся.