йойк. – Зари умолк и нахмурился, нервно прикусив губу.
– Что такое? – встревожилась Ингеборга, почувствовав его беспокойство.
– Мортен пропустил два дня рыбалки. Сомневаюсь, захочет ли он терять еще день, чтобы дать лодку нам…
– Ой, нет! И сколько нам еще ждать?
Зари взял ее за руки.
– Я принес ему много оленьего мяса, у него есть чем накормить семью. Если ветер стихнет сегодня, он даст нам лодку до завтра.
Ингеборга невольно задержала взгляд на обветренных руках Зари, который по-прежнему держал ее ладони в своих. Они оба вышли на улицу без рукавиц, и их пальцы уже посинели от холода. Ощущения от присутствия рядом с Зари отличались от тех ощущений, которые Ингеборга испытывала рядом с Марен, но ей так же сильно хотелось быть с ним. Что-то в нем напоминало ей Акселя. С ним она чувствовала себя защищенной. И сама толком не знала, почему так происходит.
С Марен все было иначе: с ней ты как будто играешь с огнем. Но Ингеборгу все равно тянуло к этому огню. Почему ей так хочется, чтобы они оба к ней прикасались, чтобы они оба смотрели на нее с нежностью и теплотой? Возможно, ей так отчаянно не хватает материнской любви и ласки, что она готова открыть свое сердце любому, кто проявит к ней чуточку доброты?
Зари сжал ее руку и прошептал под рев ветра:
– Давай ляжем на снег. Он сухой, мы не промокнем. Я прямо сейчас спою йойк Биекагаллесу, только пообещай никому не рассказывать, что я пел для бога ветров, да еще при тебе.
– Я обещаю, – тихо произнесла Ингеборга, гордясь тем, что ей доверен такой секрет.
Словно под покрывалом из белой вьюги, они лежали в снегу, держась за руки. Ингеборга закрыла глаза и слушала, как Зари выводит свой йойк, напоминавший ту песню, которую пели саамы на шаманском обряде, когда отец Зари, нойда, впал в транс. Странная, неземная мелодия, не похожая ни на какую другую; настолько далекая от чопорных церковных гимнов, что казалось, она доносилась из какого-то другого, запредельного мира.
На рассыпчатом ложе из белого снега, под черным куполом ночи, Ингеборга лежала, крепко зажмурившись, и гнала прочь тревогу, стараясь не думать о том, что, возможно, она оказалась невольной участницей темного колдовства. У нее было только одно желание: спасти маму и быть рядом с ней.
Она слушала голос Зари, ощущала спокойную силу его крепкой руки, сжимающей ее пальцы. Ингеборга не знала, сколько времени они пролежали вот так, держась за руки. Ей казалось, что целую вечность, но она почему-то совсем не замерзла, несмотря на лютый холод.
Когда она снова открыла глаза, Зари уже закончил свой йойк, и ветер утих. Небо над головой было сумеречно-синим, как обычно бывает на пике зимы в предполуденные часы: короткий проблеск даже не света, а намека на свет, когда зимняя темень становится чуть менее темной.
Она повернулась к Зари:
– Нам пора.
Они произнесли это одновременно, одни и те же слова. Зари широко распахнул глаза, а Ингеборга улыбнулась.
В полумраке она разглядела серебристую ниточку, протянувшуюся между ними, – тонкую, как паутинка. Ингеборга моргнула, и нить исчезла.
Дверь гоахти со скрипом открылась, и в тишине раздалось шумное пыхтение Марен, пробиравшейся по глубокому снегу.
– Вот вы где! – Марен встала над ними, уперев руки в боки и прищурившись. Ее длинные черные волосы были распущены по плечам.
Ингеборга поспешно отпустила руку Зари.
– Что вы здесь делаете? Или можно не спрашивать? – усмехнулась Марен.
Но в ее взгляде читалась обида. Ингеборга и Зари ушли вдвоем, бросив ее одну. Ингеборге подумалось: наверное, надо ей объяснить, что все было не так, как, возможно, казалось со стороны; что никто и не думал нарочно скрываться от Марен. Просто Марен крепко спала, когда Ингеборга выходила наружу. И откуда ей было знать, что Зари выйдет следом за ней?! И то, что сейчас произошло между ними в снегу, это было настоящее волшебство, а не что-то зазорное или постыдное. Да, надо все объяснить. Но Ингеборга не знала, с чего начать.
Марен резко развернулась и зашагала обратно к гоахти. Волосы развевались у нее за спиной, как черные крылья.
Ингеборга вскочила на ноги, мучаясь чувством вины. Зари тоже поднялся. Теперь между ними снова возникла неловкость, и оба смутились.
– Спасибо, – прошептала она.
Зари кивнул.
– Буря пока улеглась, но это временное затишье. Биекагаллес скоро вернется. Возьмет свою снежную лопату и снова поднимет пургу.
Втроем они спустили на воду крошечный ялик Мортена. Ингеборга приподняла юбку, подвернула штаны повыше и вошла в ледяную воду босыми ногами. Пока она примерялась, как бы ловчее забраться в ялик, Зари схватил ее за руку и втащил на борт. Марен проворно запрыгнула в лодку сама.
Все расселись, и Зари взялся за весла. Проплыв мимо окраины саамского поселения, они вышли в пролив. Море, еще неспокойное после шторма, опасно раскачивало маленькое суденышко. От страха у Ингеборги сводило живот. Страх был силен, но и решимость крепка. Все равно пути назад уже нет.
Когда они приближались к Вардё, небо над прибрежным поселком налилось серой мглой, а по обеим его сторонам уже сгустилась ночная тьма. Вода перехлестывала через борта крошечной лодки. Зари налегал на весла, стараясь не сбиться с курса.
Как завороженная Ингеборга смотрела на его большие крепкие руки. На нее нахлынули воспоминания об одном давнем сне. В том сновидении точно такие же сильные мужские руки гладили ее по лицу. Ласкали так нежно, что даже теперь, при одном только воспоминании, у нее горели щеки. В своих снах Ингеборга познала любовь, которую никогда не испытывала наяву. Да, они с Акселем очень любили друг друга и всегда доверяли друг другу, но это было совсем другое. Она любила его как брата, он любил ее как сестру. А мужчина, чьи руки ей снились, был ей вовсе не братом.
Лодка раскачивалась на волнах, и от этой бешеной качки сердце у Ингеборги то замирало, то стучало как молот. Зари снова смотрел на нее своими пронзительно-голубыми глазами. Она отпрянула от его взгляда и надвинула шапку пониже на лоб. Марен покосилась на нее и нахмурилась.
Над проливом стоял серебристый туман, ветер поднялся снова. Ледяное крошево на воде напоминало мелкие трещинки краски на портрете семейства Браше в их деревенской церквушке. В темной воде, захлестнувшей осколок плавучего льда, Ингеборга увидела свое отражение: бледный овал лица, меховая шапка из оленьей шкуры, упавшая на лицо прядь каштановых волос.
Качка стала сильнее. Соленые брызги летели со всех сторон. Ингеборга ухватилась за борта крошечной лодки. Зари перестал грести и поднял весла.
– Почему ты остановился? – спросила Марен.
– Я пытаюсь нащупать течения, – сказал он. – Думаю, как будет сподручнее подойти к берегу.
В глазах Зари плескалось море. Вся его бурная суровая мощь.
Похоже, он хотел что-то сказать Ингеборге, но потом снова взялся за весла и продолжил грести.
Ветер крепчал, Зари приходилось грести изо всех сил, чтобы удерживать нужный курс. Марен схватила еще одну пару весел, лежавших на дне лодки, и принялась ему помогать. Море бурлило вокруг, как кипящий бульон.
Наконец они преодолели участок течений, вышли на более спокойную воду и вскоре причалили к каменистому берегу острова Вардё.
– Кому-то надо остаться сторожить лодку, – сказал Зари. – Ингеборга, останешься за часового?
– Нет! Это моя мать сидит в крепости в ведьминой яме, – сказала она, сжав кулаки.
– Было бы безопаснее остаться…
– Нет! – повторила она, разозлившись, что Зари предлагает ей ждать в безопасности на берегу.
– Тогда ты, Марен? Потому что мне надо показать Ингеборге, где вход в тоннель.
– Дух моей матери застрял на Вардё между миром живых и мертвых, – проговорила Марен с горечью в каждом слове. – Не для того я проделала весь этот путь, чтобы сторожить лодку на берегу.
– Ладно. Не будем тратить время на споры, – сказал Зари и сделал знак девушкам выбираться на берег и захватить с собой весла. Он сам сошел с лодки последним, поднял ее над головой, вынес на берег и положил на сухой плоский камень. Перевернутая вверх дном лодка напоминала панцирь гигантской черепахи, и Ингеборге даже не верилось, что это легкое крошечное суденышко перевезло их через бурный пролив. – Пусть нам сопутствует удача, и когда мы вернемся, ялик будет на месте, – сказал Зари.
Ингеборга взглянула на темное небо, где опять собирались штормовые тучи.
– Нам хватит времени?
– Будем надеяться, – ответил Зари. – Все равно отступать уже поздно.
Ингеборга карабкалась по скользким камням следом за Марен и Зари. Они шагали так быстро, что за ними было трудно угнаться. Зари вел их вглубь острова, к белым стенам крепости Вардёхюс. Они поднялись на вершину крутого утеса и присели за выступом скалы.
– Вряд ли нас кто-то увидит, – сказал Зари. – Мать говорила, что солдаты предпочитают курить трубки в своей сторожке, а не торчать на ветру на крепостной стене. Но все равно лучше поостеречься.
Они продолжили подниматься по скалам и наконец добрались до подножия крепости. Зари немного прошел вдоль стены, упираясь в нее ладонями, а затем оглянулся, чтобы оценить пройденный путь.
– Тоннель где-то здесь. Я уверен.
Он принялся толкать и расшатывать камни на земле под крепостной стеной. В конце концов один из камней сдвинулся с места, и под ним открылся узкий лаз.
Зари залез туда первым, за ним – Марен, Ингеборга – последней. Им пришлось ползти на животе. Грудь Ингеборги сдавило от страха, стало трудно дышать. В тоннеле было темно. Она не видела ни Зари, ни Марен, только слышала их шевеление и тяжелое дыхание впереди.
Внезапно Зари что-то с досадой воскликнул по-саамски и, видимо, остановился. Потому что остановилась и Марен, и Ингеборга наткнулась на нее в темноте.
– Что там? – прошептала она.
– Они запечатали тоннель, – сказал Зари и тихо выруг