– Ты совсем не умеешь держать язык за зубами, женщина? – рявкнул он. – У меня на родине тебя давно вздернули бы на виселице за твои дерзкие речи.
Он со всей силы толкнул меня в грудь. Я упала на снег, выронив сундучок.
– Кем ты себя возомнила? – сказал он, злобно сверкая глазами. – Давай я тебе объясню, кто я сам, если что-то еще не ясно. Цель моей жизни до смертного дня – изничтожение ведьм. Для того меня и призвал губернатор Финнмарка. Ваши люди не знают, как справиться с ведьмами, а мы, шотландцы, как раз-таки знаем!
Я села в снегу и притянула к себе свой аптекарский сундучок, радуясь, что при падении тот не открылся.
– Ведьмы забрали у меня семью. Мы отплыли в Норвегию из Шотландии все вчетвером, но моя жена и двое детей утонули. – Он наклонился ко мне и заговорил, брызжа слюной мне в лицо. – Как и купец Браше, я видел ведьм в облике птиц, круживших над нашим кораблем, а потом налетел шторм. Они знали, для чего я еду сюда, и пытались утопить нас всех. Но я выжил!
Он плюнул мне в лицо, густой плевок угодил на лоб.
Судья резко выпрямился и вернулся в сторожку, громко хлопнув дверью.
Я вытерла лоб, борясь с тошнотой, и поднялась на ноги.
Этот человек был мерзок. И меня мучает вопрос, мой король: почему такие люди живут и здравствуют, в то время как множество чистых невинных душ погибают так рано, иногда не успев сделать первого вдоха?
И все же я разглядела в его глазах кое-что человеческое – глубокую, неизбывную печаль, хорошо мне известную, – печаль человека, потерявшего всех, кого он любил.
Глава 36Ингеборга
На следующий день после зверского допроса, учиненного этим чудовищем Локхартом над Сёльве Нильсдоттер, Ингеборге и Марен было велено выйти из ведьминой ямы.
– Я предпочел бы держать вас всех вместе, – заявил Локхарт. – Но губернатор считает, что вас следует разделить. – Он окинул Ингеборгу холодным взглядом. Его глаза были похожи на глаза обезумевшей от болезни коровы: широко распахнутые, настороженные и дикие. – Да, считайте, что вам повезло. Вы переходите под опеку фру Род. И лучше бы вам рассказать ей всю правду. – Он ткнул грязным пальцем в грудь Ингеборги: – Иначе я займусь тобой сам.
Ингеборга сжала дрожащие руки в кулаки, чтобы не выдать страха.
– Да, губернатор считает, что тебя надо вырвать из-под влияния матери-ведьмы, и тогда от тебя можно будет добиться правды. – Он повернулся к Марен, и его взгляд сделался еще более настороженным. – Будь моя воля, я бы заставил тебя говорить, потому что ты точно колдунья, вне всяких сомнений.
Мать Ингеборги расплакалась, прижав руки к выпирающему животу. Ингеборга больше не злилась на мать из-за ее глупого распутства. Злость сменилась щемящей жалостью. Она снова пообещала, что сделает все возможное, чтобы ей помочь.
Их провели через обледенелый двор и передали с рук на руки фру Анне Род и ее угрюмой служанке Хельвиг. Ингеборгу раздирали самые противоречивые чувства. Она потеряла мать, но зато встретилась с Кирстен.
– Здравствуй, Инге, – сказала Кирстен, опустив ресницы. Она сидела за столом в бараке фру Род и беззаботно болтала ногами, как будто они с Ингеборгой только вчера ходили на болото собирать торф.
– Сестра!
Ингеборга бросилась к Кирстен, но та отшатнулась и сморщила нос:
– От тебя плохо пахнет!
Хельвиг отвела Ингеборгу и Марен в прачечную, усадила в лохань с теплой водой и принялась яростно растирать их мочалкой, словно пытаясь содрать все зло.
– Это нормальный цвет моей кожи! Его не смоешь! – Марен отстранилась от рьяной служанки. – Я всегда смуглая!
Хельвиг густо залилась краской.
– Никогда в жизни такого не видела.
Ингеборга подумала, что Марен очень красивая. Она сама была блеклой и хрупкой по сравнению со своей высокой и яркой подругой. Что бы она делала без Марен, так упорно не поддающейся угрозам Локхарта? Марен придавала ей храбрости; рядом с ней Ингеборгу не покидало странное чувство, что в мире есть много всего, чего не увидишь глазами. Если она позволит себе поверить, будто в ней и вправду есть сила, возможно, так и случится.
После купания Хельвиг выдала им одежду: старые рубашки из серой шерсти и тяжелые черные юбки, оставшиеся от давно умерших служанок. И то и другое оказалось слишком велико для невысокой худенькой Ингеборги.
– Ты похожа на гнома из рассказов вдовы Крёг! – рассмеялась Марен.
– Да ну тебя! – возмутилась Ингеборга.
– Иди сама посмотри. – Марен схватила ее за руку, вытащила наружу и подвела к краю ледяной полосы, образовавшейся от воды, вытекавшей из прачечной.
– Давай, взгляни! – воскликнула она, продолжая смеяться.
Ингеборга склонилась над ледяным зеркалом, внутренне обмирая от страха. На кого она стала похожа после стольких недель в ведьминой яме? Но Марен была права. Она и впрямь выглядела нелепо. Крошечная бледная мышка, закутанная в серую и черную шерсть. С натужным лицом и большими глазами, как у новорожденного олененка. Смех вырвался из груди. Смех разлился по ее напряженному телу.
Это было неправильно и даже дико: смеяться в их нынешнем положении, но Ингеборга уже не могла остановиться. Особенно когда увидела отражение Марен, корчившей рожи, чтобы рассмешить ее еще больше. И посмотрите, как коротка Марен юбка! Видны не только лодыжки, но и икры, поросшие темными волосами.
Обе девушки смеялись до слез. А потом разом умолкли и серьезно взглянули друг на друга; такие разные, как день и ночь. Но они были вместе. Марен раскрыла объятия для Ингеборги. Они плакали, тесно прижавшись друг к другу и сотрясаясь в рыданиях, пока Хельвиг не прикрикнула на них, чтобы они прекратили свой кошачий концерт.
Жизнь в тюремном бараке фру Анны Род протекала по четкому распорядку. После утренней молитвы в темноте зажигалась свеча, и фру Анна усаживала всех трех девочек учить буквы. У нее было датское издание лютеранской Библии с портретом короля Кристиана III, деда короля Фредерика. Ингеборга еще никогда в жизни не держала в руках книг. Эта Библия стала для нее первой.
Фру Род обучала их грамоте, чтению и письму. Она разрешила им обводить пальцем буквы в книге – при условии, что у них чистые руки. Ингеборга подолгу водила пальцем по брюхатой букве «В». И по изогнутой, как змея, букве «S», пляшущей по странице. Она выучила слово САТАНА. SATAN.
Змея, саамская лавву, дерево, еще одна лавву и гора вдалеке.
– Когда вы читаете Библию, вы приближаетесь к Богу, – говорила им фру Анна. – Иногда Бог предназначает женщину вовсе не для материнства. Иногда ее долг – нести в мир учение Иисуса Христа.
Фру Анна рассказывала им библейские истории об Иисусе, и, слушая эти рассказы, Ингеборга на миг забывала, где она и что с нею произошло. Иисус тоже был очень бедным. Он родился в хлеву, в окружении животных. Он любил всех животных, как Марен, и относился к женщинам не свысока, а словно к равным. Ингеборге особенно нравились рассказы об Иисусе и Марии Магдалине. Но после библейских историй наступал черед катехизиса: долгие, томительные часы, когда фру Анна задавала им вопросы, а они должны были отвечать – слово в слово, как записано в экземпляре лютеранского катехизиса, выданном фру Анне пастором Якобсеном.
– Что такое крещение? – спросила она.
Хотя Ингеборга выучила катехизис еще с пастором Якобсеном в Эккерё, теперь все ответы выветрились из памяти. Но Кирстен многому научилась у фру Анны за то время, что провела с нею наедине.
– Крещение – это не просто вода, но вода, употребляемая по установлению Божьему и соединенная со Словом Его.
Фру Анна улыбнулась довольной улыбкой и положила руку на рыжие кудряшки Кирстен.
– Хорошая девочка. – Она убрала руку и перевернула страницу катехизиса. – Что дает или какую пользу приносит крещение?
– В соответствии со словами и обетованиями Божьими, крещение приносит отпущение грехов, избавление от смерти и от дьявола, а также дарует вечное спасение всем, кто верует, – произнесла Кирстен нараспев.
– Что же это за слова и обетования Божьи? – продолжала фру Анна.
Марен широко зевнула и почесала ногу под шерстяной юбкой.
Фру Анна неодобрительно зыркнула на нее и вновь повернулась к Кирстен с выжидательной улыбкой на лице.
– В последней главе Евангелия от Марка Христос, Господь наш, говорит… – Кирстен на секунду умолкла, закрыла глаза и продолжила: – Кто уверует и примет крещение, будет спасен; а кто не уверует, будет осужден.
Ингеборга изумленно уставилась на сестру. Прежде она не проявляла такого усердия к катехизису, когда их заставляли повторять его каждое воскресенье вместе с пастором Якобсеном. Но когда фру Анна обращалась к Кирстен, в той что-то менялось. Как будто сестру озарял внутренний свет. Этот свет был в ней и раньше, но погас в ту ужасную ночь, когда их отца признали погибшим.
– Как вода может творить столь великие дела? – Все внимание фру Анны теперь было сосредоточено только на Кирстен, словно Марен и Ингеборга сделались для нее невидимками.
Кирстен наклонилась поближе к фру Анне и произнесла нараспев, повторяя заученные слова.
Она вообще понимает, о чем говорит?
– Не вода творит их, но Слово Божье, которое с водой и в воде пребывает, а также вера, уповающая на Слово Божье, которое в этой воде. Ибо вода без Слова Божьего – это обычная вода, а никакое не крещение. Но соединенная со Словом Божьим, она становится крещением… – Кирстен запнулась и замолчала.
– …благодатной живой водой… – подсказала фру Анна.
– И возрождающим омовением в Святом Духе, – закончила Кирстен.
– Как говорит апостол Павел в третьей главе Послания к Титу. – Фру Анна торжественно склонила голову, а Марен взглянула на Ингеборгу и закатила глаза.
Столь непочтительное отношение Марен к вопросам веры потрясло Ингеборгу, хотя в глубине души ей тоже хотелось закатить глаза. Всю жизнь она считала себя хорошей христианкой и когда-то могла повторить наизусть весь катехизис. И все же ее посадили в тюрьму и сказали, что она – плохая, гадкая девчонка, отвернувшаяся от Христа.