Она поднялась на вершину крепостной стены по занесенным снегом ступенькам. Прошлась по самому краю каменного парапета, не заботясь о том, что может сорваться, упасть и разбиться. С угловой башни ей открылся вид на весь Вардё. Ветер был таким сильным, что ни одна птица не смогла бы подняться в воздух. В темном небе кружился снег. Ингеборге хотелось, чтобы ветер ее подхватил и швырнул в море.
Она посмотрела на свои ноги. Даже пальцы были забрызганы кровью. Она оглянулась и увидела, что за ней тянется красный кровавый след. Ингеборга присела на корточки, спрятавшись за ближайшей пушкой, и подняла рубашку.
Ее бедра были густо измазаны красным. Она потрогала себя между ног, и на руке тоже осталась кровь. Алые пятна темнели на ее белой рубашке.
Мерзкий губернатор лишил ее девственности, и теперь она испорчена навсегда.
Она услышала голос, поющий песню. Этот голос заставил ее отойти от края крепостной стены. Она медленно двинулась в сторону звука. Песня была не датской и не норвежской, и уж точно не из тех гимнов, что поют в церкви. Низкое гортанное бормотание, парящий перебор нот. Мелодия то воспаряла ввысь, то камнем падала вниз, словно птица, что зорко высматривает добычу.
Ингеборга знала эти звуки: саамский йойк.
Она глянула вниз, свесившись с края крепостной стены. На задах губернаторского замка располагался узкий проход между зданием и стеной. Там спиной к ней стоял мальчик-слуга. Саамский мальчик в темно-синем гакти, отороченном красной тесьмой с узором из желтых и зеленых нитей. Его яркий наряд выделялся на фоне белого снега. Он кормил оленьим мясом двух волкодавов губернатора Орнинга – Ингеборга никогда бы не подумала, что эти зверюги могут быть такими кроткими и послушными. Именно для собак мальчик и пел.
Его йойк успокоил и ее тоже. Как будто он звал ее к себе, как будто она была из его стаи.
Было что-то такое в этом саамском мальчишке… что-то знакомое…
Ингеборга наклонилась еще ниже, чтобы лучше слышать, но снег под ней обвалился, и она соскользнула со стены, как с горки, приземлившись в сугроб. Собаки отпрянули и зарычали. Мальчик обернулся.
Да, это он.
– Зари! – воскликнула Ингеборга, с трудом поднимаясь на ноги.
– Ты не ушиблась? – спросил он по-норвежски и погладил обеих собак по спинам. Те сразу же успокоились и вернулись к своему мясу.
Ингеборга покачала головой. Что он здесь делает?
– Но у тебя кровь. – Зари шагнул к ней.
– Нет! – Она в панике выставила руку перед собой. Хотя она была рада их неожиданной встрече, ей не хотелось, чтобы он видел ее позор. – Уходи!
Он замер на месте.
– Ингеборга, что случилось?
Зари смотрел на нее с искренним состраданием и тревогой. Ингеборга не выдержала и расплакалась. Она прижала руки к мокрым горячим щекам, не в силах остановить поток своего горя.
Зари подошел ближе и обернул ее плечи оленьей шкурой. От такой доброты ее сердце разбилось вдребезги, и горячие следы потекли еще сильней.
– Губернатор меня опозорил. – Ингеборга провела рукой по своей окровавленной рубашке. – Взял меня силой.
Голубые глаза Зари потемнели, налившись чернильной тьмой. Он стиснул зубы и издал низкое угрожающее шипение: так шипит кошка, готовясь наброситься на крысу. Затем он зачерпнул немного снега и принялся очищать ее руки, испачканные в крови.
– Теперь он оставит тебя в покое. – Он растирал ее руки, пока они не сделались теплыми и сухими.
– Откуда ты знаешь?
Зари в ответ промолчал.
– Как ты проник в крепость? – продолжала расспрашивать Ингеборга. – Почему ты кормишь собак губернатора?
– Потому что это моя работа, – сказал Зари со злостью в голосе. – Губернатор всегда нанимает саамских мальчишек, потому что мы лучше всех управляемся с собаками. И с нами можно обращаться как со скотом.
Ингеборгу накрыло волной благодарности. Этот мальчик, которого она почти не знала, нанялся на службу в крепость, чтобы им помочь. Он был саамом, и казалось бы, что ему до каких-то норвежский женщин, попавших в беду? Однако никто из их родной деревни не пришел к ним на помощь.
– Что ты пел собакам?
– Йойк для волков. Он их успокаивает, ведь волки – их предки.
Волкодавы доели мясо и подошли к ним. Зари погладил одного из них по голове, и огромный пес завилял хвостом. Другой уставился на Ингеборгу пронзительными волчьими глазами.
– Это девочка, я называю ее Беавенойдой, в честь дочери бога солнца, потому что она радостная и веселая. А это Гумпе, что значит «волк», потому что у него волчье сердце.
Ингеборга протянула руку и погладила Беавенойду по голове, ее пальцы случайно коснулись пальцев Зари. Гумпе подошел ближе, ткнулся носом ей в ладонь и слизнул последнюю кровь с ее пальцев. Горячий язык пощекотал кожу, и почему-то от этого стало легче.
Зари задумчиво посмотрел на нее.
– Я здесь каждое утро. Кормлю собак, – сказал он. – Если я буду нужен, теперь ты знаешь, где меня найти.
– Ты нам поможешь сбежать, Зари?
Вид у него был встревоженный. Но у него наверняка должен быть какой-то план. Не зря же он нанялся на службу в крепость!
– Что говорят о суде? – спросил он. – Кого обвиняют?
– Мою мать. Ее двоюродную сестру Сёльве. И вдову Крёг из нашей деревни.
– Только их троих?
Ингеборга вспомнила, что говорил губернатор об Элли, матери Зари.
– Мне кажется, что твою маму тоже подозревают.
Зари сжал ее руки в своих больших сильных ладонях.
– До тебя же доходят какие-то разговоры, да, Ингеборга? Слушай внимательно, запоминай, а когда будет возможность, приходи сюда и пересказывай мне, что услышишь. Хорошо?
– Да, но как мы сбежим? Крепостные ворота всегда охраняются, и они всегда заперты, а у нас нет веревки, чтобы спуститься по стене. И все равно нас увидят…
Сколько бессонных ночей она провела, пытаясь придумать, как им сбежать!
Зари снова принялся растирать ее руки, словно стараясь добыть огонь трением.
– Я подумаю, что можно сделать. Но, Ингеборга, тебе надо скорее вернуться в тепло. На улице холодно, а ты босая и почти раздетая.
В ту ночь ей снился Зари. Он молча протянул ей руку, и они вдвоем побежали по снегу с волками. Волчья стая приняла их как своих. Они бежали бок о бок, облачка их дыхания растекались белесым туманом, луна освещала им путь по искрящейся заснеженной тундре. В единении сила. Дикие сердцем и свирепые духом. Им нужно было покинуть Вардё до начала суда над ведьмами.
Несмотря на весь ужас, который с ней сотворил губернатор, Ингеборга проснулась, исполненная надежды. Зари обязательно что-то придумает.
Глава 37Анна
Моя дочь Кристина со мной говорит.
– Спаси девочек, – шепчет она.
Я чувствую ее сладкое дыхание у себя на щеке, слышу запах тлеющего розмарина в ее пораженной чумовым мором спальне. Мягкие нежные пальчики прикасаются к моему лбу.
Спаси девочек. Это моя единственная задача, потому что я все равно не сумею спасти женщин, заключенных в ведьмину яму. Это я знаю доподлинно, поскольку сам губернатор сообщил мне, что суд состоится ровно через месяц и что присяжных уже подобрали.
– Двенадцать порядочных, честных мужчин с острова Вардё, – сказал он. – Я сам буду верховным судьей, Локхарт же предоставит необходимые доказательства, а также признания ведьмы Сёльве Нильсдоттер.
Губернатор вызвал меня к себе, чтобы обсудить вопрос о судьбе девочек.
– Вы должны разговорить этих девчонок, они должны подтвердить, что их матери отдали свои души дьяволу, – сказал он.
Мне было неловко и неприятно находиться в его присутствии после того, что я видела во дворе. После того, что он сделал с Ингеборгой Иверсдоттер. Но сам губернатор казался совершенно невозмутимым.
– Ваша честь, я не уверена, что их души отдали дьяволу…
Губернатор хлопнул рукой по столу и сердито уставился на меня.
– А я уверен. Нам просто нужно заставить девчонок признаться. – Он выпрямился в кресле. – Вот эта Марен Олафсдоттер, дочь Лирен Песчанки. А где ее отец, скажите на милость? Она-то уж всяко не бледнокожая норвежка. Ее отец – дьявол, уж наверняка. А что касается Ингеборги Иверсдоттер… – Он пристально посмотрел на меня. – Вы своими глазами видели, что она – подлая искусительница.
Я почувствовала, что краснею от такой наглой лжи. Да, я все видела своими глазами. Видела, как губернатор, охваченный похотью, совершил насилие над юной девушкой. Но мне следовало соблюдать осторожность, чтобы не настроить его против себя, ведь кроме меня этих девочек больше никто не спасет. Я их единственная надежда.
– Мне нужно, чтобы вы подготовили их к суду. Убедитесь, что доказательств достаточно для вынесения приговора.
– Если я их верну в лоно церкви, их освободят?
– Если они смогут повторить наизусть весь катехизис, это послужит достаточным доказательством, что они вновь обратились к Господу, и я сохраню им жизнь, – сказал он.
– А что с младшей девочкой, Кирстен? – спросила я, и у меня стало тесно в груди.
На лице губернатора появилась тонкая улыбка.
– Ах да, Кирстен. Вам надо будет ее убедить дать показания против матери на суде.
У меня все внутри сжалось, сердце наполнилось горькой тоской, в ушах зазвенел звонкий смех моей милой Кристины. Да, любовь моя, я всегда буду рядом с тобой.
Решение я приняла мгновенно, но чувствовала всем сердцем, что так будет лучше.
– Я так и сделаю. Но после суда вы отдадите ее мне. Навсегда.
Губернатор нахмурился:
– С какой стати?
– Я сделаю все, что вы мне велите, но, когда суд закончится, Кирстен останется жить у меня, в моем бараке. – Я секунду помедлила. – До тех пор, пока король не помилует меня за помощь в вашей охоте на ведьм. А потом она уедет отсюда вместе со мной.
Губернатор удивленно приподнял брови.
– Зачем вам какая-то никчемная девчонка из бедной рыбацкой деревни?
– Вы согласны на мои условия? – Я не стала отвечать на его вопрос. Ему все равно не понять. – Вы согласны испросить для меня помилование, а после дать мне уехать с Кирстен?