Однако крупные градины прибили пламя.
Каким-то чудом град почти погасил огонь.
– Сёльве! – крикнула мать Ингеборги. – Мы вместе, сестрица.
– Сигри! – крикнула Сёльве в ответ. – Да! Навсегда!
Я увидела, как Сёльве высвободила из веревок здоровую руку. Мы все завороженно наблюдали, как она принялась отвязывать себя от лестницы.
– Привяжи ведьму обратно! – велел Орнинг Локхарту.
Судья Локхарт бросился прямо в костер. Огонь наверняка жег ему ноги сквозь шерстяные штаны, но он так яростно ненавидел ведьм, что готов был стерпеть любую боль. Он толкнул Сёльве назад, пытаясь прижать ее спиной к лестнице, но та схватила его за запястье здоровой рукой и стиснула мертвой хваткой. Он попытался освободиться, но Сёльве держала крепко. Как собака, вцепившаяся зубами в кость. Казалось, ее рука налилась сверхъестественной силой. Пальцы сжались как клещи.
– Отпусти меня, ведьма! – завопил судья, и теперь в его голосе явственно слышался страх. Очевидно, что жар от огня уже опалил его кожу.
– Как бы не так!
На этих последних словах Сёльве Нильсдоттер порох, который я выторговала для них с Сигри у капитана Ганса, – порох, которым он лично набил им карманы, – воспламенился. Достаточно было одной-единственной случайной искры. Раздался оглушительный взрыв.
Кирстен издала пронзительный крик, а Ингеборга воскликнула:
– Нет!
Марен рванулась к кострам, но ее отбросил назад второй взрыв. Огненный шар взвился в небо, земля содрогнулась, и мы все упали, не устояв на ногах.
В мгновение ока двух матерей из Эккерё и судью Локхарта разорвало в клочья. Женщины наконец-то освободились от мук, точно по моему замыслу – быстро и без боли.
Что касается Локхарта… Признаюсь как на духу, мой король: я ничуть не жалею, что это чудовище в человеческом облике отправилось прямиком в ад.
Я кое-как поднялась на ноги и увидела, что губернатора буквально трясет от ярости. Он лишился вожделенного зрелища: мучительной медленной смерти двух сгорающих заживо ведьм, – и потерял своего главного приспешника и дознавателя. Сильный град, потушивший огонь, от которого остались лишь тлеющие угольки, прекратился так же внезапно, как и начался.
Но прежде чем губернатор успел приказать солдатам сделать хоть что-то, резкий порыв ветра сбил его с ног. Как только он встал, на него устремилась с небес плотная стая ворон и чаек. Орнинг замахал руками, пытаясь отбиться от нападающих на него птиц, и выпустил поводки двух своих волкодавов.
– Уберите их от меня! – крикнул он капитану Гансу, но тот застыл, наблюдая за происходящим. Как и все остальные солдаты из его маленького отряда. Как все жители острова Вардё, собравшиеся на мысе Стегельснес.
Свирепый вихрь птиц атаковал только одного человека: губернатора Финнмарка.
– Я приказал убрать этих чертовых тварей! – закричал Орнинг, отбиваясь от птиц, которые яростно клевали ему лицо и руки. Клевали сильно, до крови и мяса. Он выхватил из-за пояса пистолет, но не успел сделать ни единого выстрела. Огромная черная ворона налетела на него сверху и выбила пистолет из руки.
– Убить! – крикнул он своим псам, но волкодавы не сдвинулись с места. Они просто склонили головы и наблюдали, как птицы терзают их хозяина. Губернатор Орнинг со всей силы пнул в бок ближайшего к себе пса, и тот взвыл от боли. А потом я услышала пронзительный свист, на мгновение перекрывший все прочие звуки.
Марен Олафсдоттер подошла к волкодавам, присела на корточки, положила руки на головы псам и стала что-то шептать им на ухо, попеременно то одному, то другому. Затем она поднялась, отступила на пару шагов и принялась наблюдать.
Псы рванулись вперед, но вовсе не для того, чтобы помочь своему хозяину. Они сорвали с него шубу, а когда он попытался отпихнуть их ногами, стянули и штаны. Разодрали зубами его камзол и рубашку. Когда же на губернаторе не осталось вообще никакой одежды, волкодавы взялись за его плоть.
– Застрелите собак! – крикнул он.
Мы все смотрели и ждали, что будет дальше. Мы пришли сюда по его повелению. Он хотел, чтобы мы наблюдали за казнью двух невинных женщин, и тем самым предрешил собственную судьбу. Никто не спешил помогать губернатору. Я-то уж точно не собиралась его спасать.
– Застрелите собак! – продолжал кричать он, пытаясь отбиться от обезумевших птиц и своих же псов. Но хотя капитан Ганс держал мушкет на изготовку, он не торопился стрелять.
Первой начала действовать Элиза Орнинг. Она подняла пистолет, выпавший из руки мужа, взвела курок и прицелилась.
– Элиза, пристрели этих чертовых псов! – проревел губернатор. И хотя он явно проигрывал битву с птицами и собственными волкодавами, я заметила, как в его потемневших от страха глазах сверкнуло злорадное торжество, ведь он был уверен, что жена не осмелится не подчиниться его приказу.
Элиза Орнинг выстрелила. Я понятия не имею, где она научилась обращаться с огнестрельным оружием, но ей это удалось, и грохот был как из пушки. Она вроде бы целилась в одну из собак, но у нее слегка дрогнула рука – не знаю, намеренно или нет, – и пуля вошла точно в лоб губернатора. Он пошатнулся и упал, как камень, такой же тяжелый, холодный и твердый, каким было при жизни его ожесточенное сердце.
Теперь ветер стих.
Костры еще тлели, мерцая красными угольками. От двух осужденных женщин и их мучителя осталась лишь куча горячего пепла.
Марен Олафсдоттер щелкнула пальцами, и птицы разом поднялись в небо и улетели прочь. Она подошла к фру Орнинг, застывшей, как в трансе, над телом мужа, и отобрала у нее дымящийся пистолет. Волкодавы уселись на задние лапы и принялись зализывать раны от хозяйских ушибов.
На мыс опустилась звенящая тишина. Эхо смерти, пришедшей на Вардё, прокатилось далеко за пределы этого крошечного кусочка скалистой тверди. Мы все, свидетели произошедшего, потрясенно застыли, чувствуя на языке привкус гари и обугленной плоти. Наши глаза слезились от дыма, кожу щипало после колких ударов ледяных градин. Мы ждали, что будет дальше. А дальше хлынул холодный ливень, и все вмиг промокли до нитки. Капли дождя смешивались со слезами и стекали в размокшую землю у нас под ногами.
Первой из оцепенения ужаса вышла Марен Олафсдоттер. Она сняла плащ и накрыла им тело вдовы Крёг, распростертое на камне у кромки воды. Ингеборга Иверсдоттер упала на колени прямо в тлеющие угли костра и принялась рыться в золе и громко звать свою мать, которая уже никогда не ответит на зов. Она что-то нашла в куче пепла, сжала находку в руке и пошла на край мыса, где остановилась, пристально глядя в морскую даль.
Кирстен стояла рядом со мной и тихо плакала от потрясения и скорби. В моем сердце и голове бушевал вихрь смятения и ужаса после всего, что произошло в этот день. Ингеборга подошла к нам и молча взяла сестру за руку.
В панике я схватила Кирстен за другую руку и притянула к себе.
Мне была невыносима сама мысль о том, что я потеряю еще и ее, мою девочку. Ведь кроме нее, у меня ничего не осталось.
Глава 52Ингеборга
Ингеборга Иверсдоттер еще долго не могла без слез вспоминать о том дне, когда ее мать погибла в огне. Даже ей, самой стойкой девчонке во всем Финнмарке, было невыносимо об этом думать. Горе накатывало сокрушительными волнами, как великая буря, что обрушилась на Вардё в тот черный день. Боль потери непрестанно присутствовала в ее сердце, омывая его, как морские приливы и отливы.
По приказу губернатора Орнинга девушек привели смотреть на казнь под дулом солдатских мушкетов. Но Ингеборга сама обещала матери, что придет в любом случае. С самого начала она не отрывала взгляда от мамы, хотя внутри все кричало от ужаса и безысходности. Она не смотрела на первые проблески огня у подножия погребального костра. Не утешала Кирстен, когда та разрыдалась. В ее взгляде, впившемся в глаза матери, застыл блаженный покой Святого Духа, и она пыталась передать этот покой своей маме. «Я буду с тобой до конца». Так она обещала.
Все произошло очень быстро. Чистое синее небо почернело от грозовых туч, море тоже сделалось черным, с ослепительно-белыми гребнями на волнах. С востока дул ветер, поднимая волны все выше и выше. Из костров сыпались искры. Одна упала на рясу пастора Якобсена, и он потушил ее, в панике хлопая по себе руками.
Марен была права. Они все-таки вызвали бурю. Сердце Ингеборги зажглось надеждой, когда небо разверзлось в неистовой ярости и на остров обрушился град из острых осколков льда. Сверкнула молния, грянул гром. Было ясно, что, если град перейдет в ливень, он потушит костры.
Но случилось иначе. Вспышка пламени. Локхарт падает в костер и воет, как медведь, попавший в капкан. Кирстен истошно вопит, и на глазах Ингеборги ее мать воспламеняется шквалом огня, хотя буря почти потушила пламя. Еще один взрыв – и в небо взметнулся огненный шар, земля содрогнулась, а они все упали, не устояв на ногах.
Когда Ингеборга сумела подняться, град уже прекратился, но на мыс обрушился вихрь из белого пепла и неистово хлопавших крыльями птиц. Их пронзительные крики доносились как будто издалека, в ушах Ингеборги звенело, сердце бешено колотилось в груди. Пошатываясь, она двинулась вперед. Теперь она видела, что вся эта огромная стая птиц яростно нападает на губернатора. Видела, как губернаторские волкодавы набросились на хозяина: волк, пробудившийся в собачьих сердцах, требовал мщения.
Ей надо было скорее добраться до матери.
И только тогда Ингеборга увидела и осознала, что ее матери больше нет.
Она упала на колени и погрузила руки в горячий пепел. Как быстро вспыхнул огонь. Буря его потушила, но слишком поздно. Колдовство Марен оказалось напрасным.
Горячие угли обжигали ей пальцы, но она не обращала внимания на боль. Ей хотелось забрать себе что-то от матери. Хоть какой-то кусочек, пусть даже кость. В сером пепле мелькнуло что-то ярко-синее. Ингеборга подняла обугленную ленту и сжала ее в обожженной ладони.
Над головой всколыхнулся воздух. Она подняла глаза к небу и увидела парящего над ней орла. В памяти всплыли слова Зари. Орел – посланник богов. Ингеборга вытерла глаза рукавом и поднялась с колен, сжимая в руке мамину синюю ленту. Орел полетел прочь, и она последовала за ним взглядом за пределы пепелища на Стегельснесе – на гору Домен, темневшую на другой стороне пролива.