Ингеборга тихо вздохнула, и ее глаза наполнились слезами.
– Да, Ингеборга! Они были там. Дочь рыбака крепко-крепко обняла отца и брата. Они оба ей очень обрадовались и пригласили ее сесть за стол вместе с ними. Еды было много. Каша со сливками, хрустящий флатбрёд, соленая сельдь и сладкие ягоды.
Ингеборга почувствовала, как ее губы сами собой растянулись в улыбке. Ей понравилась мысль, что отец и Аксель живут в тишине и покое в подводном царстве, где ни в чем не нуждаются.
– У них в доме было все, о чем мечтал ее брат Аксель: кристаллы и камни из дальних стран, сахар и пряности с востока, маленький морской конек, с которым можно играть, и целая полка с красивыми яйцами чаек.
Яйца чаек. Улыбка Ингеборги померкла. С них-то все и началось: Кирстен не выбросила скорлупки и привела ведьм.
Но Кирстен продолжала рассказывать свою сказку, ни капельки не устыдившись.
– «Их надо разбить, – сказала дочь рыбака, вспомнив, как рассердилась мать, когда нашла скорлупу, которую она сохранила. – Иначе ведьмы сделают из них лодки, уплывут в море и поднимут бурю». Но отец рассмеялся, и Аксель тоже. «Ведьм не бывает», – сказал Аксель. «Но дьявол все-таки существует, – нахмурился отец. – И он забрал твою мать».
Ингеборга почувствовала, как в ней вздымается ярость.
– Не смей говорить плохо о маме, Кирстен!
Однако сестра на нее не смотрела. Она продолжала рассказывать сказку, полностью погрузившись в свою историю. Ингеборга взглянула на Зари, но тот правил лодкой и не слушал Кирстен. Ее слушала лишь Ингеборга.
– Дочь рыбака была счастлива, что нашла отца и брата, но потом она вспомнила о матери и сестре, которые ждали ее дома, обе голодные. «Вы вернетесь со мной?» – спросила она. Отец покачал головой, и брат тоже. «Теперь мы живем на дне моря, – сказал ей отец. – Мы не можем дышать над водой». Девочка разрыдалась: «Я не хочу вас бросать». – «Когда придет время, мать всех китов непременно вернется за тобой, – сказал отец. – Закрой глаза, малышка». Он погладил ее по голове своими теплыми натруженными руками и спел ей песню.
Кирстен сцепила пальцы в замок и запрокинула голову к небу.
Баю-бай, малышка, спи на дне морском,
Баю-бай, малышка, спи на дне морском,
Если выбираешь вместо жизни смерть,
Если выбираешь вместо жизни смерть,
Ты ко мне вернешься, детка, и тогда
Ты грустить не будешь больше никогда.
Слова песни обвились вокруг сердца Ингеборги, как синяя лента, намотанная на руку.
Кирстен вздохнула и продолжила свой рассказ:
– Когда дочь рыбака снова открыла глаза, она лежала на берегу моря, но вокруг была ночь. С неба падал снег, а море с шипением билось о лед. Девочка со всех ног побежала в деревню, к себе домой. Но ни матери, ни сестры дома не оказалось. Дочь рыбака побежала к соседям, но, едва лишь увидев ее, все кричали от ужаса и захлопывали двери у нее перед носом. Что с ней не так? Где ее мать и сестра? Где ее маленькая овечка?
Голос Кирстен надломился, и она снова вздохнула. Ингеборга заметила, что в глазах у сестры стоят слезы. Ингеборге захотелось ее утешить, но она все еще злилась и поэтому не стала ничего говорить.
– Дочь рыбака шла одна по заснеженной тундре всю ночь, – продолжала Кирстен. – Проснувшись наутро, она поняла, что пришла к крепости на острове Вардё. Перед ней простиралось замерзшее озеро. Лед был гладким и ровным, как зеркало, и девочка увидела свое отражение. Она испуганно вскрикнула. Одна половина ее лица была такой же, как раньше: девочка с рыжими волосами, розовыми щеками и темно-голубыми глазами, – а другая… Тут всякий бы испугался. Кожа на этой стороне лица была чешуйчатой, как у рыбы, и подернутой гнилью. Глаз – мутно-белым и впалым. Зубы – черными и обломанными. Сквозь белесую тонкую кожу проглядывал череп. Дочь рыбака смотрела на этот ужас, не в силах оторвать взгляд, потому что сразу же поняла, кем она стала.
Хель. Ингеборга вспомнила историю из старой религии, которую вдова Крёг рассказала им в ведьминой яме. Историю о дочери Локи, Хель. Наполовину живой, наполовину мертвой. Владычице царства мертвых, куда попадают все умершие от болезней, при родах, в младенчестве или от старости. Все, кто умер без славы и не был допущен в священные залы Валгаллы, куда отправляются воины, павшие в битве.
Ингеборга посмотрела на Кирстен и как будто вправду увидела в ней что-то от Хель: один глаз влажно блестит, второй – сухой, мутный, невидящий. Ингеборга моргнула, и перед ней снова была ее младшая сестра. Обе щеки разрумянились на ветру, оба глаза блестели от слез.
– Дочь рыбака постучала в ворота крепости, и те распахнулись. – Теперь голос Кирстен дрожал и срывался. – Увидев ее, солдаты в страхе попятились. Попятился и судья Локхарт. Даже губернатор всего Финнмарка побоялся к ней приблизиться. Они видели лишь ее темную сторону. Она отперла ведьмину яму и вошла внутрь. Там были ее мать и сестра. И другие женщины, обвиненные в колдовстве. – Кирстен прижала к груди дрожащие руки, у нее по щекам текли слезы. – Дочь рыбака сказала матери, что пришла ее спасти, но мать смотрела на девочку с отвращением, поскольку видела в ней только мертвую половину: темную и плохую. Дочь рыбака обратилась к сестре, но та и вовсе ее не видела. Она ослепла от горя и ни на шаг не отходила от матери. «Ты ее не спасешь, – сказала дочь рыбака своей старшей сестре. – Ею завладел Князь тьмы, и просто так он ее не отпустит». Но сестра не услышала ее слов. Тогда дочь рыбака горько расплакалась, и соленые слезы из белого мертвого глаза еще больше разъели гниющую кожу, и тяжелый дух заполнил собой все пространство. Даже узницы в ведьминой яме не хотели, чтобы она была рядом.
Ингеборге хотелось, чтобы сестра замолчала. Слишком больно было вспоминать о ведьминой яме и женщинах, которых больше нет.
– Хватит, Кирстен, – прошептала она.
И все же в глубине души ей хотелось дослушать историю до конца. Она надеялась на счастливый конец, хотя что-то подсказывало: его точно не будет.
– Дочь рыбака пришла в большой зал в губернаторском замке и встала под бледными лучами луны, что пробивались сквозь узкие высокие окна, – тихо проговорила Кирстен. – Она слышала смутное эхо, отголоски собственных слов. Путаницу лжи и правды. Никогда в жизни ей не было так одиноко. Она закрыла глаза и прошептала… – Кирстен сделала паузу и посмотрела прямо в глаза Ингеборги. – «Я выбираю смерть».
Вокруг вздымались морские волны, лодка скрипела. Где-то над головой вскрикнула чайка. Ингеборга представила, будто явственно слышит, как в морской глубине движется исполинская мать всех китов. Неужели это и есть конец сказки?
Но Кирстен сделала глубокий вдох и вытерла слезы рукавом.
– Девочка снова открыла глаза – перед нею стояла высокая женщина в шелковом платье. Эта женщина не отвернулась и не попятилась в страхе. Она видела в дочери рыбака только добрую, красивую половину, а не злую и мертвую. И она спела ей песню.
Ингеборга внутренне напряглась. Женщина в шелковом платье – это, конечно, фру Род, которая украла у нее сестру. Кирстен снова запела, и на этот раз ее голос был тихим и нежным, как мяуканье маленького котенка.
Баю-бай, малышка, я тебя дождусь,
Баю-бай, малышка, я тебя дождусь.
За пределы неба, за пределы моря,
За пределы неба, за пределы моря
Мы уйдем с тобою, детка, и тогда
Ты грустить не будешь больше никогда.
Ингеборга смотрела на Кирстен и видела ее такой, какой она и была – растерянной маленькой девочкой, мечтавшей о матери, которая будет ее любить. Ингеборге стало стыдно, и она опустила голову. Как она могла злиться на свою младшую сестренку?!
– Дочь рыбака вышла из крепости следом за женщиной в шелковом платье, и та привела ее к морю, – продолжала Кирстен. – Но луна скрылась за тучами, небо сделалось черным как смоль, и девочка почти не видела, куда идет. Поэтому она прислушалась к колыбельной матери всех китов, доносившейся до нее сквозь плеск ночных волн.
Кирстен снова запела, и каждое слово вонзалось острой иглой прямо Ингеборге в сердце.
Баю-бай, малышка, спи, где бьет прибой,
Баю-бай, малышка, спи, где бьет прибой,
Поднимусь к тебе я из морских глубин,
Поднимусь к тебе я из морских глубин.
Сядешь мне на спину, детка, и тогда
Ты грустить не будешь больше никогда.
– Прости меня, – пробормотала Ингеборга, склонив голову еще ниже.
Но Кирстен, поглощенная своим рассказом, ее не услышала.
– Когда луна снова выглянула из-за туч, женщины в шелковом платье уже не было рядом, а перед дочерью рыбака стояла ее маленькая овечка. И тихо блеяла с нежностью и любовью.
Кирстен хлопнула в ладоши, и Ингеборга подняла взгляд. Луч солнца пробился сквозь плотные облака и упал прямо на Кирстен. Ее рыжие волосы вспыхнули алым и золотым. Словно она была ангелом с пламенеющим нимбом над головой.
– Кирстен? – Ингеборга потянулась к сестре.
Но Кирстен предостерегающе подняла руку.
– Дай мне закончить, – сказала она. – Дочь рыбака взяла на руки свою овечку, подошла к кромке прибоя и стала ждать. Мать всех китов вновь поднялась на поверхность, и девочка уплыла в море. – Кирстен смахнула последние слезы. – Лишь однажды она оглянулась и посмотрела назад мертвым глазом. В крепости бушевал пожар. Пламя поднялось до самого неба, снег шипел под градом искр. Дочь рыбака услышала крики женщин, и ее мертвая половина рассыпалась пеплом и разлетелась над тихим морем.
Кирстен на секунду умолкла и тихо добавила:
– Инге, это были осыпавшиеся лепестки вины, печали и сожаления.
– Прости меня, – повторила Ингеборга, но Кирстен снова ее не услышала. Ее глаза, устремленные вдаль, словно остекленели.