орн не хотел искушать судьбу. В салемских домах эхом рикошетили «скорбные вопли их детей и слуг», по выражению Мэзера [7]. Симптомы были ужасающе, душераздирающе достоверны, беснование остановило всю жизнь в округе. А ведь земля как раз оттаяла, и у фермеров начинался самый хлопотливый период в году. Пришло время пахать и сеять, готовить почву для посадки зерновых, стричь овец и мыть шерсть. С другой стороны, у Хэторна имелись причины судить с осторожностью. Колдовство считалось самым тяжким преступлением. Его было легко увидеть и трудно доказать. Существовало три возможных сценария: девочки околдованы; девочки притворяются; плетется некий заговор. Ситуация была непонятной и, как всегда бывает с непонятными ситуациями, казалась одновременно необъяснимой и очевидной. Хэторн выбрал сценарий с колдовством и сосредоточился на его выявлении. Не все разделяли его убеждение. Во время стремительного расследования некоторые из первых подозреваемых согласились, что на девочек что-то повлияло, но не считали, что дело в колдовстве. Хэторн продолжал процесс так, словно ему лучше знать. В конце концов, что еще может говорить ведьма в суде? Более того, у него в руках – причем уже семь недель – имелось неопровержимое свидетельство, исключительное доказательство колдовства. «Ведьмы нередко признаются», – писал британский судебный эксперт, к мнению которого чаще всего обращались в Салеме [8]. Титуба сфабриковала дело для Хэторна. Крошка Дороти Гуд и дикарка Абигейл Хоббс стали ему опорой.
И все же Хэторна грыз маленький, но неприятный червячок сомнения. Получив загадочное послание Патнэма, 22 апреля он провел эксперимент [9]. В ту пятницу в Салеме прошли два необычных собрания. Причем слушание Хэторна оказалось менее сенсационным, что о многом говорит. Настоящий же аншлаг случился в деревенской молельне, все скамьи и галереи были так забиты народом, что не было видно окон. В этой давке обвинители щурились и тянули шеи, пытаясь что-либо разглядеть. Вооружившись полным списком подозреваемых, Хэторн без вступительного слова велел приставу ввести первую из них. «Мерси Льюис, – воззвал он к девятнадцатилетней девушке, стоящей в первых рядах, – ты знаешь ту, что стоит у барьера?» Все растущее количество ведьм, должно быть, тревожило судью. Либо же несоответствия в показаниях начали его беспокоить: возможно, он вызвал служанку Патнэмов, потому что ранее она колебалась. Мерси казалась зачинщицей в стане девушек постарше. Подозреваемую она опознать не смогла[44]. Хэторн обратился к следующей обвинительнице – скорее всего, юной Абигейл, племяннице Пэрриса. Та словно онемела.
Положение спасла младшая Энн Патнэм, верно опознав Деливеранс Хоббс, мачеху Абигейл Хоббс. Энн заявила, что эта женщина из Топсфилда мучила ее. Повернувшись к обвиняемой, Хэторн прогнал ее по уже привычному кругу вопросов: зачем она третировала этих людей, как начала колдовать; кто, если не она, их околдовал? Он уже пробовал запутать девочек. И, преуспев, продолжал это делать. Тем временем в полумраке подозреваемая начала выводить собственную партию. Она тоже потерпевшая! В этом самом зале неделей ранее она тоже видела птиц, котов, собак и человеческое привидение – которое, кстати сказать, было не кем иным, как Мерси Льюис, служанкой Патнэмов. Далее Деливеранс Хоббс отклонила все наводящие вопросы Хэторна. Привидение не давало ей книги и не требовало ничего подписать. Последовали пререкания по поводу интерпретации фактов, и Хэторн все более раздражался – история выходила из-под его контроля. Он все время подстрекал Хоббс, сомневаясь, что за несколько дней она из мучительницы превратилась в мученицу. Девочки утверждали – двое младших возбужденно указывали на потолок, – что Хоббс на самом деле не у барьера, где они вообще не могли ее видеть, а у них над головами, на потолочной балке. Хэторн ухватился за это объяснение и вернулся к привычной линии допроса подозреваемой. Ее обвинительную ремарку в адрес Мерси Льюис судья просто проигнорировал.
Что Хоббс может сказать о привидении у них над головами? Кто угрожал ей расправой в случае, если она признается в сделке? Хэторн забрасывал женщину из Топсфилда вопросами. «Я ничего не сделала», – произнесла она и снова начала все отклонять. Если в зале произошло что-то, повлиявшее на ее поведение, то Пэррис этого не записал. Хоббс могла решить, что бесполезно пытаться переиграть Хэторна – многие обвиняемые признавались, что магистраты их подавляли. Она и раньше проигрывала в схватках с приемной дочерью. Теперь она выпалила, что Сара Уайлдс, мать топсфилдского констебля, пару ночей назад принесла ей книгу, перо и чернила; а она, Деливеранс Хоббс, околдовала девочек при помощи иголок и видений; а еще она познакомилась с «высоким черным человеком в шляпе с высокой тульей». Так у Хэторна появилось признание. И скоро появится многое другое. В течение следующих суток Хоббс внесла в заговор логику, которая связала деревенские нападения, предсказания Патнэма, черного человека, о котором рассказывала Титуба, и зловещее указание Абигейл на леса провинции Мэн.
Кроме того, Хоббс умудрилась наполнить смыслом кровавую бойню, случившуюся за день до того у Ингерсола [10]. После дачи показаний Хэторн спросил у нее в приватной беседе, не чувствовала ли она боли в четверг. Она рассказала, что почувствовала резкий укол в правый бок, который болел до сих пор. Судьи приказали нескольким женщинам осмотреть ее. Хоббс разделась за закрытыми дверями, на боку у нее красовалась колотая рана. Теперь ей сообщили, как она ее получила: видимо, именно она была женщиной, которую в таверне ударил кинжалом Хатчинсон, действовавший по подсказке Абигейл. Из той битвы воскрес Уильям Хоббс, представший перед Хэторном двадцать второго числа. Он уверял, что невинен, как новорожденное дитя. Тогда как, спросил Хэторн, он объяснит свою способность валить людей с ног взглядом? Тут Абигейл закричала, что Хоббс собирается напасть на Мерси Льюис, которая сразу же начала дергаться. Может ли обвиняемый действительно отрицать соучастие в преступлении? – потребовал ответа судья. «Я могу отрицать это до конца моих дней» [11], – поклялся фермер средних лет, один из первых поселенцев Топсфилда, человек, жена которого только что призналась в колдовстве, а непокорная дочь свидетельствовала против него, утверждая, что он не читал дома Писание. Он что, не знал, что его дочь ведьма? Хоббс этого не знал. Он согласился, что некая потусторонняя сила терзает девочек. «Ты думаешь, они околдованы?» – спросил Хэторн. Этого Хоббс сказать не мог. Констебль Херрик в тот же день отвез родителей Абигейл и еще шестерых подозреваемых в тюрьму[45].
На следующий день судьи допрашивали Деливеранс в тюрьме. Это не могло происходить вдали от ушей других узников, заточенных в тесном переполненном помещении. Женщина из Топсфилда дополнила свое признание рассказом еще об одном сборище в Салеме в ту пятницу. Созванные дьявольской трубой, ведьмы опустились на деревню и провели что-то вроде пародии на божественную литургию. Деливеранс в итоге назвала одиннадцать имен. Вообще цифры редко совпадали, но стабильно росли – от девяти, названных Титубой, до двадцати трех либо двадцати четырех (о которых слышал Деодат Лоусон) и до сорока у Абигейл [13]. В более поздних отчетах будет фигурировать цифра сто, которая потом увеличится до трехсот семи, а в итоге и до ошеломительных пятисот – это почти все население деревни. Ведьмы собрались на пастбище Пэрриса, не слишком заброшенном для их сатанинских целей, которые раскрыла Хоббс: им надлежало околдовать каждого из жителей деревни, хотя делать это следовало постепенно. Племянница Пэрриса вышла из пастората как раз вовремя, чтобы увидеть ведьм за длинным столом, с кружками в руках. Для своего таинства они приготовили «красный хлеб и красное как кровь вино» [14]. Деливеранс Хоббс подтвердила, что присутствовали все ранее обвиненные, только опустила имена тех, кто уже признался.
Что особенно важно, Хоббс разъяснила ситуацию с событиями на границе с провинцией Мэн, упомянутую ее приемной дочерью, и с визитером, посетившим Энн Патнэм – младшую незадолго до того, как ее отец сочинил свое перегруженное смыслами письмо. Это был пугающий призрак в темном плаще. «А что, пасторы тоже колдуны?» – спросила у него Энн [15]. Он набросился на нее, начал душить и почти разорвал на куски, и только потом представился. Нечестивец уже умертвил нескольких женщин и – очевидно, являясь секретным агентом французов и индейцев, – перебил какое-то количество служивших на границе солдат. Это он убил ребенка и жену Лоусона. Это он околдовал племянницу Пэрриса. Заодно призрак признался в своей ужасной миссии: ему, призванному учить детей бояться Бога, теперь предстояло «уговаривать несчастных созданий отдавать свои души дьяволу». Ведьмы и колдуны не только представлялись своим жертвам, но еще и рисовались перед ними – так, любой злодей из фильмов про Джеймса Бонда подробно расписывает попавшим в его лапы, как он собирается их пытать.
Некто проткнутый вилами рядом с таверной Ингерсола, жалеющий себя пастор из рассказа Энн Патнэм, служитель на ведьмовском шабаше и властитель дум, стоявший за заговором из письма Томаса Патнэма, – все они оказались одним человеком. Это не какой-нибудь рядовой колдун, предупреждала Энн. Дитя Новой Англии, она обладала очень хорошо развитым чувством иерархии. Апрельский визитер Энн хвастался, что занимает более высокое положение, чем остальные из этой шайки. И что более силен, потому что он заклинатель (вскоре непрошеный гость явился к Абигейл и перечислил те же регалии). По совместительству он оказался еще и маленьким черным человечком, жившим в лесах, сильным, хитрым и всеведущим [16]. Он был знаком каждому. Кровожадный заклинатель раньше являлся юной Энн четырехлетним малышом. Мерси Льюис узнавала в нем своего бывшего работодателя, у которого служила в 1680-х; Абигейл Хоббс – одного из известных граждан города Каско, Мэн, до набега индейцев в 1688 году; Хэторн – бывшего свояка. И все в деревне Салем – где он не совершил ни одного таинства над прихожанами, которые так и не возвели его в сан, – знали его как своего бывшего пастора. 30 апреля вышел ордер на арест предшественника Лоусона. Через неделю, когда констебль доставил Джорджа Берроуза в Салем с дальних окраин провинции Мэн, посадить его за решетку было уже невозможно: в тюрьме не осталось свободных мест.