Непоколебимость Берроуза доставила немало неприятностей Патнэму, когда бывший пастор вернулся в Салем и предложил свое тело в уплату долга. С той же решительностью он снова поселился в Каско в 1683 году. Приход тепло приветствовал его возвращение[57]. Через шесть лет Каско – уже обогнавший по размеру салемскую деревню – снова подвергся осаде, на этот раз в ходе того, что затем станет известно как война короля Уильяма. Напряженность в отношениях между французскими и английскими поселенцами чувствовалась задолго до того, как Англия объявила Франции войну в мае 1689 года. В сентябре больше четырехсот французов и индейцев обрушились на маленький город. Берроуз участвовал в семичасовом бою, завязавшемся на территории поля и прилегающего сада; капитан бостонского ополчения очень его хвалил за неожиданное выступление. Эта атака дорого обошлась плохо экипированным поселенцам: двести пятьдесят человек были убиты или взяты в плен, тогда же пятнадцатилетняя Мерси Льюис потеряла родителей. Семья Берроуз взяла ее к себе и, должно быть, наблюдала ее страдания даже в большей степени, чем впоследствии Хэторн. Эти нападения наводнили Салем беженцами. Вновь овдовевший, так и не рукоположенный Берроуз перебрался ниже по побережью и бросил якорь в Уэллсе, в ста двадцати километрах севернее Бостона, оказавшемся теперь на границе. Все, что восточнее, было уничтожено.
Застроенный двухэтажными гарнизонными домами с толстыми стенами, простершийся по обоим берегам реки, богатой осетром и лососем, красивый Уэллс считался самым хорошо укрепленным городом в провинции Мэн. И это оказалось очень кстати, так как лето 1691 года свелось к длительной осаде. Берроуз провел его за чередой застав, в то время как близлежащие поселения сгорели. Очевидец писал о вабанаки: «Все знают, что, если быстро не подоспеет помощь, они ни одного зверя во всей провинции не оставят в живых» [63]. В затяжной июньской осаде они уничтожили весь уэллский скот и вытоптали все поля (благодаря колонистам-бизнесменам индейцы были хорошо вооружены [64]. Только бедный индеец, по замечанию очевидца, не имел пары ружей). В конце июля Берроуз подписал унизительное прошение о провизии к Массачусетскому совету и затем, в сентябре, снова умолял выделить им какую-нибудь одежду. Они были в лохмотьях, без соли; запасов кукурузы оставалось на полгода. Они каждый день ожидали атаки врага. Индейцы схватили одного семнадцатилетнего парня, выбравшегося за хворостом. Зима оказалась ужасной и становилась только хуже: на рассвете 5 февраля 1692 года сто пятьдесят индейцев разграбили и сожгли процветающий городок Йорк, ближайший к Уэллсу. Позже тем днем Берроуз представил властям провинции апокалиптический отчет о событии. Пока в восьмидесяти километрах к югу выползали на свет божий первые обвинения в колдовстве, индейцы вырезали или гнали по снегам в сторону Канады десятки йоркских пленников. Они убивали овец, коров и лошадей. Поговорив с одним сбежавшим юношей, Берроуз нарисовал адскую картину со «столбами дыма, пляской безжалостного огня, издевками армии язычников, криками, стрельбой, избиениями (несмотря на мольбы мужчин, женщин и детей, горько рыдающих и предельно смиренных) и угоном оставшихся в плен, не щадя никого» [65].
Это разорение напомнило ему эпизод из Второй книги Царств, где Давид и его народ обнаруживают, что все их семьи взяты в плен из города Секелага. Глядя на почерневший, сожженный до основания город, «поднял Давид и народ, бывший с ним, вопль, и плакали, доколе не стало в них силы плакать». Вспомнив еще и про разрушение Иерусалима, Берроуз переключился на Плач Иеремии: «Я смотрю, и горечь наполняет душу мою за всех дочерей моего города». Он считал это разрушение божественным укором. «Господь все еще являет нам свое недовольство», – пишет он за три месяца до своего ареста. «Он, который простирал свою длань, дабы помочь нам, теперь восстает против нас». Заканчивает же пастор вариацией божественного обещания избавления из книги Иеремии, которое, как он надеется, совет Массачусетса поддержит: «Если вы останетесь в этой стране, Я буду созидать вас, а не разрушать; Я насажу вас, а не искореню». Берроуз подчеркивал «плохие условия и постоянную опасность», в которых приходилось выживать поселенцам. Уэллс будет следующим, и вскоре ему не останется ничего другого, кроме как сдаться. В атаке на Йорк среди прочих погиб и известный гражданин. Шубаэль Даммер, единственный рукоположенный пастор в Мэне, двоюродный брат Сьюэлла, вышел в то пятничное утро из дома и был убит прямо на пороге – «варварски лишен жизни, раздет донага, изрублен и изувечен», – сообщал очевидец [66]. Жену Даммера похитили. Она не выжила.
Коттон Мэзер тоже писал о Йорке – в статье про падение нравов в Новой Англии. Подробности и зверства совпадали. Вырезанные семьи, пленники под угрозой быть зажаренными живьем. Сердца, поучал Мэзер, должны кровоточить об этой бойне. Но прихожанам также следует пробудиться и внять предостережению Йорка. Где Мэзер прибегал к аллегории, Берроуз подавал сигнал бедствия, хотя и украшенный библейскими аллюзиями. Как Сара Гуд, он был одновременно свиреп и беден, священнослужитель с ружьем, движимый заботой об интересах общества проситель. Он вполне мог заметить, что ненавидимый Андрос лучше защищал Мэн, чем некомпетентное доморощенное правительство, которое его сбросило. Восстание и последовавший хаос только подстегнули врагов [67]. Бостон отвел свои войска, оставив мужчин вроде Берроуза умолять власти о защите. Некоторые даже подавали петиции королю после бостонского переворота, утверждая, что при переходном правительстве «в Новой Англии нет ни мира, ни порядка, ни безопасности» [68].
Хэторн и Корвин очень аккуратно выстроили дело против Берроуза, собрав свидетельские показания шестнадцати человек [69]. Также они предприняли шаги, чтобы допросить подозреваемого лично. Это происходило у Ингерсола, и на этот раз шестидесятилетний владелец таверны, не понаслышке знакомый с ужасами нападений в Мэне, которые заставили и его семью бежать на юг, не ударил палец о палец, чтобы защитить своего бывшего пастора. В какой-то мере нам приходится конструировать обвинения по отрицаниям Берроуза. Самое первое было самым тяжким, оно однозначно весило никак не меньше, чем убитые жены. Когда, полюбопытствовали судьи утром 9 мая, Берроуз последний раз причащался? Провинция Мэн не могла похвастаться высокой плотностью населения – там построили дома менее четырех тысяч британских переселенцев. Они не всегда горели желанием подвергать себя дорожным опасностям ради дня субботнего, в который много чего прекращалось, но точно не засады индейцев. Пусть вынужденно, но Берроуз оказался менее правоверен, чем его инквизиторы. К тому же он либо был непонятлив до саморазрушения, либо Пэррис, который записывал показания, заставил его выглядеть таковым. Когда он в последний раз причащался? Так давно, что уже и не помню, ответил бывший пастор, однако в минувшую субботу он посетил утреннюю службу в Бостоне и дневную в Чарлстауне. Он оставался полноправным членом церкви Роксбери. Он крестил только старшего из своих детей – вместе с давними салемскими прихожанами. Пэррис не записал, что пастор жил далеко от любого места, где мог бы гипотетически крестить остальных[58].
Допрос резко сместился от религии к оккультизму. Вторая жена Берроуза жаловалась на ночные посещения. Что насчет ужасного существа, которое скатилось с крыши, пронеслось мимо камина и пролетело по лестнице? Раб клялся, что это был белый теленок. В другой раз что-то затрещало около кровати и задышало на Сару Берроуз, когда она лежала рядом с мужем. Едва он проснулся, как оно дематериализовалось. Берроуз отрицал, что в его доме обитают призраки, хотя – у него имелась странная привычка поднимать раздражающие темы – он не может не сказать, что жабы там водились. Похоже, его едва ли не развлекало это действо. У него не было особых причин считать себя уязвимым: ведьмы – это же женщины с угрюмым нравом и в плачевных обстоятельствах. И их чаще оправдывали, чем осуждали. В Массачусетсе пасторов не судили за колдовство; у него имелись защитники. Всего три месяца назад он сидел, голодный, в зараженном вшами гарнизоне, окруженный снегами и очень опасным врагом. Дважды он едва не расстался с жизнью. Он видел страшные сцены; он не понаслышке знал про отрезанные носы и уши, вставленные в рот. У него не хватало времени на дьявольских жаб.
Дальше речь пошла о мертвых женах. Надо признать, что некоторые основания летать после смерти над Салемом, проклиная Берроуза, у его женщин имелись. Патнэмы были далеко не единственными, кто утверждал, что все те недели, когда бывший пастор квартировал у них в доме, «он был очень груб со своей женой» [70]. В провинции Мэн Сара Берроуз жила в страхе, не имевшем ничего общего с заколдованными белыми телятами. Супруг бранил ее безжалостно и контролировал маниакально. Он утверждал, что слышит каждое слово, которое она произносит в его отсутствие. Рассказывали, что однажды он собирал клубнику с Сарой и ее братом, а на обратном пути вдруг исчез. Сара с братом его не дозвались и поскакали домой. Он каким-то образом их обогнал – пешком, с корзинкой ягод. А потом устроил жене выволочку за гнусные вещи, которые она о нем говорила за его спиной. Даже дьявол такого не может знать, запротестовал шурин, на что Берроуз таинственно заметил: «Мой бог являет мне ваши мысли»[59] [71].
Через неделю после родов жены Берроуз как-то раз заставил ее стоять на ногах, а сам долго и со вкусом ее отчитывал. Когда дочь обвинила его в последовавшем недомогании женщины, он обрушился и на нее (в ночь перед слушаниями Берроуза, по утверждению Шелден, призрачный маг сообщил ей, что он убил двоих собственных детей; обвинение вполне могло показаться правдоподобным людям, знавшим эту семью, где дочери всегда вставали на сторону своей мачехи). Хотя бывший пастор не душил своих жен и не резал, как предполагали некоторые, эти несоответствия остались незамеченными – выбор выражений был интересным. Берроуз хранил секреты, что плохо вписывается в общество, повернутое на слежке друг за другом. Вскоре всплыло, что он пытался заставить замолчать женщину, которой пожаловалась его дочь. Если его жена не выживет, соседка не должна была никому рассказывать об имевшей место выволочке. Берроуз, возможно, плохо обращался и с Мерси Льюис: в ее воспоминания о бывшем нанимателе прокрадывался особый градус насилия. Она не подпишет его книгу, сообщила она ему, «даже если он бросит меня на сто вил». Мстительные женщины были в Салеме 1692 года повсюду.