невзгоды и загадочные происшествия, которых всегда в избытке. По всему округу Эссекс вдруг начали находить особый смысл в каждом приступе колик, в проблемах с мочевым пузырем, онемении конечностей, глухоте и вообще в любом сбое – в том числе в неожиданном проявлении доброты.
Не все беды были от летающих ведьм. Сара Чёрчилль, главная обвинительница Джорджа Джейкобса, покинула заседание 10 мая в слезах, заламывая руки. Свою беду она принесла к племяннице Ингерсола. Она никогда не притрагивалась к дьявольской книжке, рыдала девушка, хотя и поклялась до этого в обратном. Ее показания – «абсолютная ложь и неправда» [80]. Наперсница ей не верила. Всхлипывающая Чёрчилль настаивала. Почему, ради всего святого, ты солгала? – спросила старшая подруга младшую. Потому что судьи угрожали запереть ее в салемском подземелье вместе с Берроузом, объяснила Сара. Она лучше оговорит себя, чем окажется закованной в черной дыре с колдуном. Проблема, стонала она, скорее в недоверии, чем в доверчивости. Если бы она один-единственный раз сказала преподобному Нойесу, что подписала книжку, он бы ей поверил, «но если бы сотню раз сказала правду, – то нет».
В конце мая восьмидесятиоднолетний салемский фермер Брэй Уилкинс готовился к поездке в Бостон, когда к нему приехал муж его внучки [81]. Может ли Уилкинс за него помолиться? Молодой человек – это был Джон Уиллард, сосед Патнэмов, – не находил себе места. Его обвинили. Уилкинс, как мог вежливо, пытался от него отделаться. Они давно уже не ладили: клану Уилкинсов не нравился Уиллард. Ну и кто должен явиться, именно когда Брэй Уилкинс через несколько дней сядет за стол в Бостоне, как не этот молодой человек? Вот он бросает недобрый взгляд на патриарха семьи – и в следующие дни старик мучается от страшных болей в мочевом пузыре. После наполненного болью возвращения в Салем – Уилкинс чувствовал себя так, «словно побывал на дыбе» – он пожаловался Мерси Льюис. К маю девушки сделались настоящими охотницами на ведьм; родители больных детей устраивали к ним паломничества. Пусть им было всего одиннадцать или двенадцать, но под чутким руководством Пэрриса они могли объяснить, почему несколько голов скота в соседней общине замерзли насмерть шесть лет назад. Мерси ясно как божий день видела, что муж внучки Уилкинса давит старику на живот.
В тот месяц колдовство забрало свою первую жертву. В начале мая Дэниэл, семнадцатилетний внук Брэя Уилкинса, тоже бредил насчет Джона Уилларда. Дэниэл, возможно, был среди тех, кто знал, что Уиллард избивает свою жену. И уже мог слышать слухи о колдовстве. Он заявил, что Уилларда надо повесить. Через несколько дней подросток заболел и вскоре уже не мог ни есть, ни говорить. Врач назвал причиной болезни сверхъестественные силы, и явившаяся на вызов Мерси Льюис согласилась с этим диагнозом. Около постели Дэниэла на заре она видела прозрачного Уилларда, который пытал несчастного, измученного мальчика. Мальчик задыхался. На следующий день Льюис, Мэри Уолкотт и Энн Патнэм – младшая сообщили, что Уиллард давит парню на горло и грудь и душит его. Призрак пообщался с тремя девицами. В субботу 14 мая он объявил им, что намерен скоро убить Дэниэла, «если сможет» [82]. Сейчас ему не хватает сил, так что он обратится к Берроузу за поддержкой. Во вторник призрак поклялся, что убьет юного Уилкинса той же безлунной ночью. Через три часа юноша испустил последний вздох. «Смерть от колдовства», – записал Пэррис напротив его имени в деревенской приходской книге.
Виновник обнаружился в шестидесяти пяти километрах от деревни, ему удавалось целую неделю прятаться от правосудия. Побег говорил в пользу его вины: парень наделал столько шума в караульной будке, что пришлось заковать его в кандалы. Встревоженный маршал подгонял судей с расследованием, чтобы избежать жертв в дальнейшем. Хэторн и Корвин тщательно допросили подозреваемого. «Что ты скажешь об этом убийстве и применении колдовства к своим родственникам?» – спросили они [83]. Уиллард настаивал, что ни одному человеческому существу не желал зла. Тогда вслух зачитали показания девочек. Текст звучал знакомо, вплоть до обвинений в избиении жены. Несколько родственников – а почти все, кто свидетельствовал против Уилларда, были членами его семьи – вспомнили о палках, которые он ломал, колотя супругу. Он бросил ее умирать под лестницей, она уже не чаяла прийти в себя после побоев. В течение всего слушания по залу летали духи, группируясь вокруг Уилларда. Верит ли он, что девочки подверглись воздействию колдовства? «Да, я правда в это верю», – сказал Уиллард и стал следующим, кто опасно запнулся – целых пять раз, – произнося «Отче наш».
Очень тихо на той неделе умерла в тюрьме Сара Осборн, хрупкая деревенская женщина, боявшаяся жестоких индейцев, еще в феврале вытащенная больной из своей постели и с тех пор почти не упоминавшаяся. Нужно было обладать более сильным духом, чтобы выжить, проведя девять невероятно холодных недель и два дня в сырой зловонной клетушке, с плохим питанием и в тяжелых оковах. 10 мая бостонский тюремщик увозил тело Осборн по Корт-стрит, и никто бы не стал спорить с названием, которое этому местечку дали в 1686 году: «преддверье преисподней» [84]. Тогда эту смерть не связали с делом о ведьмах. Хотя именно ее, а не юного Уилкинса следует признать первой жертвой колдовства.
6. Преддверье преисподней
Существование ада моим слабым умишком постичь гораздо проще, нежели существование рая. Без сомнений, это потому, что ад кажется более земным [1].
В идеологически сложный момент у группы детей начинают проявляться признаки некоего расстройства, которое полностью выбивает землю у них из-под ног. Растерянные семьи лихорадочно пытаются выяснить диагноз. Тем временем симптомы под наблюдением усугубляются, и болезнь распространяется по округе. Группа экспертов – в данном случае пасторов – подключается к расследованию, самой популярной становится самая непроверяемая версия, голословные обвинения сыплются со всех сторон, и вот уже семьдесят человек оказываются запертыми в непроветриваемых тюремных камерах, их обвиняют в преступлениях, которые они даже не вполне могут себе вообразить. Такое случается, и не только в XVII столетии. Чего точно нельзя было ждать от 1692 года, так это какого-либо решения проблемы [2]. Хэторн мог вести следствие и помещать под стражу подозреваемых. Но ни он, ни любой другой из массачусетских магистратов не мог перейти к следующим шагам – слушаниям большой коллегии присяжных и формальным обвинительным заключениям, – пока действующий губернатор не разрешит судебные разбирательства по салемским делам. Умеренный либерал восьмидесяти девяти лет, временно занимавший эту должность, похоже, решил потянуть время. Шестнадцать лет назад он отменил смертный приговор одной обвиненной ведьме из Ньюбери (той самой женщине, с которой Джон Хейл говорил после помилования). Колония балансировала между правительствами – или, точнее, «между правительством и его отсутствием» [3]. Она ждала хартию, которая, все знали, уже была на пути к ним. Она ждала нового губернатора. Все замерло в этом режиме ожидания. «Салем – одна из немногих драм в истории человечества с завязкой, кульминацией и развязкой», – отметил Артур Миллер в 1953 году [4]. Сейчас как раз разворачивался второй акт, когда паника набирала силу, а тюрьмы округа Эссекс лопались от гремящих цепями колдунов и колдуний.
Избавление – или, по крайней мере, некая судебная помощь – явилось на заре 14 мая в неожиданном виде здоровенного мужика, бывшего пастуха из Мэна[62]. Сэр Уильям Фипс, новый массачусетский губернатор, проплыл мимо россыпи островов и высадился в чудесной гавани Бостона вечером в ту субботу [5]. Еще не сойдя на берег, он ощутил горьковатый запах новоанглийской хвои. Город, построенный на склонах трех холмов – с красивыми церквами, широкими пристанями, двухэтажной ратушей и рынком, где в изобилии располагались хорошие магазины и ряды торговцев всякой всячиной, – почти со всех сторон окружала вода. При этом Бостон был достаточно компактен, чтобы легко пройти его из конца в конец, если у вас, например, потерялась корова. Кирпичные здания с двускатными крышами уже вырастали среди тесного лабиринта деревянных домиков. Однако вы по-прежнему скорее могли встретить кабана, чем экипаж на его узеньких улочках. Вся временная администрация собралась на набережной встречать Фипса: приветственные крики толпы желающих засвидетельствовать ему свое почтение отскакивали от мощеных дорог, им вторили радостные пушечные выстрелы. Вместе с новым губернатором прибыл Инкриз Мэзер и переосмысленная хартия колонии. Этой троице предстояло спасти Массачусетс, «потрясенный и разбитый край» [6], от последовавшей после свержения Андроса анархии, от «тысячи недоразумений и затруднений» [7], которые донимали ее народ.
Крепкий мужчина сорока одного года, проследовавший в ратушу в компании нескольких сотен ополченцев с флагами – кто с мушкетами и пиками, кто в нагрудниках или тяжелых кожаных камзолах, – казался не очень подходящим для этой задачи [8]. Дородный сын кузнеца с приятным лицом, Фипс провел ранние годы в дальних пределах провинции Мэн. В двадцать два года он переехал в Бостон и сделался корабельным плотником. Неотесанный и сверх всякой меры амбициозный, он не стал довольствоваться одним лишь статусом одного из первых «людей, которые сами себя сделали», в американской истории. В то время, когда Сэмюэл Пэррис открывал по соседству свой магазин, Фипс решил испытать удачу и отправился в Вест-Индию на поиск затонувших сокровищ. Результатом первой экспедиции стали лишь два мятежа, первый из которых он подавил фактически голыми руками. Третья же принесла немало золота, серебра и драгоценных камней, найденных у берегов Гаити. Путешествие финансировали британские толстосумы, и Фипс привез в Лондон тридцать тонн серебра. Кейнс, писавший столетия спустя, называл это предприятие «одним из удивительнейших свидетельств невероятного успеха». Добыча Фипса изменила финансовое будущее Англии, спровоцировав бум на рынке акций и став фундаментом для Банка Англии. Во времена, когда пятьсот фунтов стерлингов считались целым небольшим состоянием, одна только доля Фипса составила одиннадцать тысяч