Обвинительницей Элизабет оказалась Абигейл Уильямс. Однако Пэррис не разрешил им разговаривать в своем доме, как обещал Хейл: его племянница встретится с четой Кэри только в таверне Ингерсола. Кэри пришли в шумное заведение, которое обслуживал Джон Индеец. Дни суда стали для пивной настоящим благословением: поглазеть на свершение правосудия стекались толпы любопытствующих, а судебные исполнители получали щедрые скидки на спиртное. Джон представился одним из околдованных. За чашу сидра он поведал супругам свою историю и показал свои раны. На одном из предыдущих слушаний исполнители связали веревкой руки подозреваемого в колдовстве. Тут же магически соединились и руки Джона, а веревка впилась в плоть. Он ни в коем случае не связывал свою напасть с Титубой, признавшейся ведьмой, которая уже почти три месяца сидела в тюрьме, как он рассказал супругам Кэри. В середине беседы в таверну ввалилась компания девочек, которые «рухнули на пол, как свиньи», отметил Кэри. Похожие на труппу слабоумных акробаток, они не разлучались с перерыва в судебном заседании. Кто-то позвал нескольких женщин, чтобы их унять. Время застыло, все робко ждали, что провозгласят юные особы. Придя в себя, они закричали в один голос: их мучила Элизабет Кэри! Моментально из соседней комнаты, где заседали судьи, вышел маршал. В руках у него был ордер на арест. При попустительстве ли преподобного Хейла или без оного, но супруги Кэри угодили в ловушку.
Приехав в Салем, чтобы вернуть свое честное имя, Элизабет Кэри оказалась под допросом. Хэторн и Корвин, судя по всему, не отступили от привычного им порядка: они велели матроне из Чарлстауна встать, широко развести руки и отвернуть голову, чтобы не мучить девочек. Две из них ее обвинили. Она сказала, что ни разу в жизни их не видела. Ее муж спросил, может ли он хотя бы подержать руку своей жены. Хэторн отказал. Элизабет начала плакать. Может ли муж вытереть слезы на ее глазах и пот на ее лице? Это Хэторн позволил. В помещении было душно, Элизабет почувствовала, что сейчас упадет в обморок. Можно ей опереться на мужа? Хэторн рявкнул, что «раз у нее хватило сил истязать этих людей, то хватит сил и постоять». Капитан корабля возмутился такой жестокости, Хэторн велел ему либо молчать, либо покинуть здание. А далее появился не кто иной, как спотыкающийся Джон Индеец, всего пару часов назад попивавший сидр с Элизабет Кэри, тогда еще совершенно невосприимчивый к ее нечеловеческим способностям.
Хэторн обратился к околдованным. Кто напустил чары на Джона? Девочки сразу увидели склонившуюся над ним Элизабет Кэри. Хэторн снова прибег к испытанию касанием, которое теперь применяли повсеместно. Если вдруг этот тест не давал результата, судья требовал, чтобы подозреваемая нажимала сильнее, и еще сильнее, пока результат не появится. Нередко подозреваемой завязывали глаза. Прикосновение ведьмы, как считалось, позволяло ядовитым частицам, которые она испускала из глаз, вернуться в ее тело; завязанные глаза позволяли этому произойти, не причинив вреда пораженному. К ужасу некоторых подозреваемых, Нойес тоже подхватил эту практику. Итак, Хэторн приказывает Элизабет дотронуться до Джона, но ни в коем случае на него не смотреть, судебные исполнители осторожно направляют ее руку. Джон с силой дергает эту руку, оба падают. Увидев свою жену неуклюже распростертой на полу рядом с рабом-индейцем, Кэри, шокированный, закричал: он надеется, что Господь отомстит бессердечным судьям! Ничего больше капитан произнести не успел – огласили постановление о заключении Элизабет под стражу. Ему с большим трудом удалось вытребовать для нее комнату на эту ночь. Ночь, которая была бы бессонной, даже имейся там кровать. Кровати там не имелось.
Вместе с Мэри Эсти и шестью другими женщинами Элизабет Кэри отправилась на следующий день в бостонскую тюрьму. Это была уже вторая доставка туда ведьм после возвращения Фипса. Он запомнит, что в тот понедельник распорядился заковать в цепи всех подозреваемых, но, исходя из записей тюремщицы – очень скрупулезных, ведь все расходы по содержанию обвиняемой, от соломы и одеял до цепей, ложились на нее саму, – руки и ноги заключенных уже и так были скованы. Пуританское наказание призвано было быть публичным, исправляющим и скорым; ему требовались зрители. Преступника приговаривали «сидеть в колодках на всеобщем обозрении целый час в следующий день наставлений, если позволит погода» – не для его удобства, а для удобства зрителей [35]. Вся община должна страдать из-за деяний злодея, а искупление его греха крайне необходимо для душевного спокойствия каждого ее члена.
Бостонская тюрьма в мае была переполнена: там держали большинство обвиняемых в колдовстве. Это каменное здание громко заявляло о себе уже издалека – вокруг стояла густая вонь от разлагающихся отбросов и гниющих ран [36]. Вместе с заключенными страдали и соседи. Посетители не ожидали подолгу. В жуткой тесноте арестанты пугали друг друга и прохожих. На незастекленных окнах стояли железные решетки, сквозь которые человек мог протянуть руку, чтобы взять передачу или дотронуться до руки близкого. А мог получить плевок и издевательства, и некоторые приходили сюда именно с этой целью. Когда одна семнадцатилетняя служанка в мае пришла в тюрьму по какому-то поручению, салемская попрошайка Сара Гуд узнала ее и попросила табаку. Тело арестованной едва прикрывали остатки полуистлевшей одежды. Девушка швырнула ей в лицо пригоршню древесных опилок: «Вот достойный тебя табак!» Гуд ее прокляла, и эффект был таким же, как пятью месяцами ранее у детей Пэрриса: подросток еще несколько недель бредил и падал в обморок.
В тюрьмах было невыносимо холодно, особенно в середине зимы, и власти иногда не могли придумать адекватную причину для содержания там узников. В 1678 году они отправили стучащего зубами заключенного (осужденного за нападение на констебля) домой. В декабре 1685 года отец Хэторна отослал одного конокрада на Барбадос слугой, уверенный, что если тот останется в тюрьме, то замерзнет насмерть еще до суда. Ветер насквозь продувал ветхое строение, влажность от близости океана проникала всюду. И хотя зима в 1692 году была еще холоднее предыдущих, никто не отправлял ведьм на Барбадос. Милосердие было в большом дефиците. (Вспыльчивый бостонский тюремщик, как говорили, внешне напоминал человека, но демонстрировал «свирепость и грубость тигра» [37]. Он дважды укреплял свое учреждение бревнами и дополнительными замками.) По закону заключенному полагались льняное волокно или пенька для сна и хлеб с водой для еды. Никто не рассчитывал, что какая-нибудь Титуба или Сара Гуд проведут за решеткой месяцы в условиях, которые превращали зловонный, зараженный вшами загон – совершенно точно не предназначенный для длительного пребывания – в «могилу для живых». В самом продвинутом из подобных заведений Новой Англии свергнутый Андрос и его генеральный прокурор могли в 1689 году ожидать, что во время дождя в камере будет как минимум пятнадцать сантиметров воды. Почти все время в темноте, все время голодные, подозреваемые ведьмы поставили печальный рекорд. Тратя немало денег, некоторые родственники – включая топсфилдского констебля – регулярно совершали поездки длиной в целый день, чтобы снабжать заключенных родственников едой, питьем и свежим постельным бельем. Дочери одной осужденной женщины из Ипсвича дважды в неделю привозили к ней своего слепого отца.
Салемская тюрьма была ненамного лучше. В помещении площадью тридцать семь квадратных метров имелось неосвещаемое подземелье, где Джордж Берроуз провел весну и лето. Наверняка он чувствовал себя «погребенным заживо», как и один чиновник из администрации Андроса в более просторной камере. В прошлом тюрьму называли «зловонным местом, воздухом которого не должен дышать христианин» [38]. Пасторский сын, вынужденный гнить там какое-то время, думал, что умрет от холода, будучи и так «почти отравленным вонью собственного дерьма и всего окружающего». Ни один человек, утверждал он, не может вынести «этого чумного смрада». За два с лишним морозных месяца он не сделал ни глотка свежего воздуха. Уильям Дантон, городской плотник, возглавлял салемское пенитенциарное учреждение [39]. Похоже, он исполнял все неприятные гражданские обязанности: ловил мальчишек, пытавшихся пораньше сбежать с собраний в молельне, вызывался быть понятым, собирал налоги. Дантон жил с семьей в здании на Вашингтон-стрит, где его жена продавала заключенным напитки. Охрану значительно усилили после того случая год назад, когда она нечаянно помогла заключенным бежать, уйдя за пивом (побеги до сих пор совершались, но далеко ли убежишь с четырехкилограммовыми кандалами на ногах?). Именно шестидесятичетырехлетнему Дантону выпала малоприятная задача – искать на телах ведьм и колдунов характерные отметины и ковырять булавкой пятна на коже. Невозмутимый Джордж Джейкобс ничего не почувствовал – еще одно доказательство вины.
Натаниэль Кэри сумел уберечь жену от бостонского заточения. Богатые пользовались особыми привилегиями – не только из-за того, что персонал в тюрьмах был по-особому падок на взятки: бостонский тюремщик лишь подтверждал мнение, что такие люди могут больше получить с вверенной им территории, чем с сотки лучших английских пашен. Когда Филипа Инглиша в конце концов взяли под стражу, он заплатил четыре тысячи фунтов, чтобы жить не в тюрьме, а в доме тюремщика. Элизабет Кэри утром 24 мая перевезли через реку в кембриджскую тюрьму, поближе к дому. Ее муж сомневался, что она переживет следующий день, когда в провинции начался пост, призванный дать отпор Сатане. Тяжелые кандалы на ногах женщины привели к конвульсиям. Много раз Кэри требовал их снять. Много раз ему сообщали, что она должна оставаться в кандалах, даже если это опасно для ее жизни, – его жена представляет страшную угрозу общественной безопасности.
К концу мая в тюрьмах сидело минимум шестьдесят подозреваемых, больше, чем когда-либо до того в Массачусетсе. Те, кто замерзал зимой, начали изнемогать от весенней жары. Ситуация становилась критической и требовала принятия срочных мер, как требовали их и узники. Чуть раньше была подана петиция с требованием освобождения благочестивой Ребекки Нёрс, ее подписали тридцать девять жителей деревни. Она наверняка знала об этом от регулярно навещавшей ее семьи и от вновь прибывших заключенных, в числе которых оказалась ее повторно арестованная сестра. Поток жалоб тем временем не истощался. Через две недели после своего приезда Фипс распоряжением, в котором упоминаются душные тюрьмы, но не множество ведьм, учредил особый суд по салемским делам [40]. Он назначил девять судей, для кворума на любой сессии хватало пяти. Большинство из них имели подобный опыт, все состояли в губернаторском совете. Это были торговцы и землевладельцы, самые видные люди Массачусетского залива. Деньги и влияние давали им право сидеть на лучших местах в церкви. Среди них не водилось склонных к насилию охотников за сокровищами. Однако бед они вскоре натворят не меньше, чем целый сонм ведьм – разрушительниц церквей.