Вскоре констебль доставил Фостер в деревню Салем – на лошади, что гораздо труднее, чем лететь по воздуху. Фостер, соседка Болларда с южной окраины города, была вдовой древнего дружелюбного андоверского фермера. 15 июля ее подвергли первому из нескольких допросов. Начались они сразу после того, как Стаутон приговорил к смерти пять ведьм, а закончились через два дня после казни. Сперва старушка отрицала всякую причастность к колдовству. Но вскоре начала рассказывать суду сказку в духе Титубы [10]. Дьявол явился к ней в виде экзотической птицы. Он обещал ей богатство и дар сглаза. Потом она полгода его не видела, но соседка, Марта Кэрриер, общалась с ней от его имени. Спрашивал ли кто-нибудь Фостер о хворающей Элизабет Боллард, неизвестно.
По указанию Кэрриер она с помощью куколок заколдовала нескольких детей и кабана. Кэрриер сообщила ей о майском дьявольском шабаше и организовала перелет. Всего на лугу, где председательствовал преподобный Берроуз, собралось двадцать пять ведьм и колдунов. Через три дня из салемской тюрьмы от Фостер прилетело дополнение – о забарахлившей в полете палке и аварии. Она упомянула, что на сборище присутствовали и двое других мужчин, а еще она подслушала, как другая ведьма сказала, что всего их триста пять. Нечисть собиралась уничтожить деревню. Стаутон назначил повешение на следующее утро; день выдался суматошным для судей, времени оставалось мало. Джон Хейл спросил, может ли он остаться с подозреваемой подольше. Его интересовало несколько деталей. На чем Фостер летала в Салем? Сколько длился перелет? Где конкретно проходила встреча? Именно Хейл первым услышал про хлеб и сыр в кармане Фостер, об этом ничего нет в судебных документах. Он также узнал, что она ужасно боится – ведь Джордж Берроуз и Марта Кэрриер убьют ее за раскрытие их секретов. Оба они сидели в кандалах тут же, неподалеку. Их призраки ранее являлись с острыми предметами и намеревались ее зарезать (зять Фостер перерезал ножом горло ее дочери. А сама она происходила из общины, которая – в отличие от Салема – подвергалась набегам индейцев). Признание в колдовстве могло спасти вам жизнь, но требовало от вас больших усилий.
И наедине с Хейлом, и перед судьями Фостер демонстрировала полную готовность сотрудничать. Довольно скоро, однако, обнаружилось, что она не была с ними до конца откровенна. Похоже, в аварию, помимо них с Кэрриер, попал еще и третий пассажир, тихо сидевший за спиной Фостер. Об этом 20 июля проболталась сорокалетняя Мэри Лэйси, недавно арестованная в Андовере [11]. Лэйси жила на севере города. При обыске в ее доме нашли связки тряпья и перьев, подозрительно похожие на куколок. Фостер также утаила некоторые детали леденящей кровь церемонии. Дьявол окунал их головы в воду, по шесть раз – это было своего рода крещение; отныне они принадлежали ему. Обряд проходил у ближайшей реки, куда он принес Мэри на руках. 21 июля Энн Фостер в четвертый раз предстала перед магистратами – объяснять, почему она рассказала не все. Здесь открылась сенсационная подробность: Мэри Лэйси, восполнившая недостающие кусочки истории, приходилась ей дочерью.
21 июля был день наставлений, первый после коллективной казни. Погода оставалась необычно жаркой и сухой. Судьи говорили свысока, со снисхождением, переходящим в глумление. «Матушка Фостер, – начал один, скорее всего Хэторн, – ты помнишь, что мы трижды говорили с тобой, и помнишь ли ты теперь, в чем ты призналась тогда?» Маршал вслух зачитал текст ее признания. Она поклялась в правдивости каждого слова. Судья ее похвалил. Она может рассчитывать на большее милосердие, чем другие, потому что признала свое участие в «великом злодеянии». Но вряд ли она была до конца с ними откровенна. Почему не сказала, что с ней летала ее дочь? Как давно ее дочь – ведьма? Фостер занервничала. «Ты не знала, что твоя дочь ведьма?» – давил Хэторн. Нет, не знала и теперь ошеломлена. Она опознает сообщников, если увидит их? На поле тогда собрались две компании ведьм? Она только помнит, что на сборище была Кэрриер. Тут на помощь пришла Мэри Уоррен: призрак подтвердил, что Фостер сама завербовала свою дочь.
Власти считают, что это произошло примерно тринадцать лет назад. Правильно? «Нет, и я знаю о том, что моя дочь ведьма, не больше, чем о том, когда умру», – ответила андоверская вдова с той же твердостью, с какой ранее говорила о подробностях своего неудачного полета в Салем. Ей снова напомнили, как важно снять с себя этот груз: «Не будет тебе спокойной совести без чистосердечного признания», – убеждал один из судей. Фостер поклялась, что если бы знала еще что-то, то рассказала бы. Тогда магистраты вызвали ее младшую дочь. Не успела Мэри Лэйси войти в молельню, как закричала на мать: «Мы предали Иисуса Христа, и дьявол поглотил нас. Как нам теперь очиститься от скверны?» Фостер начала еле слышно молиться. «Какому богу молятся ведьмы?» – поддел ее судья. «Не знаю, помоги мне Господь», – ответила сбитая с толку старушка. Тем временем ее дочь раскрывала всё новые детали того полета и сатанинского крещения – отличительного знака андоверского ведьмовского сообщества: страх перед баптистами там не уступал страху перед нападениями индейцев. Мэри Лэйси заявила, что ее мать сидела на палке впереди, и подробно описала сатанинскую церемонию. Вопросы провоцировали ответы, и в итоге она выложила карту про «царицу ада».
Судебные служащие вывели двух женщин и ввели в зал их дочь и внучку. Боллард заодно обвинил и миловидную здравомыслящую восемнадцатилетнюю Мэри Лэйси – младшую в том, что она околдовала его жену. Мэри Уоррен тут же начало трясти, и Лэйси-младшей велели прикоснуться к ее руке. Конвульсии у двадцатилетней горничной Проктера сразу прекратились. Сначала от подростка из Андовера не было толку. «Где моя мать, которая превратила меня в ведьму, о чем я даже не догадывалась?» – закричала она, и этот вопрос был еще более тревожащим, чем тот, что прозвучал в июне; тогда одна из подозреваемых спросила, может ли она быть ведьмой и не знать об этом. Младшую Лэйси попросили улыбнуться горничной Проктеров, не причинив ей при этом вреда. У нее не получилось: Уоррен рухнула на пол. «Теперь ты признаёшь, что ведьма?» – спросили у Лэйси. Она могла лишь согласиться, хотя и исходила, по-видимому, из другого определения. Будучи непослушным ребенком, юная Мэри доставляла родителям много проблем, убегала из дома на два дня и постоянно давала матери повод желать, чтобы черт ее побрал. Но она упорно повторяла, что не подписывала никаких пактов. Судьи напомнили ей: если она хочет быть спасенной Иисусом, если ожидает милости, то должна сознаться. «И тогда она заговорила», – внес в протокол судебный писарь. Девушка оказалась более щедрой на подробности, чем ее мать или бабушка. Вообще для Салема характерно, что от молодого поколения, включая Коттона Мэзера, исходят особенно красочные рассказы. Мэри Лэйси – младшей уже приходилось пускать свою фантазию в полет. Похоже, юному существу легче было описывать сатанинские эскапады, когда оно уже знало или верило, что дьявол его поработил. В записях осталась лишь кроха ее самоощущения. «Я всегда была непослу…» – на этом ее речь обрывается вместе со страницей. В общем, эта девушка оказалась достойной соперницей хитрой Абигейл Хоббс.
Она словно продолжает именно с того места, где остановилась Абигейл; невозможно поверить, что они не встречались. Дважды в ночи Мэри будил странный шум. Это происходило на прошлой неделе, за неделю до того, шестнадцать месяцев тому назад – детали менялись по ходу дела. Первый раз дьявол явился в виде коня, второй – в виде «круглой серой штуковины». А он приходил, когда ты убегала из дома? – спросили магистраты, желая соединить воедино сверхъестественные преступления и подростковые проделки. «Нет, – ответила Мэри, – но он внушал мне мысли не слушаться моих родителей». Он приказал ей навести порчу кое на кого, в том числе на Элизабет Боллард (наконец-то прозвучало это имя). Мэри творила чары с помощью куколок. В свой рассказ она включила мать и бабушку, Марту Кэрриер и подростка Ричарда, сына Марты. Как именно она поклонялась Сатане? «Он велел молиться ему и служить и говорил, что он мой бог и господин», – ответила молодая Лэйси. Сделка становилась все более привлекательной: согласись она – и не будет ни в чем нуждаться. Мэри назвала еще одного сына Кэрриер и добавила кое-что интересное. «Требует ли от тебя дьявол чего-то, кроме как причинять людям страдания?» – спросил магистрат. Конечно! Ведьмам надлежало активно вербовать себе пособников. Плюс они должны были отрекаться от своих церковных ритуалов – такая перспектива подрывала самый фундамент Новой Англии.
Мэри Лэйси – младшая открыла, как человек может весь день сажать пшеницу и одновременно общаться с дьяволом и почему соседи не замечают его кульбитов. «Иногда мы оставляем свои тела дома, а иногда перемещаемся вместе с телами, – объясняла она, – и дьявол пускает людям туман в глаза и не дает им нас увидеть». К тому же она осветила более важный вопрос. «Может ли дьявол вредить, вселившись в любого человека без его согласия?» – спросили судьи, видимо, надеясь, что подросток сейчас разрешит их нерешаемую правовую проблему. «Когда кто-то ударит призрака или духа мечом или дубинкой, возникнет ли рана на теле его хозяина?» Лэйси подтвердила: да, возникнет. У ее матери и бабушки имелись подобные повреждения. Признание дало немедленный результат: сверившись с показаниями призрака, Мэри Уоррен подошла к Лэйси и взяла ее за руку. На этот раз у горничной Проктера не возникло ни тени неприятных ощущений.
Только тогда Мэри Лэйси – старшую вернули в зал. Словно придумав удачную подпись к потрясающей картинке, один из судей провозгласил: «Вот несчастное дитя, никудышная мать и бабка». Большего и не требовалось, чтобы спровоцировать эмоциональный взрыв. «О, мама! Почему ты снова и снова отдавала меня дьяволу?» – вопрошала девушка, и слезы катились по ее щекам. Мэри Лэйси – старшая извинилась. Дочь поквиталась с ней: мать так часто призывала дьявола ее забрать, что это желание исполнилось! «О, мое сердце сейчас разорвется. О, моя мать отдала меня дьяволу», – всхлипывала она. Девушка молила Бога сорвать маски со всех ведьм. В зал вернули ее бабушку. В деревенской молельне перед Хиггинсоном, Гедни, Хэторном и Корвином стояли три поколения ворожей. Самая молодая продолжала: «О, бабушка! Почему ты отдала меня дьяволу? Зачем склонила меня ко тьме? И нет, бабушка, не отрицай. Ты в свое