Сьюэлл восхищался своим пастором. Тот гениально проповедовал и даже невыдающуюся проповедь умел произнести вдохновенно. Человек осмотрительный и уравновешенный, он не замирал за кафедрой, когда прихожанин падал в обморок. Он бежал на помощь к подростку в отчаянии: Сьюэлл обратился к нему, когда его пятнадцатилетняя дочь переживала душераздирающий кризис веры. Среди массачусетских пасторов только Коттон Мэзер превзошел бы Уилларда по части написанных книг. Когда доходило до «ангелов зла» и «адских замыслов», никто в Новой Англии не мог сравниться с пастором бостонской третьей церкви. Еще будучи молодым священником в удаленном Гротоне – находившемся в восьмидесяти километрах к западу от деревни Салем, но еще более изолированном, особенно в снежные зимы, – Уиллард оказался вынужден иметь дело с необъяснимым. В 1671 году его шестнадцатилетняя горничная вдруг начала рычать и визжать, взрываться «безудержным вызывающим смехом», «дурацки» жестикулировать «по-обезьяньи» и скакать по дому. Она завывала и валилась на пол, то задыхалась, то впадала в беспамятство. У нее случались двухдневные припадки такой силы, что шесть мужчин не могли ее удержать. И да, Элизабет Нэпп тоже видела в камине волшебных существ [21].
Все было как в Салеме, только произошло двадцать один год назад, за семнадцать лет до инцидента с детьми Гудвинов. Те дети лаяли как собаки и урчали как кошки, а Элизабет Нэпп лаяла как собака и мычала как теленок. Она перекрывала своими воплями молитву. Она дралась и плевала в лицо взрослым, которые о ней заботились. Элизабет встречалась с Сатаной. Еще до Коттона Мэзера она могла сообщить, что в мире больше дьяволов, чем людей, – и это заявление особенно правдоподобно звучало в таком захолустье, как Гротон. Уиллард позвал врача. Тот диагностировал у Элизабет желудочное расстройство, «в результате которого газ попадает в ее мозг и вызывает странные фантазии». После повторного осмотра он отказался приходить к пациентке снова: что бы ни было причиной ее болезни, оно от дьявола.
Элизабет той зимой много посещали – Уиллард отмечал, что при обследовании симптомы усиливались и становились тем более выразительными, чем больше приходило народу, – но никто не провел рядом с ней столько времени и не вытерпел от нее так много, как сам хозяин. Он посвящал подростку целые дни, молился с ней, убеждал, утешал. Она тоже обвинила уважаемого соседа в том, что он ее заколдовал. Она тоже признала, что подписала договор с сатаной. Дьявол обещал «деньги, шелка, красивую одежду, освобождение от работы, показать ей весь мир». Он собирал для нее хворост даже после того, как она отказалась от его помощи. В промежутках между припадками она безутешно плакала. Она призналась в целом ворохе грехов: кричала на родителей, отлынивала от молитвы, думала о самоубийстве. Уиллард оставался спокойным, даже когда Элизабет открыла ему, что дьявол велел ей убить пастора и его детей, причем младшего нужно было бросить в огонь. Она то бессвязно мямлила, то разъярялась, то обвиняла, то извинялась, то «глупила и дурила», то впадала в транс, то вдруг рассудок ее светлел. Ее тоже как магнитом тянуло в камин. Она едва не нырнула в колодец. Она без конца противоречила сама себе. Это был дьявол; это был сосед; это был дьявол, переодетый в соседа; это все выдумки; она встречалась с дьяволом на ступеньках пастората; она подписала семилетний контракт кровью; она ничего такого не подписывала.
Стоило только всем прийти к мнению, что она не одержима, как однажды темным декабрьским вечером в воскресенье низкий, рычащий мужской голос зазвучал из ее тела. Это произошло в молельне, семья Элизабет бросилась к ней. Уиллард спустился с кафедры и тоже подошел. «О! А ты большой подлец», – поздоровалась она взрослым сиплым голосом, не шевеля губами. У Уилларда кровь застыла в жилах. «Обескураженный и ошеломленный», он попросил зажечь свечу. Тут точно имел место некий хитрый трюк. Он некоторое время вел переговоры с неприветливым духом, засевшим в теле девочки-подростка, убеждая дьявола явить себя. «Ты напропалую лжешь людям», – поддел дух. «Сатана, ты лжец и обманщик, и Господь однажды докажет свою правоту», – ответствовал Уиллард. Потом он призвал присутствовавших на коленях молиться у кровати Элизабет. Дьявол пророкотал, на этот раз громче: «Придержи язык, придержи язык и уйди, грязный подлец». Уиллард все детально, многословно записал, но воздержался от выводов. Можно много чего сымитировать, но такое, он был уверен, сыграть нельзя. (Деодат Лоусон говорил то же про салемских девочек: никто не может так скрутить свое тело по собственной воле.) Что касается того, действительно ли Элизабет сотрудничала с дьяволом, «я думаю, – заключил Уиллард, – что на этот вопрос ответа нет». В гораздо большей степени, чем Пэррис или оба Мэзера, удовлетворившись отсутствием у задачи решения, Уиллард на этом и успокоился. Он обратил внимание, помимо прочих любопытных вещей, на то, что губы у девушки не двигались на звуках «п» и «м». Он внимательно за ней наблюдал в самое неудобное для этого время года. Также Уиллард сделал кое-что еще более обременительное: отстранил от веры.
Элизабет в конце концов выздоровела. Никого не повесили. Скрупулезное клиническое исследование Уиллардом того, что в конечном итоге посчитали явным случаем одержимости демонами, приобрело широкую известность. Инкриз Мэзер ссылался на него в своих «Вопросах», а до этого включил его в «Удивительные знамения» (и добавил этой инфернальной атаке собственных фирменных приемов. В издании 1684 года дьявол у него «изрыгал самые страшные и омерзительные богохульства»). Через тридцать лет Элизабет Нэпп появится в эпической «Магналии» Коттона Мэзера, к тому времени ее случай станет культовым и войдет в число четырнадцати сверхъестественных чудес невидимого мира. При других обстоятельствах состояние детей из дома Пэрриса тоже могло бы вызвать исключительно сострадание, и их история не вышла бы за пределы деревеньки Салем[132]. Уиллард никого не винил, однако вытащил из того давнего эпизода дополнительный материал для своих проповедей. Дьявол неспроста нацелился на Гротон. Местные жители должны были разобраться, что они такого натворили, чтобы сатанинское копыто ступило на их землю, и всем вместе его выпроводить. В 1692 году Сэмюэл Уиллард одним из первых в Массачусетсе понял мучения Сэмюэла Пэрриса, которому точно так же пришлось спрашивать себя, чем он навлек такое несчастье на свой дом.
Через четыре года после случая с Нэпп на Гротон напали индейцы и сожгли часть города[133]. Уиллард с семьей бежал в Бостон. Неутомимый пастор с голосом словно мед, уже публиковавшийся, без труда нашел работу. Он только начал сотрудничать с третьей церковью, когда в 1677 году в молельню ворвались несколько квакерш, полуодетых, с растрепанными волосами и черными от золы лицами – они учинили «величайший и удивительнейший переполох» на памяти Сэмюэла Сьюэлла [23]. Через десять лет Андрос отобрал у Уилларда приход, самый богатый в Бостоне, и отдал его англиканской церкви. Таким образом, за короткое время светловолосый священник с правильными чертами лица, уравновешенный и логически мыслящий, с глубоко философским складом ума, на собственном опыте познал, что такое вторжение – демонов, индейцев, квакеров и англикан. У него имелись причины стать консерватором, как ни у кого другого. Его кафедра была осквернена «Книгой общественного богослужения»[134]. Его молельню обратили в пепел. Похоже, тогда он имел дело если не с дьяволом, то с неким духом под его началом.
Уиллард заседал в правлении Гарварда вместе с Инкризом Мэзером. Он с радостью поддержал его текст, ставивший под сомнение методы суда, но не подрывавший авторитет его вердиктов. Ему, однако, хотелось сказать больше, чем могло уместиться в предисловии к эссе коллеги. Еще до октября Уиллард написал несколько страниц и выбрал единственный доступный знаменитому массачусетскому пастору способ поделиться с миром своими мыслями: старый добрый самиздат. Тираж передавался из рук в руки и был посвящен Ф. И. и Дж. О. – двум обвиненным колдунам, которым священник помог бежать. Писал Уиллард, чтобы не осуждать, но просвещать. Текст представлял собой вымышленный диалог двух здравомыслящих оппонентов, работающих с одними и теми же источниками, и был напечатан анонимно в Бостоне с поддельными филадельфийскими выходными данными.
В «Некоторых разрозненных размышлениях о наших сегодняшних дебатах по поводу колдовства» некие С. и Б. – предположительно Салем и Бостон, так как бостонцы в какой-то момент начали дистанцироваться от своих соседей-селян – соглашаются по двум пунктам. Во-первых, в Новой Англии свирепствует эпидемия колдовства. Во-вторых, оба они недовольны вероломным агрессивным судом. Уиллард снова касается вопросов, поставленных в предисловии к работе Мэзера, но идет гораздо дальше и предупреждает об опасности свержения государственной власти. Только судебное ограничение может его предотвратить. С. возражает: но тем временем добрые люди легко могут быть принесены в жертву дьяволу! [24] Б. напоминает собеседнику, что кто бы в итоге ни оказался виновен, на кону стоят более серьезные вещи. На этих страницах – а больше нигде он этого сделать не мог – Уиллард ставит под сомнение доказательства, предъявленные в суде. Сверхъестественному, уверяет Б., не место в земном зале суда. Заколдованы, одержимы или же то и другое – в любом случае девочки заодно с дьяволом. Как еще они могут делать свои жутковатые предсказания, сообщать о событиях, происходивших до их рождения, или обвинять людей, которых никогда не видели?
Б. что, правда хочет «полностью признать недействительными показания наших пострадавших?» – интересуется С. Да, Б. именно этого и хочет. Как может дезориентированный, расстроенный человек считаться адекватным свидетелем или свидетельствовать против людей, которых знать не знает? И как судьи могут доверять свидетелю, который даже не встречается с заключенным в суде, как того требует закон? («Это потому, что ведьмы валят бедняжек с ног своими отравленными глазами», – объясняет С.) Правило двух свидетелей должно быть принципиальным, напоминает Б., но С. с ним не согласен. «Ес