— Вот те на! — воскликнула она. — Помяни чеснок, и он тут как тут! — В самом деле, с потолочных балок свисало множество связок чеснока. — Я лично всегда считала, что чеснока никогда не бывает много. По-моему, мне здесь понравится.
Она приветственно кивнула стоящему за стойкой бледному мужчине.
— Гутен день, майне добрый хер! Труа пивас нас, мерси в боку.
— А он не обидится, что ты его так, хером? — спокойно спросила матушка Ветровоск.
— Это по-заграничному господин, — пояснила нянюшка Ягг.
— А вот мне сдается, что всё-то ты выдумываешь, — фыркнула матушка.
Хозяин заведения, всегда работавший по очень простому принципу и считавший, что любой, кто вошёл в дверь, хочет чего-нибудь выпить, налил три кружки пива.
— Ага, видишь! — торжествующе возвестила нянюшка.
— Не нравится мне, как тут на нас смотрят, — тревожно промолвила Маграт, пока нянюшка что-то втолковывала крайне изумлённому трактирщику на собственного приготовления эсперанто. — А вон тот вообще мне улыбнулся.
Матушка Ветровоск присела на скамью, но так, чтобы как можно меньший участок её тела соприкасался с деревом, — видимо, на тот случай, если заграница окажется чем-то вроде заразной болезни, которую можно легко подцепить.
— Вот, — сказала нянюшка Ягг, подходя к ним с подносом, — всё очень просто. Главное — громко и чётко произносить слова, и тебя обязательно поймут.
— Выглядит кошмарно, — призналась матушка Ветровоск.
— Чесночная колбаса и чесночный хлеб, — ответила нянюшка. — Мои любимые.
— Нужно было взять каких-нибудь овощей, — произнесла Маграт, крайне трепетно относившаяся к вопросам питания.
— А я и взяла. Вот же чеснок лежит, — радостно сообщила нянюшка, отрезая себе солидный шмат колбасы, от запаха которой слезы выступали на глазах. — И сдаётся мне, на одной полке я видела что-то вроде маринованного лука.
— Правда? Тогда на ночь нам потребуется не меньше двух комнат, — сурово заметила матушка.
— Три, — поспешно сказала Маграт.
Она исподволь ещё раз оглядела помещение. Молчаливые посетители по-прежнему пожирали их взглядами, в которых сквозила некая выжидательная печаль. Впрочем, любой человек, проведший в обществе матушки Ветровоск и нянюшки Ягг достаточно долгое время, постепенно привыкал к тому, что на него все пялятся, поскольку обе старые ведьмы были из тех людей, которые любое пространство заполняют до краев. И возможно, обитателям здешних мест с их густыми лесами окрест и всем прочим нечасто доводилось встречать незнакомых людей. Вид нянюшки Ягг, с аппетитом уминающей колбасу, мог вполне конкурировать даже с теми фокусами, которые она умудрялась проделывать с маринованным луком. И всё же… как-то не так они смотрели… Откуда-то снаружи, из леса, донёсся волчий вой. Посетители все как один вздрогнули, да так дружно, будто долго репетировали. Хозяин что-то пробурчал. Все нехотя повставали и покинули заведение, стараясь держаться кучкой. Какая-то старушка на мгновение положила руку на плечико Маграт, печально покачала головой и поспешила за остальными. Но Маграт и к этому привыкла. Люди, видя её в компании матушки Ветровоск, частенько жалели бедняжку. Наконец к ним подошёл сам хозяин с зажжённым факелом и жестом пригласил следовать за собой.
— А как ты растолковала ему насчёт ночлега? — спросила Маграт.
— Ну, это просто. «Эй ты, хер, шибко-шибко, софа, три номер, мыль пардон», — ответила нянюшка Ягг.
Матушка Ветровоск попробовала повторить то же самое себе под нос и кивнула.
— Этот твой парнишка, Шейн, и впрямь повидал свет. Что верно, то верно, — заметила она.
— Он говорит, эти слова все понимают, — кивнула нянюшка Ягг.
Когда они по длинной винтовой скрипучей лестнице поднялись на второй этаж, выяснилось, что комнат только две. И одну из них заняла Маграт. Даже хозяин гостиницы вроде бы согласился с её доводами. Он вообще был крайне предупредителен.
Жалко только, он решительно не пожелал оставлять открытыми ставни. Маграт любила спать с открытым окном. А так в комнате было слишком темно, да и душновато к тому же.
«То, что я заняла отдельную комнату, даже справедливо, — подумала Маграт. — Это ведь я фея-крёстная. А остальные просто меня сопровождают».
Она грустно погляделась в небольшое, висящее на стене потрескавшееся зеркальце, покрутилась перед ним, а потом улеглась в постель и стала прислушиваться к происходящему за тоненькой, как бумажка, стенкой.
— Эсме, ты зачем поворачиваешь зеркало лицом к стенке?
— Да не люблю я, когда эти зеркала на меня пялятся.
— Но ведь они на тебя пялятся только тогда, когда ты сама в них пялишься.
На некоторое время воцарилась тишина, а потом:
— Слушай-ка, а этот кругляш тут зачем?
— Видать, подушка такая.
— Ха! Лично я бы нипочем это подушкой не назвала. Даже одеяла нормальные и те придумать не смогли в этих ваших заграницах. Вот ты всё знаешь, как эта штука называется?
— Кажется, Эсме, по-ихнему это дюве.
— Вот дурни. Они что, пледа никогда не видели? Типичный ведь плед. Сами они дюве.
Опять молчание. Затем:
— А ты зубы почистила?
И снова пауза. После чего:
— Ой, ну и холодные у тебя ножищи, Эсме!
— Ничего подобного. Они красивые и удобные.
Тишина ещё раз пытается воцариться. Но:
— Сапоги! Это же твои сапоги! Ты залезла в кровать прямо в сапогах!
— Не доверю я этим чужеземцам, Гита Ягг. Пусть лучше мои сапоги будут на мне.
— И одежда! Ты даже не разделась!
— В заграницах осторожность никогда не помещает. Здесь такие разные шастают, что ой-ой-ой!
Маграт свернулась калачиком под — как его там? — дюве и снова прислушалась. Похоже, матушке Ветровоск сна требовалось не больше часа, в то время как нянюшка Ягг могла храпеть хоть на заборе.
— Гита! Гита! ГИТА!
— Ну шо?
— Ты спишь?
— Вроде того…
— Никак звук какой!
— …Угу…
Маграт ненадолго задремала.
— Гита! ГИТА!
— …Ну шо еще?…
— Кто-то поскребся в ставни!
— …Да кому мы нужны… Спи давай…
Воздух в комнате с каждой минутой становился всё более спёртым. Маграт встала, отперла ставни и широко распахнула их.
Послышалось недовольное ворчание, и что-то с громким стуком ударилось о землю внизу.
В окно светила полная луна. Так-то лучше. Маграт довольная вернулась в постель.
Ей показалось, что она не проспала и минуты, как её снова разбудили голоса из соседней комнаты.
— Гита Ягг, ты что там делаешь?!
— Перекусываю.
— Не спится, что ль?
— Ага. Сна ни в одном глазу, — ответила нянюшка Ягг. — Сама не знаю, и с чего бы это?
— Эй, да ты ж чесночную колбасу жрешь! Думаешь, я стану спать рядом с человеком, который наелся чесночной колбасы?
— Слушай, это моя колбаса! А ну отдай…
Ночную тишину разорвал громкий топот обутых в сапоги ног, а потом в соседней комнате распахнулись ставни, шумно ударившись о стену.
Маграт почудилось, что она услышала еле слышное «уф-ф» и какой-то приглушенный стук под окнами.
— По-моему, ты раньше любила чеснок, — послышался возмущённый голос нянюшки Ягг.
— Колбаса хороша на своём месте, но место её никак не в постели. И ни слова больше. Ну-ка повернись, а то все одеяло на себя стянула.
Некоторое время спустя бархатное молчание было нарушено глубоким звучным храпом матушки Ветровоск. Вскоре к нему присоединилось более изысканное похрапывание нянюшки Ягг, которой куда чаще доводилось спать рядом с другими людьми и которая вследствие этого выработала более приспособленный к присутствию посторонних носовой оркестр. Храпом же матушки можно было валить деревья в лесу.
Маграт накрыла голову ужасной круглой твердокаменной подушкой и зарылась под дюве.
Где-то там, внизу, барахталась на мёрзлой земле очень большая летучая мышь, пытаясь снова взлететь. За эту ночь она была оглоушена уже дважды: один раз створками беззаботно распахнутых ставней, а второй — баллистической чесночной колбасиной. Поэтому сейчас ей было не по себе. Последняя попытка, думала она, и назад, в замок. Да и времени почти не осталось, вот-вот рассветёт.
Мышь посмотрела на открытое окно в комнате Маграт, и её красные глазки хищно сверкнули. Она поднатужилась…
Но тут на её спинку опустилась чья-то лапа.
Мышь оглянулась.
Ночь у Грибо не задалась. Он обшарил все окрестности на предмет кошачьего женского пола, но ни одной кошки не обнаружил. Тогда он полазал по помойкам и тоже остался несолоно хлебавши. Такое впечатление, люди в этом городке вообще не выбрасывали мусор. Они его ели.
Потом Грибо потрусил в лес, разыскал там несколько волков, уселся напротив и улыбался им до тех пор, пока они не струсили и не убежали.
Да, на события ночь была небогатой. Пока.
Летучая мышь, прижатая его лапой, громко заверещала. Крохотному кошачьему мозгу Грибо показалось, что она пытается изменить форму, но он не собирался терпеть подобного безобразия от какой-то там мыши, пусть даже нацепившей крылья.
Особенно теперь, когда он наконец нашёл с кем поиграть.
Орлея была сказочным городом. Люди здесь день-деньской улыбались и веселились. Особенно если хотели прожить ещё один день-деньской.
Лилит об этом позаботилась. Возможно, кое-кто считал, что те дни, когда городом правил старый барон, были куда счастливее нынешних. Но то было беспорядочное, неаккуратное счастье — вот почему Лилит с легкостью добилась своего.
Нет, так жить не дело. Картина была какой-то нецельной.
Когда-нибудь они будут её благодарить.
Разумеется, без нескольких трудных случаев никогда не обходится. Иногда люди просто не знают, как себя вести. Ты ради них из кожи вон лезешь, как следует управляешь их городом, заботишься о том, чтобы их жизни были осмысленными и счастливыми каждый час каждого дня, и после всего этого они вдруг ополчаются на тебя — причем без какого-либо серьёзного повода.