— Мое полное имя Гита Ягг. Но обычно меня кличут нянюшкой.
— А меня полностью зовут Эрзули Гоголь, — откликнулась госпожа Гоголь. — Но обычно меня кличут госпожой Гоголь.
— Как я понимаю, — продолжила нянюшка, — здесь заграница, так что, может, здесь совсем иная магия. Да оно и неудивительно. Деревья здесь другие, люди другие, напитки другие, с бананами, — так что и магия здесь должна быть другой. Вот я и подумала… Гита, девочка моя, учиться никогда не поздно. Да, так и подумала.
— Само собой.
— Что-то с этим городом не так. Как только попали сюда, я враз почувствовала.
Госпожа Гоголь кивнула.
Некоторое время стояла тишина, прерываемая лишь попыхиванием трубок.
Потом снаружи что-то звякнуло, последовала задумчивая пауза, после чего чей-то голос вдруг произнёс:
— Гита Ягг! Я знаю, что ты внутри.
Силуэт госпожи Гоголь вытащил трубку изо рта.
— Хорошо, — сказала она. — У неё отличный вкус.
Занавес у входа приоткрылся.
— Привет, Эсме! — поздоровалась нянюшка Ягг.
— Благословенна будь… эта палатка, — промолвила матушка Ветровоск, вглядываясь в полутьму.
— Это вот госпожа Гоголь, — представила нянюшка. — Она вроде колдуньи вуду. Это в здешних краях так ведьм называют.
— В здешних краях и другие ведьмы имеются, — ответила матушка.
— Ты произвела большое впечатление на госпожу Гоголь, найдя меня здесь, — похвасталась нянюшка.
— А чего тут такого? — фыркнула матушка. — Когда я заметила, что у входа Грибо умывается, остальное — одна сплошная дедукция.
Согласно мысленному образу, составленному нянюшкой в полутьме палатки, госпожа Гоголь была стара. И чего уж она совсем не ожидала увидеть, когда колдунья вуду вышла на солнечный свет, так этого того, что собеседница её окажется весьма симпатичной женщиной средних лет и ростом выше матушки. В ушах госпожи Гоголь покачивались массивные золотые серьги, а одета она была в белую блузку и длинную красную юбку с оборками. Нянюшка сразу почувствовала неодобрительное отношение матушки Ветровоск. Видимо, то, что говорили про женщин в красных юбках, было ещё хуже, чем то, что говорили про женщин в красных сапогах, что бы там про них ни говорили.
Госпожа Гоголь остановилась и подняла руку. Послышалось хлопанье крыльев.
Грибо, подобострастно тершийся о ногу нянюшки, поднял голову и зашипел. На плечо госпожи Гоголь слетел самый большой и самый чёрный из всех когда-либо виденных нянюшкой петухов. Он повернул голову и смерил нянюшку самым разумным из всех когда-либо виденных ею птичьих взглядов.
— Вот это да, — потрясённо промолвила нянюшка. — Отродясь не видывала таких здоровенных петухов, а уж я их на своем веку перевидала — ого-го!
Госпожа Гоголь неодобрительно приподняла бровь.
— Да откуда у неё воспитанию-то взяться? — заметила матушка.
— Вы меня не дослушали. Просто я сызмальства жила неподалеку от птицефермы, — ответила нянюшка.
— Это Легба, тёмный и опасный дух, — сообщила госпожа Гоголь. Она наклонилась поближе и уголком рта продолжила: — Между нами, он просто большой чёрный петух. Но вы же понимаете…
— От рекламы никогда вреда не бывало, — согласилась нянюшка. — А это Грибо. И если между нами, он сущий демон, исчадие ада.
— Ну разумеется, он же кот, — великодушно заметила госпожа Гоголь. — Чего ещё ожидать от кота?
«Дарагой Джейсон и все остальные. Ну разве ни удивитильна што случаицца кагда совсем ни ажидаеш, например мы пазнакомились с гаспожой Гоголь каторая днем работает поварихой а на самом деле она калдунья вуду, так што ни верьте што там гаворят нащет чорной магии итэдэ, все это Придрасудки, она савсем вроди нас толька чутачку другая. Хатя про зомби все правда, но это не то што вы думаите…»
Странный город эта Орлея, решила нянюшка. Стоит миновать центральные улицы, пройти по переулочку, нырнуть в маленькую калитку — и оказываешься среди деревьев, с которых свисают длинные пряди мха и что-то вроде клочьев шерсти, а земля начинает колыхаться под ногами и превращается в болото. По обе стороны тропинки темнели пруды, в которых тут и там среди лилий виднелись какие-то живые бревна.
— Ну и здоровенные же тритоны, — изумилась она.
— Это аллигаторы.
— Да неужто? Небось и вкусные же?!
— Да.
Дом госпожи Гоголь, казалось, был сложен из обычного топляка, выуженного из реки, крыша его была крыта мхом, и стоял он над самым болотом на четырёх крепких сваях. Отсюда до центра города было рукой подать. Нянюшка явственно слышала уличный шум и цокот копыт, но хибарка посреди болота была будто окутана тишиной.
— А люди тебя здесь не беспокоят? — спросила нянюшка.
— Те, кого я не хочу видеть, нет.
Заросли лилий колыхнулись. По поверхности ближайшего пруда стала разбегаться V-образная зыбь.
— Уверенность в себе, — одобрительно заметила матушка. — Это всегда очень важно.
Нянюшка уставилась на рептилию оценивающим взглядом. Та попыталась выдержать его, но вскоре у неё заслезились глаза, и она отказалась от своего намерения.
— По-моему, парочка этаких красавчиков мне и дома бы не помешала, — задумчиво произнесла нянюшка Ягг, когда её противник по гляделкам поспешно скользнул прочь. — Наш Джейсон запросто выроет такой же пруд. А что они жрут?
— Всё, что захотят.
— Я знаю один анекдот про аллигаторов, — заявила матушка тоном человека, собирающегося поведать великую и неоспоримую истину.
— Да что ты?! — воскликнула нянюшка Ягг. — Отродясь не слыхивала от тебя ни единого анекдота!
— Если я не рассказываю их, это ещё не означает, что я их не знаю, — надменно сообщила матушка. — Там один парень…
— Какой парень? — спросила нянюшка.
— Один парень зашёл в трактир. Да. Это был трактир. И увидел объявление. А в объявлении том написано: «Любые бутерброды на любой вкус». Тогда он и говорит: «Сделайте мне аллигаторский бутерброд — да побыстрей!»
Воцарилась пауза.
Некоторое время остальные две ведьмы непонимающе таращились на матушку.
Наконец нянюшка Ягг повернулась к госпоже Гоголь.
— Так значит… ты, получается, одна здесь живешь? — жизнерадостно спросила она. — И кругом ни единой живой души?
— В каком-то смысле, — ответила госпожа Гоголь.
— Понимаете, соль в том, что аллигаторский — это… — громко начала матушка, но осеклась. Дверь хижины отворилась.
Кухня оказалась большой[22]. Некогда в ней было занято не меньше дюжины поваров одновременно. Теперь же она больше смахивала на пещеру, дальние уголки которой скрывались в тенях, а висящие на стенах сковороды потускнели от пыли. Большие столы были отодвинуты к одной стене, и на них едва ли не до самого потолка громоздились горы посуды. Плиты, на вид достаточно большие, чтобы жарить коров целиком и обслуживать целую армию, стояли не растопленными.
Посреди этого серого запустения у очага на небольшом ярком коврике кто-то установил маленький столик. На столике в банке из-под варенья стояли цветы. Букет был составлен очень просто: кто-то вырвал пучок цветов и воткнул их в банку. В целом же всё это производило эффект небольшого островка яркости посреди океана мрачности.
Элла нервно переложила с места на место несколько каких-то мелочей, потом повернулась и взглянула на Маграт с обезоруживающе застенчивой улыбкой.
— Какая же я всё-таки глупая. Впрочем, тебе, наверное, не впервой бывать на таких кухнях, — сказала она.
— А-а, да. Да. О да. Я много кухонь посетила, — ответила Маграт.
— Просто дело в том… я думала, что ты будешь немножко… старше. Ты была на моём крещении, да?
— Э-э… Что? — переспросила Маграт. — Видишь ли, я…
— Хотя ты ведь можешь выглядеть как тебе вздумается, — пришла ей на помощь Элла.
— Что? А, да. Гм.
Элла, казалось, была слегка озадачена — видимо, пыталась понять, почему Маграт, если она может выглядеть так, как ей заблагорассудится, вдруг захотелось выглядеть как Маграт.
— Ну, — наконец промолвила девушка. — И что мы будем делать?
— Ты что-то говорила насчёт чая, — ответила Маграт, стараясь выиграть время.
— Ах да, конечно…
Элла повернулась к очагу, где над тем, что матушка Ветровоск обычно называла огоньком оптимиста[23], висел закопчённый чайник.
— А как тебя зовут? — спросила она через плечо.
— Маграт, — ответила Маграт, присаживаясь.
— Какое… милое имя, — вежливо отозвалась Элла. — Ну а как зовут меня, ты наверняка и сама знаешь. Представляешь, я столько времени провела за готовкой у этого проклятого очага, что теперь тётушка Приятка зовет меня Золушкой. Глупо, правда?
«Золушка… — подумала Маграт. — Я умудрилась стать феей-крёстной у девчонки с таким дурацким прозвищем…»
— Она могла бы выдумать что-нибудь получше, — согласилась Маграт.
— У меня просто духу не хватает попросить её не называть меня так, ведь тётушка считает, что это очень забавное имя, — призналась девушка. — А по-моему, так это совершенно дурацкое прозвище.
— Ну что ты! — воскликнула Маграт. — Да, кстати, а кто такая эта тётушка Приятка?
— Дворцовая повариха. Когда они куда-нибудь уходят, она навещает меня и старается утешить…
Элла развернулась, держа наперевес почерневший чайник.
— Я не пойду на этот бал! — вдруг огрызнулась она. — И ни за что на свете не выйду замуж за этого принца! И всё тут!
Слова падали тяжело, словно чугунные болванки.
— Конечно! Конечно! — пробормотала Маграт, ошеломлённая той силой, с какой были произнесены эти слова.
— Он… какой-то скользкий весь. И от него у меня мурашки по коже, — мрачно сказала Золушка. — Говорят, у него странные глаза. И весь город знает, чем он занимается по ночам!
«Как всегда, — подумала Маграт. — Знают все, кроме меня. Вот мне никогда ничего такого не рассказывают».