— Верно, — кивнула госпожа Гоголь. — Но у дюка тоже есть друзья. Так называемые опекунши девочки относятся к тем людям, с кем не хотелось бы ссориться. Они воспитали её и практически не отпускали от себя.
Некоторое время ведьмы сидели в молчании.
«Нет, — думала матушка. — Здесь всё как-то неправильно. Нас будто бы занесло в историческую книжку. Вот только в сказках так не бывает…»
— Но, госпожа Гоголь, а ты-то как вписываешься во всё это? — спросила вдруг матушка. — Не в обиду будет сказано, но, на мой взгляд, уж тебе-то здесь, на болоте, должно быть всё едино, кто правит во дворце.
Впервые с тех пор, как они познакомились, госпожа Гоголь явно смутилась.
— Барон был… моим другом, — пояснила она.
— А, — понимающе кивнула матушка.
— Но должна отметить, что он тоже не очень-то жаловал зомби. Говорил, что мертвецам следует предоставить заслуженный покой. Однако никогда на этом не настаивал. В то время как этот новый…
— Не увлекается подобными штучками, да? — сказала нянюшка.
— О, думаю, как раз наоборот, — фыркнула матушка. — Иначе и быть не может. Может, твоя магия его не интересует, но готова поклясться, что он буквально окружён волшебством.
— Странный вывод, — промолвила госпожа Гоголь.
— Обычный, — возразила нянюшка. — Ты, насколько я могу судить, женщина смелая и не стала бы мириться со всем происходящим, если б только нужда не заставила. По-моему, есть куча способов решить все проблемы. Небось, если бы тебе вдруг кто-то пришёлся не по душе, у него могли бы ноги внезапно отняться или в сапоги к нему заползла бы какая-нибудь незваная змея…
— А то и хулигатор забрался бы под кровать, — вставила матушка.
— Всё правильно. У него есть защита.
— Вон оно что!
— Могущественная магия.
— Помогущественнее твоей, что ли? — спросила матушка.
Возникла долгая и мучительная пауза.
— Да.
— Ага.
— Во всяком случае, сейчас мне с ним не справиться, — добавила госпожа Гоголь.
Снова последовала пауза. Ведьмы крайне не любят признавать своё бессилие. А если уж приходится делать это перед коллегой по ремеслу…
— Судя по всему, ты сейчас тянешь время, — доброжелательно заметила матушка.
— Копишь силы, — прибавила нянюшка.
— У него очень могущественная защита, — сказала госпожа Гоголь.
Матушка откинулась на спинку стула. Когда она снова заговорила, это были слова человека, который кое-что придумал, но прежде хочет выяснить, что знают другие.
— И какого рода? — спросила она. — Какого именно?
Госпожа Гоголь сунула руку куда-то в подушки своей качалки и, немного пошарив там, вытащила кожаный кисет. Раскурив трубку, она выпустила в утренний воздух клуб голубоватого дыма.
— Госпожа Ветровоск, тебе часто в последнее время доводилось смотреться в зеркало? — спросила она.
Матушкин стул так резко качнулся назад, что ведьма едва не опрокинулась с веранды в чернильную болотную трясину. Слава богам, в заросли лилий слетела только шляпа.
Матушка ещё успела заметить, как шляпа плавно опускается на воду. Какое-то мгновение она плавала на поверхности, а потом…
…Её взяли и сожрали. Невероятно большой аллигатор быстро захлопнул челюсти и самодовольно уставился на матушку.
Представилась замечательная возможность сорвать на ком-нибудь свою злость.
— Моя шляпа! Он схавал мою шляпу! Один из этих твоих хулигаторов сожрал мою шляпу! Это была моя шляпа! Прикажи ему, и пусть немедленно отдаст!
Матушка Ветровоск сорвала с ближайшего дерева кусок лианы и принялась хлестать им по воде.
Нянюшка Ягг отпрянула.
— Эсме, ты что делаешь?! Совсем с ума сошла?! — дрожащим голосом воскликнула она.
Аллигатор чуть подался назад.
— Никто не запретит мне отлупить эту наглую ящерицу!
— Лупи себе на здоровье, — примирительно сказала нянюшка. — Но, может, всё-таки не змеей?
Матушка поднесла кусок лианы к лицу и всмотрелась. На неё испуганно уставился средних размеров трехполосный болотный коитус. Он прикинул, уж не цапнуть ли матушку за нос, но решил, что лучше не связываться, и крепко стиснул челюсти в надежде, что сумасшедшая женщина поймет намёк. Матушка Ветровоск разжала руку. Змея шмякнулась на дощатый пол веранды и поспешно уползла.
За все это время госпожа Гоголь даже не пошевелилась в своем кресле. Когда все немного поуспокоились, она повернулась к Субботе, который всё так же молча следил за удочкой.
— Суббота, сходи и принеси госпоже её шляпу, — велела она.
— Да, госпожа.
Матушка недоуменно нахмурилась.
— Ты посылаешь его прямо в пасть к хулигатору? — недоверчиво спросила она.
— Он же мёртвый, — резонно указала госпожа Гоголь.
— Конечно. Но быть мёртвым и без того плохо, а так ему придется быть мёртвым в виде кусочков, — ответила матушка. — Господин Суббота, право, не стоит утруждаться!
— А как же твоя шляпа? — удивилась госпожа Гоголь.
— Шляпа? — переспросила матушка, — Ну, это… это ведь была всего-навсего шляпа. Но чтобы посылать человека, пусть даже мёртвого, прямиком в пасть хулигатору? И ради какой-то там шляпы?
Нянюшка Ягг с ужасом слушала матушкины слова.
Кто-кто, а матушка Ветровоск лучше всех знала, насколько важна шляпа. Шляпа — это не просто предмет туалета. Шляпа определяет голову. Она определяет, кто ты есть. Всякий мало-мальский волшебник, если он хоть чего-то стоит, должен носить остроконечную шляпу, иначе не волшебник он вовсе. Разве кто-нибудь слышал, чтобы ведьма разгуливала по улицам без своей шляпы? Даже у Маграт была шляпа, хотя юная ведьмочка почти никогда не носила её, поскольку была мокрой курицей. Впрочем, это не важно, дело ведь не в ношении шляпы, а в её наличии. Каждое занятие, каждое искусство обладает собственной шляпой. Именно поэтому короли носят корону. Снимите с короля корону, и останется лишь человек с безвольным подбородком, время от времени машущий людям ладошкой. В шляпах — сила. Шляпы очень и очень важны. Но что важнее — человек или шляпа?…
Госпожа Гоголь снова пыхнула трубкой.
— Суббота, сходи и принеси мою лучшую выходную шляпу, — приказала она.
— Слушаюсь, госпожа Гоголь.
Суббота ненадолго скрылся в доме и вскоре появился с большой, видавшей виды коробкой, тщательно перевязанной бечевкой.
— Нет, этого я принять не могу, — наотрез отказалась матушка. — Это же твоя лучшая шляпа!
— У меня есть ещё одна, — успокоила госпожа Гоголь. — Правда-правда, тут нечего стесняться.
Матушка осторожно взяла коробку.
— Сдается мне, госпожа Гоголь, — промолвила она, — что ты не совсем такая, какой кажешься.
— Вовсе нет, госпожа Ветровоск. Поверь, я именно та, за кого себя выдаю. Так же, как и ты.
— Это ты нас сюда привела?
— Ни в коем случае. Вы пришли сами. По собственной воле. Чтобы помочь кое-кому, верно ведь? И никто вас не заставлял. Вы целиком и полностью следовали своим желаниям — я права?
— Верно говорит, — согласилась нянюшка. — Будь это магия, мы бы сразу почувствовали.
— И то правда, — кивнула матушка. — Сюда нас насильно никто не гнал, сами пошли. Но какова здесь твоя роль, а, госпожа Гоголь?
— Я не играю никаких ролей, госпожа Ветровоск. Просто хочу получить своё. Хочу справедливости. А ещё я хочу остановить её.
— Кого это её? — спросила нянюшка Ягг.
Лицо матушки напоминало застывшую маску.
— Её. Ту, которая стоит за всем этим, — пояснила госпожа Гоголь. — У дюка куриные мозги, сам бы он ничего не смог. Нет, госпожа Ягг, я имею в виду её. Её и зеркальную магию. Её, то есть ту, которая любит всем управлять. Ту, которая реально стоит у руля. Ту, которая играет с судьбой. Ту, о которой госпожа Ветровоск прекрасно осведомлена.
Нянюшка Ягг была явно сбита с толку.
— Эсме, о чём это она? — повернулась нянюшка к подруге.
Но матушка лишь пробормотала себе под нос что-то невнятное.
— Чего? Не расслышала, — отозвалась нянюшка.
Матушка Ветровоск подняла голову. Лицо её покраснело от гнева.
— Она говорит о моей сестре, Гита! Тебе ясно? Расслышала? Поняла? О моей сестре! Или повторить? Хочешь знать, о ком она говорит? Может, тебе ещё написать? О моей сестре! Вот кого она имеет в виду! Мою сестру!
— Они и в самом деле сестры? — спросила Маграт.
Её чай остыл.
— Не знаю, — ответила Элла. — Но уж очень они… похожи. И большую часть времени неразлучны. Однако я чувствую, как они непрестанно следят. Они очень здорово умеют следить.
— И они заставляют тебя делать всю работу?
— Да нет, в общем-то, мне приходится лишь готовить для себя и для остальной прислуги, — пожала плечами Элла. — А прибраться и выстирать бельё мне совсем не трудно.
— Значит, себе они готовят сами?
— Вряд ли. Правда, после того как я ложусь спать, они ходят по дому. Крёстная Лилит говорит, что я должна быть добра к ним и жалеть их, потому что они не могут говорить. А ещё я должна следить за тем, чтобы у нас в погребе всегда было много сыра.
— Они не едят ничего, кроме сыра? — удивилась Маграт.
— Не знаю… — растерянно произнесла Элла.
— В таком старом доме, наверное, много мышей и крыс. Видимо, они-то этот сыр и съедают.
— Знаешь, как ни странно, — ответила Элла, — я ни разу не видела тут ни единой мышки.
Маграт вздрогнула. Она вдруг почувствовала, что за ней следят.
— А почему ты просто не уйдешь? Лично я бы так и поступила.
— Куда? К тому же, они всегда меня находят. Или посылают за мной кучера и конюхов.
— О боги!
— Скорее всего, они думают, что рано или поздно я с радостью выйду замуж за кого угодно, лишь бы избавиться от бесконечной стирки, — промолвила Элла. — Вряд ли одежду принца когда-нибудь стирают, — жёстко добавила она. — После такого одежда не отстирывается, лучше сразу её сжечь.
— А на самом деле ты хочешь сделать собственную карьеру, — ободрительно заметила Маграт, чтобы поддержать бедняжку. — Ты хочешь быть самостоятельной. Хочешь эмансипироваться.