У дверей автобуса стояла на тротуаре заплаканная женщина с годовалым малышом на руках. Девочка лет трех пыталась ухватить маму за платье, но получались лишь безрезультатные щипки: мать была в узких джинсах. Я выпрыгнул из автобуса, помог женщине подняться, подал ей и перепуганную девочку. Она засеменила за матерью, направившейся к моему креслу.
Шофер оказался женщиной. Облачена она была в коричневую форменную робу. На голове нахлобучен картуз нелепого пошива со множеством заостренных складок. Что-то вроде уменьшенных в размере лучей-рогов на голове статуи Свободы. Она улыбнулась, что называется, «от уха до уха» во всю ширь веснушчатого лица: «Привет, джентльмен. Стой здесь. Держись за поручень».
Я послушно встал на вторую ступеньку. Она была узка для двух ног. Попробовал опуститься на ступеньку ниже. Так же неудобно. Через некоторое время встал, перекособочившись, левой ногой на второй, а правой — на третьей ступеньке. Перспектива четырехчасового стояния в таком положении не радовала, но эти четыре часа пролетели незаметно. Водитель болтала без умолку. Узнав, что я из России, она сделала страшные глаза: «Ты мафиози?»
— Почему мафиози? Похож?
— Не очень. У нас по телевизору постоянные передачи о страшной русской мафии. В России все ужасно. Голод, грабежи, война всех против вся, перестрелки на улицах. А еще русская мафия переселилась в Америку. Ее члены безжалостны и очень богаты.
— Если богаты, то уж на автобусах через всю страну не тащатся.
Она засмеялась:
— И то верно.
Я популярно рассказал ей о том, как разваливали (не без помощи ее земляков) Советский Союз, о наших проблемах. Посоветовал не бояться уличных боев, если она соберется посетить Россию. Потом она стала рассказывать о себе, о своей несчастной «бабьей доле». Мужчины на ней почему-то не женятся. Поживут у нее недельку-месяцок и убегают.
— Может, ты на мне женишься? — она повернула ко мне печальное лицо. — Нет, правда. Чего тебе там, в России, делать? У вас все плохо. У нас — прекрасно. Можешь не работать сколько хочешь. У меня зарплата большая. Проживем. Отдохни, оглядись. Мой брат собирается открыть магазин запчастей. Будешь ему помогать. А? Давай. Хорошая идея.
Я даже не удивился. Обалдел. Иное слово будет неточным. Сначала история с необъятной соседкой.
Теперь предложение жениться на женщине, рядом с которой простоял сорок минут.
— Я, конечно, польщен и обрадован, — промямлил я, придумывая, как не обидеть даму. — Но у нас в России до сих пор люди женятся в основном по любви, а не ради перспективы стать подсобным рабочим в магазине запчастей. Вы даже не сказали для чего запчасти.
— А, — повеселела мадемуазель водитель. Видно, решила, что сообщение о запчастях меня заинтересовало. — Это автомобильные запчасти. А что до любви, ты абсолютно прав. Я тебя люблю.
— Как любите?
— Очень люблю. У тебя глаза голубые. У меня никогда не было парней голубоглазых.
— И этого довольно для того, чтобы выйти замуж?
— А чего еще? Давай попробуем. Не понравимся друг другу — уедешь обратно в свою Польшу.
— Я бы хотел все же в Россию.
— Ну да. Прости. Это у меня Юрек был из Польши. Давай, думай. У нас еще три часа езды. У меня дом. Большой. Три спальни, гостиная, гостевая, кухня-столовая огромная. Чего еще? Две тачки. Одна твоя. Решайся.
— Все это прекрасно. Но я некоторым образом женат.
— Ну и что?! Поможем твоей жене. Будем ей деньги посылать. У вас же сейчас беда. Ни денег, ни еды. Она обрадуется.
— Думаете?
— Конечно. Парень свалил в Америку, деньги присылает. Любая русская обрадуется.
Тут уж я возмутился. До этого я говорил с ней, внутренне умирая от смеха, ожидая, что она поймет, что я отношусь к нашей беседе как к шутке. Но когда о русских женщинах говорят оскорбительные нелепицы, да еще и люди, ничего о России не знающие, мое терпение мгновенно лопается.
Пришлось ее серьезно попросить сменить тему. Она долго еще не могла поверить в то, что я действительно отвергаю свое счастье. На всякий случай протянула мне свою визитку: «Надумаешь — позвони. Я тебе билет оплачу».
Тогда я решил ее немного просветить и рассказать ей о любимых героинях русского народа: о женщинах, чей образ запечатлен в наших душах, как нестираемая матрица. Начал я с Татьяны Лариной. Реакция была уже ожидаемая. Она слушала очень внимательно, но когда я закончил, пожала плечами и сказала: «Вас, русских, не поймешь. И чего было бы плохого, если бы она оставалась женой старого генерала и имела молодого любовника?»
Тогда я снова сменил тему. Стал рассказывать о том, как широка была страна моя родная. Пока ее не обузили. Как много в ней лесов, полей и рек. Как мы другой такой страны не знали, где так вольно дышит человек. А теперь вот открыли границы и многим стало казаться, что есть и другие страны, в которых вольно дышится. Мои аллюзии ей были непонятны, а интереса к нашей географии она не проявила никакого. Тут уж она сменила тему. Спросила меня, какие марки машин я предпочитаю и нравится ли мне «альфа ромео» какого-то там года. Пришлось признаться, что я никудышный знаток автомобилей. Тогда она спросила, как мне понравилась такая-то нашумевшая комедия с такими-то знаменитыми актерами. И опять я оказался не на высоте. Моя несостоявшаяся подруга посмотрела на меня подозрительно. А я обрадовался.
— Я не обладаю и сотой долей ваших замечательных знаний. Вы, наверно, еще много комедий видели.
— Да, я люблю посмеяться в кино.
«Вот и смейся», — сказал я про себя и на некоторое время мы замолчали, пока она не возобновила игру в вопросы-ответы: «Почему Горбачев хотел бросить на нас атомную бомбу? Почему вы такие бедные, если у вас так много нефти? И правда ли, что медведей не разрешают убивать на улицах городов, даже если они нападут на вас».
Я отшучивался как мог, пока мы не въехали в столицу мормонского царства Солт-лэйк-сити. Здесь моя зазноба меня покинула, на прощание назвав меня Юреком. Она была грустна. Протянула мне руку и сильно, по-мужски пожала ее. Я так и не удосужился спросить, как ее зовут. А она сама не представилась. С нею вышла и вдова с малышами. Вышло еще несколько человек. Столько же и вошло. Я вернулся на место. Мой сосед Джек рассказал мне, как он пытался утешить горевавшую женщину — стал рассказывать о своем семейном счастье и показывать альбом с фотографиями жены и детей с внуками.
— Надо же было как-то развлечь ее.
Эта попытка вызвала громкие рыдания. Я их слышал, но не знал, что их спровоцировало. Общаться с соседом мне совсем расхотелось. Он что-то говорил о достоинствах довоенных автомобилей, но у меня произошло что-то с головой. Его слова я воспринимал как механический шум. Очевидно, говоря на неродном языке, в какие-то моменты, особенно когда ты чем-то раздражен, автоматически отключаются центры, заведующие лингвистическим департаментом. Душа не хочет принимать — и голова перестает работать. Но вскоре она снова заработала.
Перед нами сидели новые пассажиры: он и она. Молодые люди лет тридцати. Я подумал, что это молодожены, но оказалось, что они познакомились на автовокзале перед самой посадкой. Сначала они тихо переговаривались, потом молодой человек заговорил громко. Он поднял над головой истрепанную Библию и торжественно произнес: «Эта книга сделала меня свободным. Я тоже ширялся и глотал все подряд. А сейчас завязал».
— Не гони, — огрызнулась его соседка и принялась чесаться. Она громко скребла ногтями по джинсовой жилетке, потом сбросила ее и стала скрести по рубашке.
— Лучше спроси черномазых. У кого-нибудь точно есть.
— Не могу. Я дал Богу клятву, что никогда этой гадости не буду делать ни с собой, ни с другими.
В ответ барышня назвала его «хреновым моралистом» и извергла тираду наподобие той, что я уже слышал от своего прежнего соседа.
Она ловко перешагнула через его ноги и мгновенно очутилась в конце автобуса. Моралист повернул голову в мою сторону и с сочувствием произнес: «Я ее понимаю. Ломка — мучительное дело. Она ждала дружка с дозой, а он не пришел. И оставаться не могла. У нее в Чикаго что-то важное. Я сам был таким, пока не уверовал в Иисуса. Он освободил меня. И теперь я абсолютно свободен. А вы приняли Иисуса в свое сердце?»
Я утвердительно кивнул. Парень посмотрел на моего соседа — любителя автоантиквариата: «А вы приняли Иисуса в свое сердце?»
Тот презрительно поморщился и демонстративно раскрыл книгу с фотографиями довоенных автомобилей.
— Я Майкл, — представился молодой человек. — А как вы изучаете Библию? — Он снова обратился ко мне. Вести беседу с ним мне не хотелось. Он говорил очень громко, явно стараясь быть услышанным не только мною.
— У вас есть наставник? Вы ходите на собрания по изучению Библии?
— Нет, — ответил я в полголоса. — Я не люблю вольных интерпретаций и читаю святых отцов.
— Каких святых отцов? Папу Римского?
— Нет, отцов Церкви: Василия Великого, Иоанна Златоустого, авву Дорофея, время от времени перечитываю «Лествицу», Феофана Затворника, Игнатия Брянчанинова.
Майкл широко раскрыл глаза:
— А зачем читать это старье?
— Чтобы правильно веровать. Это не старье…
— Зачем все это читать? — перебил меня Майкл. — Вот Библия, читай ее — и довольно. Зачем мне мнения людей, живших тысячу лет назад?
— Но ведь вы слушаете наставника. А мои наставники — отцы Церкви. Да и Библия не совсем современная книга.
— Но, так, то Библия. Она от Бога. А вы мне называете каких-то людей, которые ее давным-давно толковали. Я и имен таких не слыхал. Не надо нам никаких авторитетов. Бог все говорит через Библию. Слушай Его. Читай слово Божие — и все. И будешь свободен.
— Вот так и появляются ереси и тоталитарные секты.
— Что такое ересь? Если я сам читаю Библию и мне никто не нужен, чтобы напрямую общаться с Богом, значит я еретик?
— «Ты сам сказал», — я улыбнулся, надеясь, что эта фраза знатоку Священного Писания кое-что напомнит. Нет. Он продолжил в том же духе. В этот момент вернулась его соседка. Она шла медленно, с трудом перевалилась через его колени и на долгое время затихла.