Вот так, погруженная в идиотские, абсолютно не подходящие к ситуации размышления, периодически чуть ли не подхихикивая от самой её, ситуации, абсурдности (что тут же отзывается колюще-режущей болью в боку), я доползаю до Следственного комитета. Вот, теперь можно с чистой совестью потерять соз… тьфу, да что же такое! И здесь ступеньки!
Пока я собираюсь с силами и составляю план штурма, вверху хлопает дверь, раздаются шаги… но они неожиданно стихают, а до моего чуткого, тренированного носа доносится запах курева. Тихо хриплю:
— Помо… помогите… — и, собрав все силы, в грандиозном рывке встаю на ноги и зацепляюсь за перила. Теперь главное не поднимать головы, а то ступеньки перед глазами начинают кружиться.
Стою, шатаюсь, ноги ватные, бок разрывается от боли, но и это уже несомненный прогресс. Вот как бы теперь не упасть?
— Денег нет, сигареты не дам, — доносится откуда-то сверху.
А голос-то знакомый! С трудом извлекаю из памяти имя:
— Вадим… Вадим!
Шаги. Не то стажёр, не то практикант спускается на пару ступенек.
— Позови Хучика… — так, а знает ли он, кто такой «Хучик»?
С трудом вспоминаю гражданское имя мента.
— Фёдора Ивановича зови… у нас тут… ещё один труп…
Кажется, я несу чушь, но, главное, это приносит результат. Вадим стремительно удаляется по лестнице, и через пару минут (в этом месте должна быть пафосная фраза про то, как минуты превращаются в вечность, но, честно, мне лень) перила, за которые я всё так же отчаянно держусь одной рукой, начинают противно вибрировать. Потом в поле зрения появляется суровое и сосредоточенное лицо Фёдора Ивановича. Прямо скажем, ни суровость, ни сосредоточенность ни грамма ему не идёт, а глазки вообще на ледышки похожи.
— Марина? — неуверенно произносит он. Отчество, он, похоже, забыл. — Новый труп. Где?
Я улыбаюсь уголком рта, поднимаю ту руку, которой до сих пор придерживала нож (вторую отрывать не хочу, боюсь, упаду) и протягиваю ему. С конечности капает кровь, в тусклом свете фонаря она кажется чёрной — отличный кадр для ужастика! Бледно-голубые глаза мента расширяются, он шагает вперёд и подхватывает меня. Тоже отличный кадр, но уже в детектив (ну, или в мыльную оперу). Лично мне больше нравятся детективы, да и потом, на героя-любовника Фёдор Иванович не похож. Судя по рассказам Катьки и Гальки, все они — писаные красавцы, а у этого даже рельефов никаких нет, только лысина. Я, впрочем, тоже не прекрасная дама… и, кстати, для пущей красоты жанра мне нужно свалиться в обморок.
Но нет, я не падаю. Из непонятных соображений продолжаю хвататься за поручень, пока встревоженный полицейский торопливо осматривает мою рану.
Окружающий меня пейзаж (а также мент на его фоне) кажутся все темнее и темнее. ещё бы — у меня же потеря крови. Упрямо трясу головой, вспоминаю, что должна была что-то сказать.
Ах да.
— Новый труп… кажется, это я…
8
Вот даже не знаю, чем это объяснить (наверно, законом подлости), но сознание я не теряю ни тогда — цепляясь попеременно то за перила, то за мента — ни потом, когда Хучик таки вызывает «Скорую» и все полчаса ожидания заочно грозит им страшными карами. Негромко, себе под нос, но очень зловеще и убедительно.
Мне удаётся однозначно расслышать лишь мат (достаточно много и очень разнообразно, куда там бывшему мужу с его комбинацией из трёх слов) и, один раз, зловещее «Я им устрою выездную проверку!».
Какое-то время всерьёз обдумываю мысль попросить его ругаться погромче, дабы набраться опыта, но потом решаю не тратить силы. Подумайте сами: на дворе поздний вечер, темно, уже практически ночь. Тускло светит фонарь у входа в Следственный комитет, вокруг загадочно мерцают наполовину подсохшие осенние лужи, мерно капает слабенький дождик. На светлых, из непонятных соображений отделанных кафельной плиткой ступеньках (боюсь представить, как они страшно скользят зимой) распростёрлось не слишком длинное (полтора метра с чем-то) худощавое, окровавленное тело. Рядом расположился упитанный, злой до чёртиков (но от этого не менее безутешный) мент, где-то там, вне зоны видимости, бродит и периодически нервно кашляет стажёр. В общем, всё очень мило, красиво и патетично… и именно в этот момент недобитая уборщица приподнимается на локтях и хрипло так говорит:
— Фёдор Иванович… как вы сказали? «Ленивые кровососы в белых халатах…» что дальше?
Патетика ситуации мгновенно пойдёт на убыль, и даже моя посильная помощь в виде зловещего шёпота и натужного кашля едва ли её спасёт. Так что я оставляю попытки расслышать, что же конкретно бормочет Хучик, и позволяю ему ругаться в своё удовольствие.
Кроме угроз с матюками, Фёдор Иванович развлекается тем, что пытается допросить мою скромную, продырявленную ножом персону на предмет того, как выглядел напавший на меня злоумышленник (ничего интересного и полезного следствию: куртка, штаны, вязаная шапочка и шарфик до глаз). Потом — как меня вообще занесло в этот район? Элементарно — живу я неподалёку, а мимо их комитета так вообще прохожу по два раза на дню (если другой, более короткий путь не преграждает большая лужа). Следака такой ответ не устраивает, но взять с меня больше нечего; все Хучиковы предположения о том, что «кое-какая отдельно взятая уборщица» могла скрыть от следствия какой-нибудь «маленький фактик», возмущённо называю «гнусными инсинуациями». А что? У меня вот дырка в боку, мне можно. Фёдор Иваныч, конечно, не верит — да я бы сама себе не поверила. Потом, те два «фактика» — о том, что Галина пыталась кого-то там шантажировать, после чего её вызвали в нашу каморку и благополучно убили — всё равно никому погоды не сделают.
Хучик заметно злится, прекращает расспросы и молча (не считая эпизодической ругани в адрес «Скорой») садится рядом со мной. Ну ладно, хоть за руку не берёт, тоже мне…
Уже перед самым приездом врачей я всё-таки вырываюсь из своего странного — какого-то полусонного — состояния и вспоминаю что-то действительно важное. Хватаю следака за… по-моему, это нога. Он нервно вздрагивает, зачем-то смотрит по сторонам, после чего наконец-то склоняется ко мне.
— Фёдор Ива… — «нович» как-то позорно проскальзывает. Я занята: лихарадочно инспектирую собственные карманы. А с раной в боку это тот ещё квест!
— Чего? — с надеждой произносит следак. Ой, глазки, глазки блестят! Похоже, что Хучик чует какое-то откровение. А фиг там!
Драматическим жестом достаю из кармана ключи.
— Дома кошка… голодная… скажите соседке, пускай покормит…
К сожалению, подробные инструкции по кормлению кошки приходится опустить — к зданию Следственного комитета наконец-то подъезжает «Скорая». Весьма кстати, потому как с каждой минутой мне почему-то становится гаже и гаже. В принципе, этого и следовало ожидать, потеря крови это вам не хухры-мухры. А что такое «хухры-мухры»? Интересный вопрос. Когда-нибудь я его проясню, если, конечно же, не помру. Но, думаю, это вряд ли. Во всяком случае, несомненных признаков приближающейся кончины — мелькающих перед глазами картин прошлой жизни — я пока что не наблюдаю. Непосредственно в поле моего зрения имеется непривычно-мрачный следак (я как-то привыкла, что он выглядит добрым и сравнительно безобидным, так что теперь даже немного странно) и несколько убийственно-одинаковых врачей в белых халатах. Плюс какая-то мутная, застилающая всё, кроме этих нескольких пятен, мгла.
Медики осматривают мою рану, укладывают на каталку и запихивают в машину. Нож из раны, кстати, опять-таки не вытаскивают, что превращает вроде простую (для здорового человека) процедуру в какой-то аналог извращённого мазохизма. В процессе транспортировки я наконец-то теряю сознание, успев машинально отметить, что мент всё-таки взял ключи. Чую, ждать по приезду незапланированного обыска…
Следующие несколько дней я провожу в больнице. Сначала — в реанимации, где развлекаюсь тем, что, не имея возможности встать с кровати, часами разглядываю потолок. Скучно, нудно, на редкость однообразно, могли бы туда паучка посадить, всё было бы веселее. Но нет, в палате лишь стены, кровать, дверь, окно (что там, мне всё равно не видать) да медицинские приборы, которые жутко мигают/пикают/тикают и самим своим видом ужасно мешают радоваться жизнь. Про утку я вообще молчу, с одной стороны — развлечение, с другой — гадость и мерзость, но куда деваться.
По счастью, вскоре меня переводят в нормальную, человеческую палату с тремя говорливыми соседками (хм, по правде говоря, говорливые из них только две, третья что-то вроде меня, но фоновый шум от этих двух как от трёх), железной кроватью, светлыми стенами и вовсе не резким, но страшно навязчивым запахом дезинфекции. «Неземной» аромат мгновенно заставляет почувствовать себя на приёме у стоматолога. О да, в тот самый неприятный момент, когда ты пришёл, сел в кресло и открыл рот, а где-то там, сзади, коварно позвякивая инструментами, приближается врач…
Не сказать, что я часто хочу к стоматологам (что-что, а вот зубки у меня, как ни странно, хорошие, даже в тюрьме, помнится, удивлялись), но всё равно жутко. Похоже, боязнь дантистов досталась мне с детства — и именно тогда я запомнила, что бесплатный сыр может быть только в мышеловке, а ещё он жутко воняет, издаёт дребезжащие звуки, экономит на наркозе и ставит пломбы цементного цвета,
Ну ладно, не будем об этом, на этом свете есть более приятные вещи. Например, то, что мне наконец-то разрешают читать. Вот так вот лежу на кровати, лениво перелистываю страницы, периодически поправляю ужасно плотно намотанные бинты (затянули так, как будто хотели сделать из меня мумию, но что-то пошло не так) и даже… принимаю многочисленных посетителей.
Первым, конечно же, заявляется Фёдор Иванович — весёлый, кругленький, привычно улыбающийся. Ума не приложу, как эта улыбка ухитряется сочетаться с цепким взглядом бледно-голубых глаз, но ей (улыбке) это вполне удаётся. Похоже, что эта часть мента каким-то неведомым образом существует независимо от остальных.