— Но я ведь… но я…
Чувствую, что краснею (о, это несложно определить — к щекам приливает кровь и кожа будто горит), но всё же не оставляю попыток объяснить пожилой женщине, что тем гадским утром Галина уже была мертва как минимум восемь часов (мне это Хучик потом сказал). Так что нам даже не стоило суетиться — подруге уже нельзя было помочь.
Ага, толку ноль. С каждой минутой, с каждым воплем Василиса Петровна заводится всё сильнее, на вашу покорную слугу выливается поток нецензурной брани, под конец я записываю идею хоть как-нибудь оправдаться в разряд утопичных и просто сижу, жду, пока пронесёт…
И тут звонит телефон.
Мне его Хучик вручил в больнице. Отсутствие у меня телефона он обнаружил ещё когда меня ранили — когда задал резонный вопрос «почему бы не вызвать «Скорую» вместо того, чтобы ползать по улицам с ножевым ранением» и получил логичный ответ «его две недели назад пропил бывший муж, и я жду зарплаты, чтобы купить новый». Ну кто же знал, что именно в это время у нас начнутся убийства! В обычное время мне практически никто не звонит, я думала так пока походить. В объяснении, кстати, я указала «городской», он у меня имеется в основном для переговоров с родителями.
В общем, Фёдор Иванович решил не надеяться на мою зарплату, притащил мне потрёпанный телефон с немного битым экраном и сообщил, что если на меня вдруг опять нападут, он хочет узнать об этом из первых уст. Когда я спросила, откуда он взял аппарат, следак ухмыльнулся: «вещдок». Да ну, он, наверное, пошутил, потому что знаю я, как они трясутся над такими вещами. Похоже, свой старый отдал — а, может, и отобрал у кого.
В память телефона забито несколько странных незнакомых номеров («Даня Г.», «Вова Р.», «Лена М.» и «ОНА»), лично я занесла туда Катьку, соседку, директора, ну и, конечно, самого следака. Тот зафиксирован как «аМ». «М» это мент или мопс, «а» я добавила для того, чтобы удобнее было искать. Фёдор Иванович, кстати, велел брать телефон в любое время дня и ночи, и абсолютно не важно, чем я при этом занимаюсь (нехилая у них там программа защиты свидетелей, да?). Кстати, сейчас потрёпанный аппарат издаёт мерный писк (странно, что я вообще его услышала), а на экране горит пресловутый «аМ». Так… взять, не взять? С одной стороны расположилась красная, гневно орущая, потрясающая кулаками Василиса Петровна. С другой… вдруг у Хучика что-то срочное?
Решившись, выуживаю телефон из пакета, нажимаю зелёную кнопку и прижимаю аппарат к уху, машинально отметив, что Галькина мама на какой-то момент прекращает поносить меня и мою родню (видимо, в шоке от такой наглости).
— Алло!
— Марина? Это Фёдор Иванович, — ой, а голос-то у него не особенно добрый.
— Да как ты смеешь, ты, дрянь!.. — это уже Галькина мама впадает в истерику. Не нравится, видимо, что я уделяю ей мало внимания, а в последнюю минуту так вообще воспринимаю её матюки как фоновый шум. Хорошо, хоть руками не трогает: думаю, брезгует. И это не потому, что я такая грязная, просто она повёрнута на чистоте. Судя по Галькиным рассказам, с неё вполне станется устроить потом тотальную дезинфекцию.
— Марина! Вы дома?..
— Не совсем! Василиса Петровна, успокойтесь! — напрасно я это сказала. Галькина мама заводится ещё больше, с отвращением тыкает в меня пальцем (ну вот, опять эту кофту придётся стирать, теперь у неё карма плохая) и…
Всё смешалось в доме Облонских.
— Правильно, выметайся отсюда, «цензура»!!
— Ай, не трогайте меня, я…
— Марина, вы где?!
— «Цензура»!..
— …уже ухожу… Фёдор Ивано…
— Не трогай вешалку, ты!
–..вич, я сей…
— Да что там у вас за вопли?!
— …час, уже ухожу.
А дальше меня выталкивают на лестничную площадку, Василиса смачно плюёт следом (не очень прицельно, наверно, просто продемонстрировать своё отношение — как будто и так не понятно), и я, отдышавшись, получаю возможность поговорить со стражем правопорядка:
— Фёдор Иванович, простите… уф… была занята.
— Хорошо, — с какой-то странной интонацией произносит следак и спокойно (вот что значит ментовская выдержка!) добавляет, — где вы находитесь?
Цепляюсь за перила и начинаю спускаться вниз. Надеюсь, в обратную сторону это будет не так противно, а то подниматься на четвёртый этаж, когда тебя только что выписали из больницы — то ещё удовольствие.
— В гостях… вроде того. Правда, сейчас меня уже выгнали.
Угу, вытолкали взашей, и чуть не пинками сопроводили. причём совершенно незаслуженно! Вообще-то я сделала все, что должна была сделать, и даже чуть больше! А Галькина мама могла хотя бы дослушать историю до конца. Конечно, кидаться на всех подряд куда проще, чем искать настоящего преступника!
— В последние двадцать минут? Сорок? Час?
— Ну… сорок не знаю, но двадцать минут вроде да. Я, конечно, была без часов…
— Кто-нибудь может это подтвердить?
— Может. Только, боюсь, не будет. Вы же слышали её вопли на заднем фоне.
Следак молчит около минуты (похоже, что в это время он занимается какими-то другими делами), после чего негромко произносит:
— Где именно? Вы мне нужны.
До вашей покорной слуги не сразу доходит, что Хучик действительно обращается ко мне (мало ли с кем он ещё разговаривает), и ему приходится повторить.
— Где вы? Оставайтесь на месте, сейчас за вами приедут.
Называю адрес Галькиной матери, выхожу из подъезда, усаживаюсь на какую-то большую, наполовину вкопанную в землю конструкцию, видимо, заменяющую местным бабулькам скамеечку. Слышу, как Хучик называет кому-то адрес, и думаю, что если никогда не видеть его вживую, по голосу можно вообразить какого-нибудь накачанного брутала. И тут такой облом, хе-хе-хе. А вот интересно, зачем ему я? Ой, что-то плохие предчувствия…
Когда во двор наконец заезжают менты, я успеваю вволю налюбоваться окрестностями, пересчитать всех попавшихся кошек (три штуки) и выслушать длинную лекцию про деградацию современной молодёжи. Ну, просвещают, конечно, не кошки, а две очень бойкие бабки, присевшие на той же «скамейке», а роль молодёжи таинственным образом отходит ко мне. И только я начинаю улавливать суть претензий, как к нам подъезжает болотно-зелёная «Нива» средней степени потрёпанности с двумя незнакомыми следаками внутри.
Усаживаюсь в машину, везут куда-то за город, куда конкретно — не говорят (точнее, отделываются дежурными фразами вроде «Фёдор Иваныч расскажет»). Вскоре мне и вовсе становится не до расспросов, потому, что нормальная, асфальтированная дорога заканчивается: появляются жуткого вида колеи и ямы, и наша «Нива» скачет по ним, как сайгак. В итоге мы приезжаем на какую-то старую дачу, где весело суетится толпа мужиков с Хучиком во главе.
Фёдор Иванович тоже не разбежался отвечать на вопросы. Вместо этого он приветственно щурит сияющие голубые глаза и подводит к зловещего вида автомобилю. Ой-ей… машина высокая, темная и квадратная, и вообще, до ужаса напоминает труповозку. И охрана рядом с ней колоритная — словно из фильма ужасов. Руки — во! ноги — во! а уж физиономии…
Коварный следак заманивает меня в труповозку, подзывает стажёра, тот запихивает следом двух каких-то мужиков (похожи на понятых), отчего в машине становится страшно тесно.
— Марина Васильевна, взгляните сюда, — Хучик плавно расстёгивает молнию на каком-то зловещем чёрном мешке. — Это лицо вам знакомо?
Мне почему-то становится холодно, ручки сами собой начинают трястись, а ноги становятся ватными. Пошатываясь, подбираюсь поближе к мешку и… Твою дивизию!
Первая мысль — отпрыгнуть подальше и заорать. Отличная идея! С тихим вскриком отшатываюсь в сторону, налетаю на понятого, с испугу не разобравшись, отскакиваю назад, и, не сумев ни за что зацепиться (не ментов же хватать, в самом деле!), шлёпаюсь на пол. Не в мешок, но рядом. А дальше — лишиться сознания! Вот с этим возникают проблемы. Похоже, в последнее время я видела столько трупов, одним больше, одним меньше — нервной системе уже все равно.
А третья мысль, как всегда, самая идиотская: с чего вдруг «это» — «лицо»? У него же и черепа нет, в пакете лежит безголовый скелет!
Хватаюсь за подвернувшегося под руку стажёра, поднимаюсь на ноги и дважды чихаю, чтобы скрыть возмущение.
— Марина, вы в норме? — осведомляется Хучик. — Налить валерьянки?
— Да нет, спасибо, я как-то привыкла…
Преодолевая страх, приближаюсь к скелету (ха, в этой тесной машине и приближаться особо некуда, так, сделала один шаг и почти в мешке) и неуверенно говорю:
— Да вроде бы не знаком…
Вот если б на нём сохранились ошмётки мяса, я, может, и что-то б сообразила, а тут даже стоматолог не разберётся — зубов-то нет. Казалось бы, при чём тут противные работники бормашины, но я хорошо помню, что в крутых зарубежных детективах такие вот скелетированные трупы частенько опознают именно по зубным картам …а ещё они (в смысле, стоматологи) обожают имитировать самоубийство: засунут в рот пациенту какой-нибудь пистолет, нажмут на курок — и мозги по стене! Ох, и намучился Пуаро же это расследовать…
Ну ладно, вернёмся к скелету. Сейчас, как ни странно, он кажется мне знакомым. Казалось бы, кости и кости, но всё-таки…
Прищуриваю глаза и вглядываюсь повнимательнее. Знаешь, мужик, я тебя где-то видела.
— Гамлет? Точно, Гамлет. Вылитый он. Хотя скелеты, они же все вылитые…
— Почему Гамлет? — спокойно уточняет Фёдор Иванович. Чую, что старый лис знал наперёд, кому принадлежит этот скелет. Вот только откуда?
— Почему, например, не Йорик? — козыряет интеллектом стажёр.
— Ну, Йорик это был череп, а тут у нас целый комплект. Хотя черепа как раз нет, он проходил как вещдок. Лежит сейчас где-то на складе, если не выкинули за ненадобностью.
— В соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом вещественные доказа… — влезает было Вадим, но Хучик его обрывает:
— Достаточно. Все на выход, а вы, Марина, пройдёмте со мной.
Всей толпой вылезаем из труповозки; мирно шныряющие по округе менты не обращают на нас никакого внимания. Мы со следаком усаживаемся в давешнюю потрёпанную — а теперь и забрызганную грязью — «Ниву». Фёдор Иванович лукаво щурит бледно-голубые глаза и спрашивает о здоровье.