Зловеще скрежещу зубами, пытаясь предать лицу максимально приветливое выражение. Следак взаимно не впадает в восторг — оглядывает подозрительным взглядом и, видимо, подавив банальное «что вы тут делаете?», медленно произносит:
— Марина, вы странно выглядите…
А я уж настроилась отвечать на десяток различных вопросов, но мент задал именно тот, к которому не готова. Наверно, это талант. Я всплёскиваю руками и фантазирую на ходу:
— Понимаете, ну… мне стало так стыдно, когда вы увидели меня в прошлый раз… в таком виде…и… ну…
Поток сознания обрывается в самый неподходящий момент; в голове вертится глупое «решила сделать ребрендинг», но в данном случае эта фраза не подойдёт.
А ситуация-то на редкость идиотская. Мент медленно приближается ко мне, угрожающе прищуривая голубые глаза — такие светлые, что кажутся выцветшими — вахтёрша закрылась в своём «аквариуме» и смотрит на нас как на героев бразильского сериала, господин Костылёв весь как-то сжался, ссутулил плечи и косится на меня с подозрением (мента он, по-видимому, уже знает), и все они явно ждут, чего я такого скажу.
А я тихо мямлю какие-то бестолковые оправдания; минут через пять Хучик тихо звереет, вахтёрша, напротив, немного добреет — сквозь маску подзаряжающейся от негативных эмоций скандалистки проступает лицо обычной усталой женщины, а сам господин Костылёв… теряет терпение первым.
— Вы её знаете? — высокий голос звучит неожиданно резко, спина выпрямляется, из глаз исчезает выражение затравленного собаками хищного животного, и Костылёв наконец-то становится похож на властного, уверенного в себе бизнесмена. Хотя, если так рассудить, то Хучик похож на бизнесмена ещё больше.
Подчёркнуто-спокойный голос сотрудника Следственного комитета расставляет все по своим местам:
— Марина работает уборщицей в той школе, где убили вашего сына, — да, Фёдор Иванович явно не страдает избытком тактичности. Похоже, его излюбленный метод — ошарашить противника двусмысленными провокационными заявлениями. — Она обнаружила его тело. И несколько других тел… м-да…
Следак буквально пронзает меня подозрительным взглядом, зато господин Костылёв неожиданно успокаивается:
— А, ясно. Валентин говорил мне… о ней, — бурчит он себе под нос. Ой, что-то не нравится мне его отстраненный вид. И что за таинственный Валентин? Случайно не физик? Он, помнится, говорил, что они «хорошо знакомы».
Похоже, что Хучика тоже интересует этот вопрос. Но он решает зайти издалека и снова кивает на меня:
— И что она вам наплела?
Костылёв кривится и почему-то засовывает руки в карманы своего дорогого костюма. Надеюсь, что он не носит там пистолет.
— Особо ничего. Она подошла и представилась учительницей трудов. Уборщица, говорите?
— Уборщица, — мрачно кивает мент.
Меня почему-то тянет хихикать. Уж больно потешный у него вид. Нашему маленькому, толстенькому, лысоватому Фёдору Ивановичу совсем не идёт этот тон опереточного злодея. Уж лучше бы он сверкал глазами и тихо ругался, как в тот нехороший день, когда меня ткнули ножом.
— Чего вы улыбаетесь? — уточняет Хучик всё там же сократовским голосом.
Не знаю. Если я начну объяснять, что конкретно меня веселит, то мы тут застрянем на полчаса, а мент в конце речи, наверно, обидится. Взглянув в его хрустально-голубые глаза, я неожиданно понимаю, что знаю отличный способ уйти от дурацких вопросов. Тут главное, чтобы новые не посыпались.
— Вообще-то я не уборщица! Уже целых два дня. Борис Семёныч меня уволил.
Раскрываю глаза пошире в ожидании реакции окружающих. И дожидаюсь:
— Она всегда такая странная? — уточняет Костылёв.
Ну это уже слишком! Не дожидаясь, пока мент скажет «да», я делаю ручкой им на прощание и, дважды споткнувшись на неудобных каблуках, выскакиваю из подъезда. «Уйти красиво» не получается: в двери застревает кусок пальто. Освобождая «соседкину гордость», я слышу рассказ взъерошенной вахтёрши: в её изложении наше противостояние звучит эпичней «Властелина Колец». Похоже, что мужики увлеклись, что один, что другой; хотя расслабляться не следует — уверена, Фёдор Иванович не забудет об этой истории. Потрясёт Костылёва как следует и вспомнит об экс-уборщице.
Ну что за незадача! Коварный Хучик нарисовался как раз в тот момент, когда я почти подобралась к свидетелю. Хотя… если быть откровенной, не знаю, смогла бы я вытащить из Костылёва какие-нибудь сведения даже в том случае, если бы он «купился» на байку про «физичку, преданную своему предмету душой и телом, но временно вынужденную преподавать вульгарные труды». Директор прав: какой-то он всё-таки странный. Конечно, для человека, который потерял и сына, и дочь, такое поведение вполне объяснимо, только Борис Семёнович говорит, что этот тип вызывал у него подозрения и до трагического убийства.
И ещё кое-что. Сейчас мне почему-то кажется, что я уже видела Костылёва раньше. Когда-то давно, совсем мельком… не знаю.
А, впрочем, стоит ли ломать голову? Вообще-то он должен ходить на родительские собрания — наверно, мы виделись где-нибудь в школе.
15
На следующий день после неудавшегося визита к Костылёву я собираюсь предпринять беспрецедентную вылазку на дачу нашего физика, чтобы спокойно пошарить в его вещах в отсутствие хозяина и ментов. Уверена, дверь опечатана, но вряд ли доблестные стражи правопорядка решили примерить на себя ремесло плотников и заколотили разбитое окно. Скорее всего, милейший Фёдор Иванович ограничился тем, что позвонил родным пострадавшего и сказал:
— Этот ваш мерзкий физик…
Нет, вряд ли. Не думаю, что наш Хучик назвал бы физика мерзким, пусть это и правда. Скорее всего, он выразился как-нибудь так:
— Добрый день! Вас беспокоит такой-то!.. Ваш сын/муж/брат/сват Валентин Данилов получил два пулевых ранения и находится в реанимации! Кстати, на его даче разбито окно и…
В таком случае ни один нормальный родственник до разбитого окна не дослушает. А если дослушает, побежит не на дачу, где холодно, мокро и грязно, а в ту же больницу со свежими фруктами. Ну, или к аптечке за валидолом.
Так что если я успешно доеду до той деревушки и доберусь до его хибарки, на месте может быть три варианта:
1. Окно осталось не заколоченным — коварная уборщица с криминальным прошлым пролезает внутрь и устраивает небольшой обыск (не знаю, осталось ли что-нибудь после ментов, но попытка не пытка).
2. Окно заколочено, дверь закрыта, никого нет — печально вздыхаю, произвожу наружный осмотр, обхожу близлежащие дачки в поисках соседей и иду разрабатывать другую версию.
3. На даче уже кто-то есть — если это не Хучик с ментами, напрашиваюсь в гости и пытаюсь разговорить (в противном случае лучше тихонько свалить — чую, влетит мне за детективную деятельность, ой как влетит). Конечно, всегда есть вариант, что там обосновался неизвестный злоумышленник с пистолетом, но с таким же успехом он может подкараулить меня, например, у подъезда.
А если мне всё же не повезёт наткнуться на злоумышленника с пистолетом, то остаётся одно…
Продумать, что остаётся, не успеваю, потому, что звонит телефон. Похоже, что Хучик таки решил устроить мне за вчерашнее. Однако я обещала брать трубку, когда он мне звонит, и стараюсь выполнять это обещание независимо от времени суток и обстановки.
Хватаю телефон и облегчённо вздыхаю — не Хучик. На тусклом экране высвечивается «Катя Школа», я мигом жалею, что записала ей свой новый номер и обречённо нажимаю на кнопку:
— Алло!
— Марина, привет, — бормочет подруга. — Как дела?
— Нормально, а у тебя?
Угу, нормально, сейчас ведь зависнет на телефоне на полчаса, пересказывая все сплетни, а потом и допрос устроит в духе гестапо. А ведь до Галькиной гибели, помню, подруга была молчаливой как партизанка.
— Да так, временами… Марин, а ты дома? Я как раз недалеко, хотела подъехать, — смущённо вещает подруга.
Подозреваю, что Катерина опять собирается попросить меня посидеть с её малолетним сынишкой пока она соблазняет очередного мужика в надежде наконец-то устроить личную жизнь. Похоже, подруга узнала про то, что я сижу без работы, решила, что мне нечем заняться (про расследование она не знает), и рассудила, что для меня не составит труда покараулить её оболтуса. Тогда поездка на дачу накроется медным тазом.
— Не, Кать, я не дома, — выдаёт мой язык почти без участия мозга.
— Да? — разочарованно вздыхает подруга. — А где? Мы как раз заезжаем во двор, могу подождать…
Вот интересно, с кем это они «заезжают»? Похоже, что Катька отхватила кавалера с машиной. Хорошо бы взглянуть.
Снимаю куртку, сгибаюсь в два раза и, прячась за мебелью, подбираюсь к окну во двор. Свет я не зажигала с утра и вообще по большей части сидела на кухне (там, кстати, окна в другую сторону — квартира-то угловая), а на окнах тюль, так что, надеюсь, снаружи меня не видно.
Ну что ж, двор как двор, лица те же. Из нового — паркующаяся у моего подъезда «семерка» неприятного темно-зелёного цвета. М-да. Похоже, что Катька опять подцепила себе не особо солидного кавалера. Ну, раз за рулем, то надеюсь, что не алкаш…
— Чего замолчала, — оживает трубка у уха. Дальше Катька со свойственной ей проницательностью предполагает, что я выдумываю отмазку.
Но тут она не права — я её уже выдумала.
— Прости, я сейчас на вокзале, автобус через двадцать минут. Давай в другой раз…
— Когда приедешь? — перебивает Катька. Ой-ой, а голос-то мрачный, наверно, обиделась. Я ощущаю уколы совести, но делать-то нечего, буду врать дальше.
— Наверно, дня через два. Знакомая пригласила…
— Понятно, — бросает Катька, и совершенно другим, каким-то жалобным тоном сообщает, — а я тут тебе работу почти нашла…
— А где?..
— Вообще, я хотела при встрече.
Всё ясно. Судя по уровню секретности, подруга собирается предложить мне пойти мыть полы в американскую разведку МИ-6.
— Ой, нет, давай в другой раз…
Мы слезно прощаемся, я обещаю позвонить «как приеду», но Катька сама не знает, останется ли вакансия. Нет, это точно