— А ты как же? — Бурый показал на посох с Мордой.
— А мне можно, — ухмыльнулся Дедко. — Мы с пестуном моим немало для Госпожи потрудились. И сам я тоже. Даже и ты постарался. Помнишь колдунью, что ты моим ножиком достал? За одну только ее нам Морена многое отпустила и еще отпустит.
— Ага, — сказал Бурый, хотя и мало что понял.
— Что Госпожа не любит, я понял. А что ей надо, ну, вообще?
Он не знал, как спросить, но Дедко все равно понял.
— То же, что и все наши боги, — сказал он. — Покон, закон и устои. Для того пращурам и позволено потомкам помогать. Чтобы было, как издревле. — Дедко вздохнул: — Только не будет так.
— Ведаешь? — спросил Бурый.
Дедко снова вздохнул. И не ответил.
Наждана у папки первой родилась. Пережила мамку, которая родами и ушла. Четырнадцатой своей весной ушла. Столько, сколь Наждане нынче.
Наждану ж, как народилась, в сельцо забрали. Папка ейный — из охотников. Что ему с крохой в лесу делать.
Обиходила Наждану папкина мамка. Той весной у кобылки, что в роду была, жеребеночек родился. Вот и с ним Наждану и выкормили. Думали: помрет махонька, ан нет. И лето пережила, и зиму, а потом еще. А на третий год ей и имя дали. Видать. Пособляла мамка дочке с той стороны.
Папка вдрогорядь да поспешно жениться не стал. Пошел с воеводой на латов. Не ополченцем-воем, а кем был: охотником-добытчиком. Зато со своим конем.
Из похода папка с добычей вернулся. Поход удачен был.
Пятый год Наждане пошел, когда папка новую женку взял. С приданым добрым: тремя козами и утварью медной. И еще дочкой, погодкой Нежданы.
В тот же год папка из большого рода вышел, стал наособицу жить, в посаде городском.
Новая мамка Наждану невзлюбила. То пнет, то щипнет, то кусок из рук вырвет. Не явно, украдкой. На виду же ласкова была. Когда папка в лес уходил, старшей в доме бабушка оставалась.
Бабушка мамку вторую не любила даже побольше, чем та — Наждану. Не принесла папке ни сына, ни дочки. Бесплодна вышла. Бабушка выгнать ее хотела, но папка не дал. Красивая вторая мамка. И с ним ласковая. И работящая. Папка сказал: вторую жену возьмет, да так и не взял.
Принял к себе братаню от сестры бабушкиной. Родне помогать — хорошо. С ним и с артелью плотницкой поставили двор на берегу лесного озера. Стали своим малым родом жить. Там же, в своем дворе, в конюшне, родила вторая мамка папке сыночку, а Наждане братика.
Как тринадцатый год Наждане пошел, кровь у нее упала. Бабушка сказала: замуж пора. Хороший род нашли, куда ее отдать. Мастеровые кожемяки. Папка с ними не один год дела делал. Считай, товарищи.
У второй мамки дочка тож в пору вошла, но ей, бабушка сказала, другое назначение будет. Так папка решил. А какое, не сказала.
По весне пришли соседи — Наждану смотреть. И другие люди — второй мамки дочку. Те, другие, Наждане не понравились. Ей-то ничего, а сестру обижали. Щупали, будто козу. Говорили меж собой по-чужому.
После вторая мамка и дочка ее плакали.
Наждана их жалела.
А потом как папка в лес ушел, дядька-братаня Наждану продал.
Она и не поняла сразу, что да как. Пошла на озеро постираться, а тут дядька с чужими. Теми, что сестру щупали. Чужие с дядькой перемолвились, а потом Наждану хвать и в лодку. И рот зажали, чтоб не кричала…
— … Пропала! — закончил смерд, глядя в сторону, потому что на Дедку ему глядеть не хотелось совсем. — Схитили ее. Только портки на мостках остались, а ее — нет. Братаня мой не видал ничего. Матушка тож. Приболела она в тот день. Хорошо, я быстро обернулся. Был бы следок, я б ее сам сыскал, так нет же. Помоги, Волчий Пастырь! Справная девка. И сговорена уже. Не отыщем — обида будет. Слова не сдержал!
Дедко отвечать не торопился. Думал.
Так-то смерд не с пустыми руками пришел. Полдюжины шкурок лисьих принес, выделанных, и меда крынку. И сразу сказал: отыщем дочку его, серебром расплатится. И три монетки показал, чтоб Дедко не сомневался.
Бурый не понимал, в чем у Дедки сомнение. Смерд как смерд. Охотник из кривичей. Не бедный, а лук так и вовсе хорош. Серебро явил. И понятно все. Раз следов на земле нет, значит водой увезли. До того места, где девка пропала, от них пол-поприща лесом, а на лодке и того быстрей. А там водянику иль навьям его прикорм дать…
— Добро, — наконец согласился Дедко. — Поищем твою девку.
Наждане было страшно. Одна. С чужими. Никогда с ней прежде такой беды не бывало. Всегда родня рядом. И родня же и предала. Дядька. Вот как так? Свою кровь? Или может…
Нет, папка запродать ее не мог. Он ее в хороший род уже сговорил. Первой женой. жених у нее отроч, даже помладше Нажданы. Сваты сказали: на рожке играет.
Эти — мужи. Один старый, страшный, другой на мертвого похож. Лицо скучное такое, недвижное. Еще один — противный. Когда рот ей закрывал, чтоб не кричала, палец туда засунул. Наждана не укусила, потому что ее словно бы пеленой накрыло. Как во сне.
Лодка к берегу повернула. Чужие парус опустили, на веслах в затон вошли.
— Вылезай, — по-словенски велели Наждане.
Двое, страшный и противный, костром занялись, а серый к Наждане подошел, толкнул в грудь. Наждана упала, задохнулась. Скучный ее снизу, под коленки подхватил и разом обе рубахи задрал. И в укромное полез. Наждана закричала, затрепыхалась. Скучный ее в живот кулаком сунул. Тут у Нежданы весь воздух из груди вышел и в глазах почернело…
Глава 28
Главадвадцать восьмая
Звали смерда Удовол. Жил своим двором и богато: лошадь, корова, три козы, овечек десяток. Дом ладный, за крепким тыном, на взгорке над озером.
А вот чати у Удовола оказалось немного: мать, брат да жена. Одна. Еще сынишка-двухлетка да девка небаская на пару лет помладше Бурого.
Вошли, огляделись, извара ягодного испили по обычаю. Удовол сразу к мосткам потянул, где девка пропала, но Дедко не пошел.
Сначала родовичей Удовила изучал-разглядывал. Долго. Молча. Особо жену охотника. Баба Бурому понравилась. Издали чуялось, как горяча. И собой пригожа.
Дедко, однако, в ней что-то другое углядел. Нехорошее. И показал сие. Бабе. Только ей одной.
Испугалась. Попятилась. Но не к мужу, а к свекрови почему-то… Нет, не к ней. К братане мужнину.
Дедко на корточки присел, поманил к себе одного из псов хозяйских, вожака. Пес подошел неохотно, еле лапы переставляя. Хорошего не ждал. Зубы показывал, но так, не всерьез.
Дедко пса за уши ухватил, в глаза уставился.
Пес попискивал тихонько, но терпел, покуда Дедко его не отпустил и на встал. А затем поманил братаню, пальцем ему в грудь ткнул и изрек:
— Я все знаю.
Братаня побледнел, губами задрожал…
Жена Удовилова перепугалась нешутейно. На колени упала, заскулила
— Говори! — велел Дедко и наказ силой приправил.
— Я… Меня… Она… — замямлил братаня.
— Ему винись! — Дедко сунул посохом братаню в живот.
Братаня тож на колени рухнул, к Удовилу пополз, ткнулся в ноги, лбом в пыльные онучи, заскулил тихохонько, как пес давеча.
Удовил смекнул: нехорошее случилось. Осерчал. Ударил братаню ногой сильно, наземь опрокинув. Потом за власы ухватил, приподнял:
— Ну!!!
И братаня забормотал. Быстро, быстро, не разобрать половину слов, но и так понятно.
Сговор у братани с женой Удовиловой и сговор тот худой. Подлый.
Кошель появился. Тощий. И четверти гривны серебром не наберется.
Тут мать Удовилова разобрала, о чем толкуют, закричала, ухватила лопату деревянную и начала невестку лупцевать. Та не противилась, только голову руками прикрывала и визжала свиньей. Двухлетка хозяйский тоже ревел. Но его за шумом почти не слышали.
А Дедко удивил. Бурый знал, что Дедко у волков и иных зверей многое вызнать может. Иной раз и чужими глазами зрит. Но чтобы пес глуповатый охотничий целую историю ему рассказал… Такого Бурый допрежь не видал.
Невестка притомилась орать. Свекровка — ее колотить. Под обоими глазами братани мешки кровавые налились, а нос в сторону ушел: в охотку потоптал его брат старший.
Дочка женкина ревела в три ручья, хотя ее никто не трогал. Псы вокруг Удовила прыгали, лаяли. Не понимали, чего старший хозяин младшего казнит.
Дедко поманил Бурого, велел:
— Уйми гвалт.
Бурому и самому надоело. И проголодался тоже. Набрал воздуху побольше, силы добавил и рыкнул мишкой:
— Умолкли все!!!
Умолкли. И псы тоже. Даже сынок хозяйский. Тихо стало. Хорошо.
— Скажи мне, Удовил, ты ведь не дочку, а эту девку мерянам продать хотел?
— Ее, — подтвердил Удовил и сунул братаню пяткой в живот.
— А она тебе не дочь?
Удовил помотал головой:
— Не. Не принял я ее. На что она мне? Чернява, нетелиста. Была б моя, я б ее в лес вынес, но эта упросила, — показал на жену, на земле свернувшуюся. — Выкормил. Да не впору корм. А меряне ее брали.
— Холопкой? — уточнил Дедко.
— Не. Богу своему дарить. У них бог озерный, полезный. Рыбу в сети наводит. За то ему летось девку непорченую дают. Вот ее должны бы…
Тут закричали обе бабы. Женка побитая подскочила, свекровку ударила (та лопатой прикрыться хотела, да не успела) и на Удовила кинулась.
Дура же. Удовил только и ждал. Двинул раз-другой и повалилась женка рядом с братаней.
И опять тишина. Только псы поскуливают, да девка безродная плачет и мальца хозяйского, на руки взявши, баюкает. А тому хорошо. Затих.
Дедко откашлялся, поглядел на раскрасневшегося Удовила и спросил спокойно:
— Дочку твою искать будем или передумал?
Наждану не ссильничали. Помучил ее чужак. Пальцем промеж ног потыкал и отпустил.
А Наждане все одно худо. Трясло, как в лихоманке. Зубы о зубы колотились. Даже слез в глазах не стало.
А чужим — хоть что. Костер развели, стали рыбу жарить.
А Наждану будто позвал кто-то. Из воды. И она пошла. По травке, потом по песочку, потом в воду. Подол намочила: ноги сразу по колено в иле утонули. Зеленая вода. Теплая. У камышей будто щука хвостом