— В псовом дворе он, — ответил отрок. — Ладом, проводишь? — И, Бурому: — Нам с ворот уходить не должно.
— Знаю, провожу, — отозвался купецкий сынок.
— А ну осадил! — отрок махнул древком копья перед носом смерда. — Кажи, что в телеге!
Псовый двор оказался малым двориком позади княжьего терема. И псов тут не было. Под собранными наскоро навесами лежали люди. Много. Дюжины две. И было с ними все плохо. Совсем.
Глава 30
Глава тридцатая
— Прокляли? — Бурый разглядывал песочно-бледное лицо воя и не мог уловить, к чему прицепилось дурное.
Дедко фыркнул, махнул рукой:
— Отойдем, — сказал, а когда отошли, уже Ладому: — Сыщи кого, чтоб меда мне принесли, глотку промыть. — И опять Бурому: — Чуешь, чем пахнет?
— Чую, что не медом, — ухмыльнулся Бурый.
Воняло во дворике как в три дня нечищенном свинарнике.
— Так что с ними? Помрут?
— Не. Кто жив, тот не помрет.
— Поможешь? Как?
— Уже помог, — Дедко выхватил из рук холопа кружку с медовухой, присосался.
— Расскажи! — потребовал Бурый. — Я злой силы ни на ком не вижу. Как это?
— Ясно, не видишь, — Дедко утерся рукой, отдал кружку. — Кабы ты видел то, чего нет, я б тебя уже давно прибил. Отрава это. Они кашу варили, а в зерне примесок был… особенный. Ай, хорош отравитель! Три десятка гриди одним махом! Не зря меня Госпожа сюда провела! Половина бы за Кромку отправилась, кабы не я.
— Госпожа не хотела, чтобы они к ней ушли? — изумился Бурый. — Они ж ее стали бы, получается!
— Они и так ее, — сказал Дедко, и заметив притихшего, насторожившего уши Ладома, махнул, чтоб отошел подальше. — Это не варяги. Здешние, кривские. Волоху кланяются, Стрибогу, Мокоши, Госпоже… В том походе, говорят, немало крови пролили, пока латов замиривали. Почто Госпоже забирать тех, кто ее кормит.
Что ж, теперь понятно.
— Значит нет проклятья? — уточнил Бурый.
— На них нет. А так — есть.
— Как это?
— А об этом, Младший, мы с воеводой здешним потолкуем. Должен он мне теперь, крепко должен. И скоро еще добавится. Пойдем-ка!
Боярин-воевода Пригор был стар. Для воеводы. На пятый десяток вышел.
— Говоришь, все живы будут? — пробасил он, стараясь не глядеть Дедке в глаза. — Не умрут?
Бурый мысленно сравнил его с Ругаем и подумал, что с таким дела иметь проще.
— Все умрут, — сказал Дедко. — Но не от этой отравы. Поить их станете той водой, что я приготовил. Четыре бочки уже есть. Еще две к завтрему будут. Щедро поите. Чтоб из всех дыр у них лилось. А вот еды не давать никакой. Князя вашего когда ждать?
— Не ждать, — покачал головой воевода. — На полдень они ушли, с киевскими. До осени не вернутся.
— Тогда с тобой будем, — решил Дедко. — Пошли.
— Куда? — насторожился воевода.
— Мешки смотреть?
— Мешки?
— Мешки, Пригор! Те, в которых зерно потравленное было. Или тебе злодей тот не потребен? Пускай бегает?
— Потребен! — Воевода вскочил. — Еще как потребен! Веди, ведун!
— Нет, это ты веди, — хихикнул Дедко. — Я в ваших закромах, где что лежит, не понимаю. Только в злодеях.
— Вот из этого короба брали, — показал холоп-ключник. — Чье зерно, точно не скажу. Перемешалось.
— И не надо, — качнул головой Дедко. — Попортили его здесь, не там.
— Но как? — Ключник озабоченно потер лоб. — Сюда чужим входа нет. Мож прямо в котел яд подсыпали?
Дедко зачерпнул ладонью из ларя, сверху:
— Гляди, воевода: видишь?
Пригор помотал головой. Бурый тоже присмотрелся. Ага, вот это серенькое, легкое, как пыльца. Не знаешь, не заметишь.
Дедко скинул зерно обратно в ларь, показал замаранную ладонь:
— Вот это оно и есть. Погоди-ка…
Он аккуратно сдвинул верхний слой зерна, кивнул удовлетворенно:
— Дальше чистое. Сверху сыпнули, даже не перемешали. А что это значит?
— Что? — растерянно спросил ключник.
— Торопился ваш злодей. Потому и яд сверху лежит и пробрало ваших сразу и сильно. И всех разом. А было б его поменьше, так они бы в одночасье не слегли, а помаялись сперва. Кто два дня, а кто и пять. И угадай тогда, отчего.
— И чего тогда? — спросил воевода.
— А того, что померли бы все раньше, чем новый месяц народился, — пояснил Дедко. — И никто бы на злодея не подумал.
— Думаешь, так он и задумал? — нахмурился воевода.
— Она, — сказал Дедко. — Баба это. Или девка. Но думать будем, что хотела перемешать, да не смогла.
— А если не хотела? — спросил Пригор.
— Тогда нам от розмысла толку не будет, — сказал Дедко. — Посему станем думать: помешал ей кто-то, аль спугнул.
— Точно баба? — Воевода нахмурился. — И какая?
— Какая, не ведаю. Ты сыщи, а я скажу: она, не она.
— Что ж, пойдем искать, — воевода двинулся к лестнице.
Бурый с Дедкой — за ним.
— Э-э-э… С зерном этим что? — крикнул вслед ключник. — Выкинуть? Мож свиньям скормить?
— Можно скормить. Будет тогда у вас сразу много свинины, — Дедко хохотнул. И серьезно: — В ручей его положи. Есть тут у вас ручьи быстрые? Вот в него. И оставь на ночь. А потом хоть свиньям, хоть кашу. Бегучая вода очистит.
— Спасибо, господин! — Холоп поклонился в пояс.
У входа в сухой погреб маялся отрок. Переживал. Догадывался: неспроста воевода и ведуны вниз полезли. Подозревал свою оплошку, но не знал, какую.
— Кто вниз спускался, говори! — потребовал Пригор.
— Вы. И холоп, что закрома смотрит.
— Баба иль девка была?
Отрок замотал головой.
— Не сегодня, — вмешался Дедко. — Два дня тому.
— То не при мне, — отрок облегченно вздохнул. — Надысь Ежик здесь стоял.
— Ежик, значит? — погрустнел воевода.
— Что не так? — спросил Дедко.
— Он тож потравился, — хмуро уронил Пригор. — Из тех, кто помер. К княгине надо идти.
— Зачем?
— Затем, что она над теремом и двором главная. Скажет, кто кошеварил тогда, кто помогал.
— Зерно отсюда кто носит?
— Вот он, — Воевода показал на уходящую вниз лесенку. — Но он не мог. Я…
— Знаю, что не мог, — перебил Дедко. — И что бабу ту он не видел, тоже знаю.
— К княгине надо, — повторил воевода. — Она всех баб, что в Детинце есть, соберет, ты отравительницу и признаешь.
— Можно и так, — согласился Дедко. — Идем к княгине.
Именем княгия плесковская была Милодара. И была она… юна. И двух десятков зим не наберется. А еще она была у плесковского князя третья. И теперь водимая, потому что единственная.
— Ты скажи, Пригор, что надо, я велю, — сразу заявила она. — За дружинников своих батюшка наш князь не только с тебя, с меня спросит.
— Надо всех женщин, что в Детинце живут, во дворе собрать, — сказал воевода. — Распорядишься?
Собрали быстро. Княгиня молода, но строга. Объяснять никому ничего не стала. Велела и сделали.
— А ну отошли! — гаркнул воевода на сунувшихся к женской толпе дружинников. — Полусотник! Почто у тебя вои бездельничают? Тоже больны? На передок?
Дедко обошел женщин кругом, потом стал меж ними ходить, не спеша, принюхиваясь, заглядывая в лица…
Перепугал всех.
И никого не нашел.
— Нет ее здесь, — сказал он воевода. — Точно всех собрали?
Оказалось, нет. Четверо в тереме остались, за детишками приглядывать. И еще одна, молоденькая совсем, утром не пришла.
— Найти и привести! — велел воевода отрокам. — Тех четырех сюда. Так, матушка?
— Так, — подтвердила княгиня.
Привели четвертых. Виновной среди них Дедко не нашел.
И ту, что не пришла, найти не удалось.
— Не, не возвращалась. Думали: у вас она, в Детинце.
Папаша. Охотник. Встретил в воротах. Двор невелик и в посаде. Семейство многочисленное. Дочка эта у него не одна. Как попала в услужение к князьям? Да обычно. Глянулась десятнику княжьему, тот и устроил. Сейчас десятник в поход ушел вместе с князем, но девку от службы не отставили. Трудится и трудится. Вопрос: та иль не та? А если та, то зачем ей воев княжьих травить?
Дедко думал недолго. Шагнул во двор. Папаша не пустил, было, но Дедко сунул ему в лицо посох и смерд дорогу освободил. Ну и правильно. По-хорошему. Гридь бы сразу по башке приложила. Злы они. За своих только и ищут, кого бы на ремни порезать.
Наперерез кинулись сразу три псины…
И тут же шарахнулись, поджав хвосты.
Дедко пересек двор, перешагнул через высокий порог. За ним — дружинники и воевода. Этим пришлось еще и головы наклонить, потому что здоровенные.
В доме вонюче и пустовато. Бабка старая да женка некрасивая со шкурками возятся.
Возились. Увидели гостей, подскочили, закланялись.
Дедко тронул печку, огляделся, спросил:
— Который дочки твоей?
Папаша показал на короб.
— Открой.
Внутри — одежка, подвески бронзовые, полотна льняного свиток, отдельной кучкой — убор женский, праздничный. Не сказать, что богатый, но пяток серебряных монет нашито.
Дедко поворошил внутри посохом, нагнулся и вытянул со дна кошель из простой кожи с завязкой. Встряхнул на ладони, понюхал… Усмехнулся довольно. Потом развязал кошель, высыпал, что внутри, на ладонь.
Бабка охнула. Папаша крякнул.
Серебро. Кусками и не менее гривны. А поверх — перстень золотой с красным камешком.
— То ваш дружинник ей подарил! — Тут же заголосила некрасивая баба.
Папаша поглядел на воеводу.
Пригор шевельнул плечами: ну да, возможно. Это смерду такое — богатство несметное. А княжьему десятнику сей кошель хоть тоже немало, но одарить полюбившуюся девку мог. Чтоб ласковей была или на прощание.
— Вернется, спросим, — сурово произнес воевода. Повернулся к довольному Дедке:
— Все, ведун? Уходим?
— А скажи-ка мне, красавица, — Дедко посмотрел на бабу. — Есть ли у твоей дочки полюбовник?
— Ясно, есть. Вот из них, — Баба показала на дружинников.
Врет, сразу понял Бурый. И боится. Очень.
— А не из них? — вкрадчиво поинтересовался Дедко. И, вскидывая посох, грозно: — Не лги мне, вошь! В лягуху оберну!