— Понятно, — прервал Олег хозяина, явно пошедшего с рассуждениями на второй круг. — А город у вас, однако, изрядный. Не ожидал. Сколько же у вас тут народа живет?
— Разве это город?! — остановился хозяин и всплеснул руками. — Какой же это город?! Тыщ девять людей, не считая баб, детей да рабов языческих. Вот ранее в Ошеле у меня двор стоял — от то город! Токмо воинов ханских девять тыщ. Да купцы, да посадские, да служители Аллаха. Одних мечетей сорок храмов во всех концах стояло! Полста тыщ мужей взрослых жило! А енто разве город? На крепость северную, может, и годится, а городом и назвать-то совестно.
— Что же ты тогда сюда из этой самой Ошели переехал? — удивился столь эмоциональной отповеди Середин.
— Язычников Аллах наслал за грехи наши большие, — опять защелкал деревянными четками толстяк. — Как я малым совсем был, русские пришли, разорили все окрест, город пожгли, едва приступом не взяли. Мало лет спустя опять пришли, разор учинили. Опосля и вовсе стены пробили. Девок половили, в полон увели, добро все повывезли, злата истребовали два воза, да серебра десять. Насилу спровадили. Отец с напасти сей занемог, мне хозяйство оставил. А опосля немного опять язычники проклятые заявились — так я продал все, да сюда перебрался. Град сей поплоше, людей торговых поменьше, однако же и разора покамест не случалось. Ни разу. Не дойти сюда русским, да обрушит Аллах небо на их нечестивые головы!
— Только на них? — не удержался от ответа Олег. — А то болгары на Русь в набеги не ходят!
— Так то ж язычники! — удивился хозяин. — Аллах язычников разорять не воспрещает. Правоверные русским слово истинное несут, веру правильную.
— Ну так, а русские веру эту обратно приносят с той же благодарностью, — пожал плечами ведун. — А заодно добро обратно прибирают да девок, что у них у самих угнали.
— Да ты, никак, язычник? — заподозрил неладное толстяк.
— А то, — и не подумал отпираться Середин. — Ты чего, бунчука великого вогульского хана Ильтишу, союзника Болгарии, не узнал? Али, может, тебе вера запрещает серебро с язычников брать? Так я могу на другой двор податься, обиды держать не стану…
— Аллах молвит, любой гость — радость в доме. — Толстяк явно испугался такого поворота дел и стал вежливо подталкивать Середина к дверям. — Нам не дано понять мудрость Всемилостивейшего. Коли он создал на земле язычников, стало быть, такова его воля. Русские — великие воины и вершат великие дела, когда меч их ведет Аллах, а не гнев и жадность.
— Да? — удивился столь внезапному повороту ведун. — Чем же они так хороши?
— При деде моем, досточтимом Владиславе, русский князь Святослав разгромил кагана хазарского, разорил нечестивую страну эту дочиста. С того лета хан болгарский каганом себя повелел называть, дань безбожникам гнусным платить более отказался, наместников хазарских велел в Итиле утопить, дабы своим ходом к хозяину шелудивому возвращались.
— Имя интересное у твоего деда, хозяин, — остановился Олег перед резной створкой из мореного дерева.
— Дед мой принял истинную веру не сразу, но всем сердцем, — ответил Хромой Бурхан и распахнул дверь.
Прямо с прихожей стало ясно, что постоялый двор рассчитан на большое количество гостей. Комнатка, предназначенная только для снятия обуви, была метров двадцати. Вдоль стен ее лежали соломенные циновки, в центре начиналась кошма, длинная лента которой выводила в обширный, выстеленный коврами зал под куполом. Сейчас в помещении царили холод, тишина и пустота, но летом именно здесь, наверное, торговые гости пили чай, вкушали всяческие сласти и вели тихие вежливые беседы.
— Заряна, ты тут? — оглянулся на хлопнувшую дверь ведун.
Невольница кивнула, бесшумно ступая по коврам босыми ступнями. Молодец, догадалась разуться.
— Холодно здесь у тебя, хозяин, — пожаловался Олег, поворачиваясь к толстяку. — А мы и так в дороге намерзлись. Может, ты нас в более теплой комнате покормишь?
— Конечно, конечно. — Оказавшись после мороза в доме, толстяк оттаял на глазах и закивал уже не часто, а плавно и размеренно. — За мной иди, гость дорогой…
По витой деревянной лесенке они поднялись на второй этаж, где было уже заметно теплее, прошли по узкому коридору. Хозяин отсчитал пять дверей, откинул полог из толстого, полосатого, красно-сине-зеленого войлока, шагнул в комнату метров десяти с розовым ковром на полу и коричневой кошмой на стенах. Из мебели здесь имелся только сундук, на котором лежало сложенное ватное одеяло. В дужку для замка был вдет отлитый из бронзы небольшой олень.
Олег огляделся, дыхнул. В халате и теплом малахае разница температур ощущалась плохо, но тут было явно теплее, чем на улице или в большом зале.
— За сию комнату я три шкуры в ночь беру. Куньи. Али лису. Али горностая. Коли товара много, могу с торговцем персидским свести…
— Вы чего, сговорились, что ли? — перебил его ведун. — Можно подумать, у нормального человека серебра не бывает, только шкурки.
Он зачерпнул из поясной сумки монеты, приготовленные перед въездом в город, схватил хозяина за руку и пересыпал их к нему в ладонь.
— Тут пять денег новгородских. Коли все понравится, еще добавлю.
— Понравится, — тут же спрятал деньги за пазуху Хромой Бурхан. — Очень понравится. Рабыня сей момент утку, в капусте запеченную, принесет. Себе велел сготовить, но гостям ничего не жалко. Стряпуха печь разгребет. Как откушаете, так она же и в баню городскую проводит. Ключ от сундука — вот он… Еремей, как коней напоит и сена задаст, сумки принесет. Вы их спрячьте, заприте от греха… Пойду, об утке распоряжусь.
— Стой! — вскинул палец ведун. — Барашки у тебя есть?
— Ягнята, бараны, овцы, козы — что пожелаете.
— Разделай барана, — распорядился Олег. — Мясо срежь, солью с перцем обсыпь, заморозь и в тряпицы заверни, мне в дорогу взять. Кости, суставы, масталыги всякие в котел вели кинуть, и пусть варится все до полуночи. В полночь на холод выстави, дабы застыло до утра. Тоже с собой возьму.
— Сделаю. Мясо еще вяленое, сушеное есть…
— Этим добром я летом досыта нажрусь, — отмахнулся ведун. — Пока зима, лучше свежим побаловаться. А после баньки рыбы сваргань. Тоже давно не пробовал.
— Белорыбица у меня в погребе остывает.
— Пойдет, — кивнул Олег. — И еще чего у тебя из травы есть в погребе… Капусту там, огурцы, репу — тоже неси. Соскучился.
Хозяин кивнул и шмыгнул за дверь.
Олег распоясался, скинул халат, косуху, размял плечи, прогуливаясь по комнате…
— Хорошо-то как раздеться после недельного перехода!
— Что молвишь, мой господин? — внезапно переспросила Заряна.
— Не могу понять, почему тут так жарко. Вроде никаких печек и батарей не видно…
Ведун стянул с себя меховые штаны — благо купленная в Белоозере шелковая рубаха принятого здесь покроя доходила до колен и позволяла разгуливать без штанов без всякого урона для скромности, — провел рукой вдоль стен, наклонился, приподнял край ковра, сунул руку под него, удивленно присвистнул:
— Ничего себе! А пол-то — с подогревом!
— Батюшка про такое сказывал, — кивнула невольница. — Болгары многие заместо того, чтобы печку топить, полы да лавки себе теплые делают.
— Тройное ква в одном флаконе…
Олег выпрямился, подошел к окну, прикоснулся пальцами к стеклу… Да, конечно, оно было волнистое, с многочисленными вкраплениями и пузырьками, и по прозрачности ничем не отличалась от популярной на Руси новгородской слюды. И тем не менее это было самое настоящее стекло — не промасленная тряпица, не бычий пузырь и не выскобленная рыбья кожа.
— Куда же я попал? — недоуменно пробормотал Середин.
Исходя из курса истории средней школы у него оставалось впечатление, что Волжская Болгария — это что-то вроде прежнего названия Казанского ханства. Кочевники, юрты, степь от края и до края с бесчисленными табунами, непрерывные набеги; вереницы пленников, которых гонят с Руси извечные разбойники, многовековой бич земли русской, остановленный только светлой памяти правителем Иваном Грозным… Но что тогда вот это? Могучие многоярусные крепости, каменные дома, застекленные окна, городские бани, полы с подогревом.
Города с населением в десятки, а то и в сотни тысяч человек.[8] Откуда это? И куда сгинуло спустя всего несколько столетий?
Эта мысль мучила ведуна все семь дней, пока они пересекали Болгарию. Олег видел города на правом и левом берегах Камы — земляные валы и деревянные стены, каменные минареты и мечети, отдельно стоящие храмы, вокруг которых были проделаны глубокие рвы. И люди — огромное количество хорошо одетых людей, занятых обычными житейскими и ремесленными делами. Они не пасли скот — они ремонтировали стены, заготавливали дрова, протаскивали сети через лунки, выполаскивали шкуры, выпиливали ледяные кирпичи для погребов. И что бы там ни думали о них впоследствии ученые люди — это были не кочевники!
Болгарские города остались позади лишь на шестой день, когда путники миновали слияние Камы с Волгой. Перепутать два этих великих потока с чем-либо еще было невозможно, а потому Олег уверенно повернул вправо — к русским землям. Еще день пути — и они выехали к уже знакомой снежной стене поперек реки. Вся разница между западным и восточным рубежами состояла в том, что на Волге порубежники отогревались от зимней стужи не в землянке, а в двух крытых кошмой юртах.
— Куда путь держим? — поинтересовался старший караула, обходя коней и похлопывая ладонью по сумкам. — Какой товар везем?
— Никакого, — покачал головой ведун. — По воле хана Ильтишу везу рабыню родителям за выкуп возвращать.
— Русская, что ли?
— Русская, — утвердительно кивнул Олег.
— Поберегитесь там. Нехорошие слухи ныне о земле русской ходят. — На прощание воин хлопнул гнедую по крупу и разрешающе махнул рукой: — В добрый путь.
Они отъехали от Болгарии примерно на километр, когда Заряна нагнала Середина и почему-то шепотом сказала: