— У тиуна спроси, он куда-то убрал. Ты, никак, уезжать собрался?
— Я ведун, великий князь. Ведун, а не отшельник. Для меня в христианстве места нет.
— Смотри, не прогадай.
— Никогда не знаешь, чем обернутся сегодняшние благие намеренья, княже. В пути увижу.
— Ну, что же. Тогда прощай, ведун. Коли надумаешь вертаться, советчиком моим называйся. Пропустят.
— Спасибо на добром слове, княже. И тебе — прощай.
Эпилог
Анна встретила монаха в своей светелке, под самой крышей жилого дома в детинце, где из распахнутого окна открывался вид на полноводный Днепр и бескрайние поля за ним.
— Я хотела бы поблагодарить тебя, отче, — скромно начала она, — за помощь твою, за советы об обычаях русских, о нравах и привычках здешних.
— Всегда рад помочь, дитя мое, — с улыбкой поклонился Ираклий.
— А теперь ответь мне, отче. Кто я, по-твоему?
— Ты — порфирородная Анна византийская, сестра базилевса Василия, госпожа.
— Я так и знала, что ты ошибешься, грек, — вскинула подбородок женщина. — Имя мне — Анна, великая княгиня земель русских. Русских, а не византийских, Ираклий. Русские честны и наивны, но я выросла в другом мире и знаю, откуда берутся беды, о которых мне поведали мои новые служанки. И я не хочу, чтобы на моей, на моей, Ираклий, земле похожие пакости возродились снова. Поэтому слушай внимательно и запоминай, отче. Коли на Руси внезапно чудеса всяки начнут твориться: иконы плакать, знамения являться, пророчества возникать, что супротив князя или меня направлены, коли кто-то вдруг званием русским тяготиться начнет, иное имя племени своему придумывать и свободы искать, коли кто-то неведомый заместо нас бедами русскими озаботится — тебя, именно тебя, Ираклий, посадят на кол, обитель вашу развалят по камушкам, а братию всю вырежут до последнего. И я не пожалею всего своего приданого, чтобы нанять варягов для этого святого дела.
— А если это сделает кто-то иной, госпожа?
— Кто? На запад от Руси — язычники, на восток — магометане. Все они слишком чисты, чтобы придумывать подобные деяния. И только на юге есть Византия, которая считает себя самой умной. Поезжай туда, отче, и молись в своей обители богу о покое на моей земле. Я очень благодарна тебе за помощь, а потому дарую тебе два дня, дабы покинуть русские пределы. Если на рассвете третьего дня тебя заметит кто-то из моих подданных, тебя немедленно повесят. Да пребудет с тобою милость господа нашего, Иисуса Христа. Прощай.
Александр ПрозоровТень воина
Дом у дороги
Длинные белые кудри были восхитительны. Шелковистые и блестящие, они развевались на ветру, переливаясь, словно речная рябь под яркими солнечными лучами. Ее волосы были просто великолепны — вот только украшали они две гиеньи головы на сером мохнатом теле размером с овцу, дополненном парой широких кожистых крыльев. Гаишник, над которым промчалась тварь, от изумления замер, глупо открыв рот, а нечисть описала крутой вираж вокруг стеклянной будки поста ДПС и ринулась в новую атаку.
— Ква… — выдохнул Олег, чувствуя, как наливается жаром примотанный к запястью серебряный крест, сигнализируя о приближении нечисти, и резко наклонил влево мотоцикл, выкручивая рукоять газа.
Заднее колесо сорвалось в пробуксовку, «Иж» стремительно развернулся вокруг своей оси. Середин отпустил акселератор, выпрямил своего двухколесного друга — и снова до предела открыл заслонку карбюратора, разгоняясь по вечернему, освещенному желтыми фонарями, шоссе.
Стрелка спидометра ушла вправо, едва не уткнувшись в ограничитель, однако тварь скользила по прохладному воздуху быстрее, намного быстрее. Поняв, что уйти не удастся, ведун воткнул нейтраль, со всей силы наступил на рычаг заднего тормоза, чуть наклоняясь в левую сторону. Мотоцикл с визгом развернуло еще раз — вокруг едко запахло паленой резиной. Середин коротко выдохнул, опустил рогатину, направив сверкающий наконечник чудовищу в плечи, как раз между основаниями голов, отпустил поводья и дал шпоры, ощущая в ступнях нестерпимую щекотку. Он фыркнул, брыкнулся и… и открыл глаза.
— Тебе привиделся дурной сон, ведун, — тихо сообщила обнаженная зеленоглазая курносая девушка. У нее были небольшие и аккуратные, словно выточенные ювелиром из лучшего янтаря, ушки с длинными мочками, бледные бесцветные губы, тонкие белесые брови и длинные ресницы.
— Берегиня… — пробормотал Олег, окончательно приходя в себя после ночного кошмара. — Спасибо, что разбудила, а то меня там чуть не съели.
Он зевнул. И тут же засучил ногами под медвежьей шкурой:
— Кто там еще?
— Травяной, — рассмеялась берегиня. — Добудиться я тебя не смогла, как неладное почуяла. Пришлось помощника звать.
Невидимое существо, что крутилось возле ступней, выскользнуло наружу — закачались растущие возле орешника колоски, вздрогнули нижние ветви. Девушка тоже поднялась, бесшумно двинулась к ближним березкам.
— Постой, берегиня! — окликнул ее Олег. — Скажи, куда я заехал?
— Белый луг это, ведун… — послышался голос хранительницы рощи из-за спины, в то время как сама она растворилась среди деревьев перед ним.
Тут же весело застрекотали какие-то пичуги, запрыгнул на волосы и тут же скакнул дальше упитанный зеленый кузнечик, возмущенно всхрапнули лошади. Это означало, что на землю приходит утро и кутаться дальше незачем.
Ведун снова зевнул, сел, отодвинув от себя саблю, откинул край шкуры, сладко потянулся, рывком встал, сбежал по траве к ручью. Войдя по колено, наклонился, ополоснул лицо и шею. На большее решимости не хватило — чай, не май месяц на улице, листопад на дворе. Чуть выждав, чтобы вода протекла, зачерпнул ладонями, напился. В этом мире, милостью Сварога, не нужно было бояться радиации, токсинов или смытых с полей пестицидов. Просто вода — пей не хочу. А есть в такую рань ему не хотелось.
Погладив стреноженных коней по мордам, Олег сказал им по паре ласковых слов, не спеша оседлал грозно фыркающую гнедую кобылку, потом навьючил на чалого мерина узлы с походным кузнечным инструментом, припасами в дорогу, теплым налатником и меховыми штанами — в общем, всем тем добром, что скопилось у ведуна за время скитаний по бескрайним русским просторам. Подумав, положил в чересседельную сумку подаренную князем Владимиром бриганту, оставшись в войлочном поддоспешнике поверх синей шелковой рубахи, в черных мягких шароварах из овечьей шерсти, заправленных в добротные яловые сапоги, и в неизменной косухе, изрядно потрепанной, но еще живой. В туманном рассветном сумраке в таком виде ему показалось зябко, но ведун знал, что через полчаса-час поднявшийся Ярило согреет землю, и, может быть, еще и косуху придется скинуть. Осень осенью, но до заморозков-то еще далеко.
Разметав еле тлеющие угли костра, Середин опоясался саблей, отошел к орешнику, с поклоном оставил у корней последнюю краюху белого хлеба:
— Спасибо тебе, хозяюшка лесная, за доброту да ласку, спасибо и вам, малый народец, что покой мой ночью охранили.
Олег оглядел напоследок окруженную березами зеленую прогалину, ставшую на эту ночь его домом, потом решительно поднялся в седло и выехал на дорогу, описывающую дугу аккурат по изгибу бодрого прозрачного ручейка, у которого он и отдыхал.
Утоптанный глиняный тракт трехметровой ширины уперся в груду валежника, круто отвернул вправо, нырнул во влажную низинку и выбрался уже не в березовую рощу, а в тенистый липовый лес, наполненный жужжанием мух, стрекотом кузнечиков и пением птиц.
— Белый луг, — тихо пробормотал Середин себе под нос, отъехав от березняка метров на триста, и насмешливо хмыкнул: — Белый луг! Да таких названий на каждом погосте[29] по два десятка. Пальцем в небо, что называется…
Милые, конечно, существа эти берегини, заботливые и ласковые, коли с уважением к ним отнесешься, — только вот в познаниях дальше своей рощицы, луга или опушки никогда не идут. А Олегу хотелось бы определиться как-нибудь поточнее. Ведь уже третий день, как он не встречал на своем пути ни единого селения — в то время как рассчитывал проехать если не Смоленск, то хотя бы Брянск. И ладно, стольные города на пути не попадаются — но где все те сотни деревень и хуторов, что должны быть раскиданы на землях густонаселенных среднерусских княжеств?
Собственно, направлялся ведун не в Смоленск, а в Новгород, надеясь отдохнуть несколько зимних недель у купеческого сына Любовода, с которым сдружился в самом начале своего пути, на Лугу завернуть, могилу Рюрика навестить. А то меж боярами слухи пошли, что какие-то чудеса вокруг нее теперь творятся. Ночью будто бы видения случаются, днем завывания какие-то изнутри слышны. Любопытно.
Боярин Радул советовал прямую дорогу — из Киева на Чернигов, а дальше не через Полоцк, а по Смоленскому тракту. Середин киевского богатыря послушался, и вот результат: ни одного города на пути не встретил, а последнюю деревеньку четвертый день как миновал. А дальше — ни встречного, ни поперечного не попадается. Хотя дорога наезженная, пользуются ею активно. Прямо как вымерла земля русская.
Неожиданно примотанный к запястью освященный крестик коснулся кожи теплом, предупреждая о присутствии нехристианской магии, и Середин тут же натянул поводья, оглядываясь по сторонам.
— Небу синему поклонюсь, реке улыбнусь, землю поцелую, — на всякий случай начал он наговаривать защитное заклинание, мысленно закручивая слетающие с губ слова вокруг своего тела, — доверюсь вам по всякий день и по всякий час, по утру рано, по вечеру поздно. Поставьте вкруг меня тын железный, забор булатный, от востока и до запада, от севера и до моря, оттоле и до небес. Оградите меня, сына вашего Олега, от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернена и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от черного, от белого, от русого, от двоезубого и от троезубого, от одноглазого и от красноглазого, от косого, от слепого, от всякого ворога по всякий час…