едоточения, то снова сможем превращать и повелевать. Но должен тебя огорчить. Даже будь я без камня, ты окажешься слишком слаб, чтобы одолеть меня, смертный. Слишком слаб… Ступайте, — совершенно неожиданно для Олега отпустил он обоих оставшихся стражников. — Попробуешь?
— Я верю тебе, великий Раджаф, — приложил руку к груди Середин. — Тем более, что, даже если смогу победить, все равно вряд ли уйду отсюда живым.
— Разумно… — Глаза правителя стали холодными. — Разговаривать с разумными людьми намного проще, чем с дураками или фанатиками. А теперь послушай меня, подумай и ответь мне на один вопрос. На один. Сколько вас пришло в нашу землю?
— Друже, — обернулся на купца Олег. — Сколько людей у нас было, когда мы сюда приплыли?
— Пятьдесят четыре корабельщика, двое кормчих, шестьдесят шесть варягов судовой рати, приблудный холоп, я, да тебя двое, — четко отрапортовал Любовод. — Окромя нас и холопа, каждый задаток получил перед походом.
— Вот, — развел перед правителем руками ведун.
— А не людей? — с нажимом уточнил великий Раджаф.
— Нежити, что ли? Это ужо по моей части… — Ведун призадумался. — Нет, никого я не чуял. Совсем никого. Хотя на кораблях хранители свои, да приживалки медные быть должны — как же без них? Но не беспокоили. Видать, мало совсем водилось. А то и вовсе никого.
— Ты знаешь, что такое пытки, чужеземец? — ласковым тоном поинтересовался хозяин дворца.
— Пытки — это необычайно познавательно, — улыбнулся в ответ Середин, хотя в животе его появился предательский холодок. — Но ты должен понимать, великий Раджаф, что ни одна пытка не сможет выбить из человека того, чего тот не знает. А вот обстоятельный дружеский разговор с готовым помочь человеком способен извлечь из памяти те тайны, о которых их обладатель даже не догадывается… — На последнем слове дыхание ведуна кончилось, и он замолк, не закончив фразы.
— Пытка, разговор… Пытка, разговор… Пытка, разговор… — начал задумчиво перебрасывать Раджаф из ладони в ладонь невесть откуда появившийся камушек.
— Прости, о великий, — хрипло прервал его сомнения Любовод. — Но после дружеской беседы гостя всегда можно подвесить на дыбу. А вот после дыбы поговорить дружески…
— Да! — поймал камушек в левую ладонь хозяин дворца. — Продолжить беседу возле теплого очага можно в любой час. Либо с пивом хмельным, либо с железом раскаленным. Пойдемте, смертные. Сейчас вы увидите величайшую из святынь…
На почтительно склонившихся гостей правитель даже не взглянул, быстрым шагом прошел в дальний конец помещения и начал подниматься по крутой, но широкой лестнице с перилами из красной вишни и ступенями из мореного дуба. С трудом поспевая за хозяином, Олег все же отметил, что с лестницы имеются сходы на три этажа. Причем этажа солидных — метра по четыре высотой каждый. Видимо, здесь, за тяжелыми непрозрачными пологами из кошмы и бархата, находились покои правителя.
Вскоре они поднялись на верх города, остановились. Великий Раджаф поднял лицо к небу, зажмурил глаза. То ли молился, то ли думал, то ли просто радовался свету и свежему воздуху. Ведун, пользуясь случаем, огляделся. Дворец богов, который они покинули, легко узнавался по сверкающему кольцу, отгораживающему центр города от прочего селения. Сам дворец закрывался проще — плотной стеной высоких подсолнухов и иван-чая, растущих по периметру жилища властителя Кайма.
— А почему у вас города такие? — решился Олег прервать созерцательность правителя. — Меня с самого первого дня мучает этот вопрос. Что за странная прихоть? Вход через крышу, вместо стен — валы. Ни ворот, ни частокола. Наверху просто ровная площадка с клумбами. Это же неудобно! Ни въехать в город, ни от врагов обороняться.
— Отчего же неудобно? — пожал плечами великий Раджаф, продолжая подставлять лицо солнечным лучам. — Вполне практично. Как часто тебе нужно затаскивать в дом большие грузы? Токмо раз в году — как урожай в погреба укладываешь да дрова запасаешь. Скотину, опять же, раз в год от холода и снега в дому укрывают. А по весне — пусть на травке гуляет. Ну, коли ворог нападет, тоже прятать приходится, но ведь беда такая не каждый день случалась. Так что, чужеземец, хлопот с дверьми такими немного. А вот польза — большая. В домах, что плотно стена в стену стоят, завсегда теплее. Иные жадины и вовсе не топят, коли соседские стены теплые. И ничего, не замерзают. Зато без ворот оборону куда как проще держать. Сколь иноземцев ни приезжало, все одно сказывали: самое слабое место в городе — ворота его. То вышибут их, то предатели отворят, то еще какая неприятность, а через них и вступают вороги. Не так разве?
— Есть такое дело, — признал Середин.
— А у нас ворот нет, и беда такая не заботит. Крыши ради тепла, да чтобы не протекали, землей исстари засыпают. Чем толще, тем лучше. А что опосля на крышах таких цветы многие сажают — так пускай. Для души отрада, и город краше. Ужели не понравилось?
— Красиво, — опять согласился ведун. — Но красота красотой, а как степняки налетят…
— Как степняки налетят, чужеземец, добро и скотину каждый в дом спрятать норовит… Опосля к частоколу, на стену наружную выходит. Чужак наверх лезет — его по голове мечом и топором бьют. Стену подроет — тоже ему мало радости. Поди там, в темноте, да в лабиринтах стен разбери, куда бежать, где сражаться, что хватать? А горожанам ходы знакомы. Там чужаков выслеживают да бьют нещадно. Коли силен больно враг случился, смог и стену первую, и дома захватить — за вторую все отходят, а дома разоренные запаливают. Пока горят — всем отдых. Перестанут — ворогу сызнова новую стену одолевать надобно. И так — любой город, кольцо за кольцом. Добыча вся в огне сгорает, а захватчикам по три-четыре раза все новые стены штурмовать приходится, чтобы сопротивление сломить. Ох, сколько степняков, сколько ворогов в городах наших животы свои оставили — не счесть. Но отвыкли. Я же, чужеземец, и отучил. Дозорами верховыми крепкими, стражем медным, стенами крепкими. Так отучил, что частоколы в городах и ни к чему вроде ныне. Полтораста лет не наведывался никто. Боятся. Этого тебе Аркаим, вестимо, не рассказывал? Сказывал токмо, что мечей ныне нет ни у кого у смертных? А зачем им мечи, коли бояться некого? Не быков же ими забивать! А если на дело бранное тянет, так в сотнях моих завсегда место для мужа храброго найдется. Приходи, служи земле своей, с ворогами на подступах дальних бейся, удаль свою показывай. На порубежье, а не в спорах после пирушки хмельной! Али я не прав, чужеземец?
— Звучит вроде как умно, — усмехнулся Олег. — Но вот пришел я внезапно с ратью под стены городов твоих — и кто дома свои защитить смог? Все шею покорно согнули, под хомут новый подставили. Нет меча в доме — значит, и воли, и дома, и страны такой нет. Стоять токмо до тех пор будет, пока везения не лишится. А удача — это дама такая… Хвостом в любой миг вильнет.
— Ты даже не понимаешь, насколько прав, чужеземец. — Правитель шумно втянул носом воздух. — Идемте, теперь я готов показать вам сокровище предков.
Следующее за дворцом богов кольцо оказалось засажено скромными васильками и фиалками, а люков не имело ни одного. Скорее всего здесь, в центре столицы, кольцо служило арсеналом, казной и чем-то вроде склада на черный день разных припасов одновременно. Если уж враг доберется сюда — значит, страны больше нет и беречь резервы незачем. Но главное сокровище Кайма хранилось, разумеется, еще дальше — в самом сердце города.
К удивлению Олега, здесь поднимался небольшой шатер в форме луковки, увенчанный правосторонней свастикой.[61] Ну, что поделать, коли этот знак всегда был символом солнца, плодородия, жизни и бессмертия! Еще больше ведуна поразило то, что луковка была крыта самой обычной, потемневшей от времени и дождей, сосновой дранкой.
— Сюда… — Правитель открыл такой же простецкий, грубо сколоченный и укрытый от дождей цельной коровьей шкурой люк, пошел по поскрипывающим ступенькам вниз.
Здесь было относительно светло. Зеленоватое сияние струилось из матерчатой палатки, поставленной в центре небольшого — метров десяти в диаметре — помещения.
Увидев великого Раджафа, четверо служителей в одинаковых длинных балахонах почтительно склонились, попятились, освобождая проход. Широкие плечи, осанка, оценивающий взгляд сразу выдавали, кем именно являлись эти мужчины. Олег не удивился бы, если б под балахоном у них обнаружился доспех, а в просторных складках одеяния нашлись бы и меч, и кистень.
Дальше, у полога палатки, правителя встретили двое старцев, словно в насмешку одетых точно так же, как и охрана. Старцы тоже уважительно поклонились, Раджаф же опустился на колени и поцеловал землю перед палаткой. Под пристальными взорами служителей путники поступили точно так же. Побрезговать поклониться там, где это не стыдится делать правитель страны — уже наглость.
Старцы расступились, осторожно приподняли полог, пропуская гостей внутрь. Следуя примеру хозяина, в палатке путники поклонились еще раз. С тихим шелестом опустился позади полог, и Олег наконец-то смог взглянуть на то, ради чего демонстрировалось столько почтения.
Посреди палатки, в самом центре столицы Каима, на ровном гранитном постаменте лежала растрескавшаяся малахитовая плита, где-то с полметра в длину, вдвое меньше в ширину и в три пальца толщиной. Именно от этой плиты и исходил тот самый зеленоватый свет, который наполнял помещение, в полной мере достойное наименоваться храмом.
«Храмом малахитовой плиты», — мысленно усмехнулся Середин, подходя ближе. Плита мало того, что была расколота, у нее не хватало нескольких фрагментов, из-за чего было трудно разобрать смысл рун, начертанных на поверхности. Они показались Олегу знакомыми, но… Но все равно непонятными.
— Это всесильная книга Махагри, смертные, — с придыханием сообщил правитель. — Та самая, из-за которой мир однажды уже чуть не погиб.
— Какая же это книга? — утробно гукнул Будута. — Это же всего лишь камень!