— А может, так оно и лучше, — решил Олег, поднял Роксалану на руки, отнес к лошадям, перекинул через холку, сам поскорее поднялся в седло и двинулся с горы.
От стойбища далеко разносился детский плач — глотки драли уже не меньше полудесятка младенцев. В промежутках слышались тревожные голоса. Все как всегда: из сотен людей нашлись десять-пятнадцать, кто не стал ужинать, на кого отвар подействовал слабо или кто слишком быстро избавился от дурманящего воздействия. Теперь они метались по селению и пытались понять, что происходит. Дабы не вызвать слишком раннюю погоню, к юртам Олег сворачивать не стал. Ушел вправо, к пастбищам, за угасшим костром табунщиков направился к склону и верхом меньше чем за час перевалил гребень поросшего сосновым бором холма.
Еще до полуночи он добрался до болота и натянул поводья перед неподвижной фигурой в черной монашеской рясе, подпоясанной тонкой пеньковой веревочкой. Глубоко надвинутый капюшон полностью скрывал лицо — если оно вообще было у этого существа.
— Это ты? — недовольно спросил болотник.
— Думаю, что да, — кивнул Середин.
— Туда скачи, — посох указал на темнеющий у самого горизонта остров.
Несколько мгновений ведун колебался. Каждому известно, что болотник именно так людей и губит — прикидываясь путником и указывая дорогу в непролазные бездонные топи. Однако на этот раз прямо у Олега на глазах рыхлый мох, усыпанный клюквенными веточками, вдруг вспучился пологим валиком, словно сжатый с боков, уплотнился, в стороны покатилась выдавленная из пор вода.
— Эх, где наша не пропадала, — решился Середин и ткнул пятками скакуна: — Пошел!
На рысях он промчался через вязи всего за полчаса и вскоре спешился на пологом взгорке, заросшем черничником и вереском. И все это — под кронами могучих сосен. Расседлав лошадей, он бросил толстые войлочные потники на траву, положил на них Роксалану, прикрыл нарядным женским халатом. Сам вытянулся рядом и закрыл глаза. Почти сразу над ухом раздался оглушительный треск. Олег вскочил, выдернул из ножен меч — и понял, что наступило утро.
— Это ты, Олежка? — приподняла голову девушка. — А где Урга?
— Кто это такая?
— Тетка местная. Очень забавная. Научила меня будущее предсказывать. Она мне в бубен играла, а я танцевала. С ней очень здорово.
— Здорово у костра под бубен плясать? — хмыкнул Середин. — Не думал, что ты так соскучилась по дискотекам. Ладно, ты полежи, а я осмотрюсь. Вроде как стрелял кто-то…
— Из ружья? — встрепенулась Роксалана. — Я тоже слышала. Мы вернулись, да? Мы опять в двадцать первом веке? Я с тобой!
— Как хочешь. Только оденься, — указал ведун на женские вещи. — Не май-месяц на улице.
— Отвернись, — подняв перед собой и встряхнув рубашку, скомандовала девушка. — Кстати, а где Урга?
— Вроде шуршит что-то?
Олег направился на звук, пролез через заросли орешника, раздвинул колючие свечи можжевельника. Впереди между соснами что-то мелькало. Он пробрался еще на несколько шагов дальше и наконец-то понял, что случилось: по реке катился ледоход. Полюбовавшись несколько минут на размеренное, но неудержимое движение, Середин прошел вниз по течению и через две сотни метров остановился на узком мыску, тонущем в воде аккурат между рекой и болотом. Из болота в русло впадал ручеек всего в пару метров шириной. Никакого ледохода на нем, разумеется, не начиналось, но вдоль обоих торфяных берегов тянулось по талой полоске в два локтя.
— Вот, трах-тибидох… — сплюнул Середин. Жизненный опыт подсказывал ему, что намного безопаснее попытаться упрыгать на тот берег реки по льдинам, нежели переправляться через болотную протоку. При ширине с воробьиный шаг она запросто может ошарашить глубиной в два десятка метров и разваливающимися в пальцах берегами, на которые способна выбраться только водомерка в погожий жаркий день. — Кажется, мы крепко засели в этом уютном безопасном месте. И хорошо бы, чтоб грядущее половодье не превратило его в узкий куриный насест. Интересно, а куда Роксалана пропала? Давно должна была нагнать…
Как оказалось, девушка уже опять благополучно спала, одетая в ласкающий глаз туземный костюм: синий с вышивкой мягкий войлок халата, чуть более светлые шаровары, плотно стянутые вокруг сапожек, шапочка с высоким белым пером. Тревожить спутницу ведун не стал. Прикрыл своим халатом, чтобы не мерзла, а сам отправился исследовать остров. Владения оказались не особо велики — сотня метров в ширину, четыре в длину, примерно три в высоту. Из живности здесь имелось неведомое количество крыс и невидимые охотники на оных. Во всяком случае, ведун наткнулся на свежие остатки чьей-то трапезы: потроха и голый хвост. Пользуясь случаем, ведун вымочил в крысиной желчи кусок обломанной тут же коры и любовно припрятал в поясную сумку: пригодится, коли от нежити загораживаться придется. Или, наоборот, ее вызывать.
По дороге назад он набрал охапку хвороста и валежника, развел под стеной одного из крупных валунов огонь, вскипятил воды, заварил кашу. Растолкал девушку:
— Ау, Роксалана! С добрым утром! Есть будешь?
— Урга, это ты? — зевнула она так широко, словно собралась вывихнуть челюсть. — Дай грибов пожевать, а то глаза совершенно слипаются.
— Грибов не будет, — сообщил Середин, — будет крупка с мясом. Вставай.
— Ой, Олежка? — Открыв глаза, она снова зевнула. — Ты тоже здесь? Тебя нашла Урга?
— Это я ее нашел, — поправил ведун. — Вставай, есть будем.
— У меня руки не шевелятся, Олежка, — застонала спутница. — И болит все. У тебя парочки опят не найдется? Хотя бы сушеных?
— Они тебе еще не обрыдли, деточка? Садись, крупы пшеничной с мясом попробуй. Забыла, небось, когда последний раз ела нормально.
— Спать как хочется, Олежка, просто мрак, — опять зевнула она. — У тебя же должны быть грибы. Хоть немного. Неужели ты совсем ни одного не сорвал?
— Мне только поганок в сумках не хватает! Ешь же ты наконец, а то остынет!
— Как спать хочется…
Роксалана так в этот день и не поела, свалившись обратно на потники. Как не стала есть ни на второй день, ни на третий. Она спала с утра до вечера и с вечера до утра, лишь изредка принималась звать Ургу и молить Олега об опятах. Но ведун не мог угостить ее отравой, даже если бы захотел. На острове грибов не росло вообще — ни плохих, ни хороших. Имелись едва развернувшиеся папоротники, пушистые хвощи да заячья капуста, по берегам произрастали осока и рогоз. Правда, рогоз Олег выщипал почти весь, добывая вкусную, чуть сладковатую сердцевину.
Утром четвертого дня, осоловело хлопая глазами, Роксалана соизволила откушать приправленной салом ячменной каши, после чего снова отвалилась спать. Однако Середин решил, что это уже прогресс и первый шаг к выздоровлению.
— Она жива, смертный? — Лесная наяда, по обыкновению, здороваться не стала.
— Как медведь в берлоге, — ответил Олег. — Я уж решил, что ты про нас забыла, берегиня.
— Нет, смертный, — покачала головой женщина с безупречной прической и в темно-бордовом парчовом платье. — Я решила, что обязательно спасу ту, которая ценит жизнь лесных зверей выше своей собственной. Собирайся, скоро половодье. Вам пора уходить.
— Ты научишь меня ходить по воде?
— Плавать, — лаконично поправила нежить. — Готовься, спускайся к берегу. У тебя мало времени.
— Ладно, — не стал разводить лишние разговоры ведун. — Жди.
В опытных руках седлание лошадей не занимает много времени. Узда — в зубы, потник и седло — на спину, сумки — через холку. Вот только Роксалане просыпаться никак не хотелось, и Олег, кое-как запихнув девушку в седло, ремнем стянул ей ступни под брюхом скакуна — чтобы не свалилась.
— Я готов, берегиня, — спустился он к берегу, ведя в поводу снаряженных лошадей.
— Жди, — кивнула нежить и испарилась, скользнув темным облаком в сторону стремнины.
Снова она явилась минут через десять, с независимым видом спускаясь вниз по течению на обширной льдине, в которую вмерзли две скрещенные лесины. Берегиня не совершала никаких действий и даже смотрела куда-то в сторону, но льдина тем не менее подплыла к острову и ткнулась в камни, смяв молодую осоку. Олег, не дожидаясь приглашения, быстро завел скакунов на ледяной плотик, и течение понесло его дальше вниз по реке.
— Интересно, этот ручеек впадает в Волгу или в Урал? — поинтересовался Середин. — До Казани мы доплывем? Ах да, ее ж еще не построили. А до Булгара?
Никто не ответил. Наяда исчезла.
— Вы удивительно общительны, леди, — вздохнул Олег.
Река текла по темной границе между бескрайними болотами, уже проснувшимися, успевшими окраситься цветами и прикрыться зеленым моховым ковром и скалистыми обрывами, на которых лишь изредка встречались чахлые сосенки и березки, чудом уцепившиеся за какие-то невидимые щели. Однако часа через три скалы осели почти до уровня воды, болото, наоборот, отошло, уступив место травяному ковру, из которого местами торчали камни и тонкие деревца. Еще через час берега окончательно подровнялись: одинаково крутые, одинаково заросшие нехоженым сосновым бором, одинаково темные и мшистые. Льдина такого зрелища не выдержала и стала многозначительно потрескивать. Белый пузырчатый лед, что обрамлял более тонкую лесину, начал откалываться мелкими кусочками и отплывать в сторонку от импровизированного парома.
— Мы так не договаривались, — забеспокоился Олег. Он опустился на краю на колени и стал торопливо подгребать ладонями.
Его стараниями ледяной плотик приблизился к берегу и вскоре на хорошей скорости вылетел на каменистый мысок, выпиравший почти до середины русла. Послышался нежный хрустальный звон — и лошади все вдруг ухнулись в воду почти до самой холки. Середину было проще всего: сидевший на краю, он провалился всего по колено и сразу выскочил на сушу, стал ловить перепуганных лошадей за поводья. Веселее же всех досталось Роксалане: она проснулась по пояс в ледяной воде и теперь отчаянно вопила, ничего не понимая, дергалась в стороны, лупила по воде руками, однако не могла ни соскользнуть с лошади, ни хоть как-то ею управлять. Прошло не меньше трех минут, прежде чем она разобралась в происходящем и перешла на человеческий язык: