, ведун благоразумно умолчал.
— Там же были амулеты, обереги, четки, кости, снадобья… — в отчаянии всплеснула руками шаманка.
— И все это не стиралось ни разу с самого твоего дня рождения, — дополнил Олег. — Хотя для этого ты слишком молодо выглядишь. Скорее, это все не мылось еще лет пятьдесят до твоего рождения.
— Ничего не осталось…
Олег промолчал. Он вдруг подумал, что раненая ведет себя подозрительно бодро и резво для человека, лишь пару секунд назад очнувшегося после многочасового беспамятства. Тут вдруг у шаманки закатились глаза, и она обмякла, мягко завалившись набок.
— Урга! — подскочил Середин, поднял ее на руки, отнес обратно на скамью, присел рядом. Провел пальцем по виску и щеке, поправляя волосы, как бы случайно задел им кончик носа, опустил к подбородку, осторожно провел по шее, ключице, добрался до груди и двинулся дальше, к животу. Кончиком языка коснулся ее соска и тихо сообщил: — У тебя веки дрожат…
Шаманка напряглась — но получилось еще хуже.
— …и дыхание неровное.
— Пускай, — ответила она. — Еще никогда в жизни ко мне не прикасался ни один мужчина. Не знала, что это так приятно.
Олег улыбнулся, наклонился к ее устам — и из них тут же вырвался истошный крик:
— Бо-ольно!
Середин отскочил, девушка, хватая ртом воздух, схватилась за бок.
— Это ребра, — сразу понял ведун. — Вот проклятие! Похоже, несколько ребер тебе все-таки сломали. Лежи спокойно, я сбегаю к Любоводу за тканью. Плотно замотаем, через месяц срастутся.
— Ты приведешь его сюда?! — забегала глазами по сторонам Урга.
— Вот уж фиг, — пообещал Олег. — Как-нибудь обойдется.
Любовод увидел Ургу только через день, когда двое раненых, отлежавшиеся в теплой бане, распаренные и свежие, поднялись на свежий воздух. Новгородец без особого любопытства скользнул взглядом по молодой девахе, опирающейся на руку друга. Мало ли кто мужика в бане развлекал? Дело понятное, ласки каждому хочется. И тому, кто скитается год за годом, не имея ни кола ни двора, и тем, кто по воле правителей без мужиков который год в городе тоскует. Он лишь ненадолго спустился вниз и тут же выбрался:
— Карга старая ушла? Живая? Ну и славно. Я-то уж боялся, закапывать придется. Бабы от нее шарахались. Самому и рыть, и таскать довелось бы. Эти дуры упрямые — как упрутся, быком не сдвинешь.
— Как там дела с войском нашим? — перебил друга Олег. — Скот собрали? Хан из поездки к родичам вернулся?
— Да поди собрали скотину, — предположил купец. — Чай, второй день на исходе. Отсель ведь не углядишь, друже.
— Ты мне две лошади оседлал?
— Тебе и этой… Откель я помыслить мог, что убежит ведьма?
— Хорошо, что две, — кивнул ведун и похромал к внешней стене. Пострадавшая куда серьезнее Урга выглядела заметно бодрее: невидимая под одеждой тугая повязка на нижних ребрах ее только стройнила.
Купец покосился на красотку, одетую в принесенные им же замшевые тапочки, шаровары и замшевый казакин, подбитый горностаем, и на лице его отразилась тяжелая работа мысли. Он забежал с другой стороны, негромко поинтересовался:
— А эта откуда взялась?
— Это Урга, — представил спутницу Олег.
Любовод, бывший старостой Птуха всю зиму, знал немногочисленное население города в лицо, а потому врать, что это кто-то из горожанок, смысла не имело. Рассказывать правду ведун тоже не хотел. Во-первых, потому что долго, во-вторых — совершенно неправдоподобно, а в-третьих — чтобы к шаманке опять не начали относиться как к ведьме. А то ведь одни шарахаются, другие ненавидят — одежду с раненой снять и помыть беспомощную побрезговали. И это притом, что с каждой бедой или болячкой — наверняка к ней же и побегут.
Новгородец чуть приотстал и замолчал. А когда Середин, спустившись вниз и подсадив девушку в седло, тоже поднялся в стремя, вдруг восхищенно издалека прошипел:
— Ты ее сделал! Ты ее сделал, да? Вместо Урсулы, как надоела, эту, с мечом, сделал. Теперь, когда та строптива оказалась, эту… Всего за день! В бане, из дерева и воды!
Олег вздохнул. Объяснить, откуда среди снега и диких гор рядом с ним из ничего могла появиться Роксалана, было еще труднее. Вопросы с путешествием во времени и последующим возвращением в этом мире никак не котировались. В связи с полным непониманием самого времени как пространственной величины. С таким же успехом можно расхваливать программисту из двадцать первого века достоинства катанного сэкмена перед набитным.[84] Все равно он не знает ни первого, ни второго и ни третьего. Проще было промолчать.
Любовод прошел мимо лошади шаманки и, как бы ненароком, коснулся ее ноги. Поднялся в седло, покачнулся — и задел руку. Всадники тронулись в путь. Шагом — при сломанных ребрах рысь была слишком тряским аллюром. Урга могла перенести только шаг или галоп.
Новгородец почти две версты ехал с некоторым отставанием, затем нагнал Олега, пристроился со свободной стороны:
— Экие ладные они у тебя получаются! — восхищенно прицокнул он языком. — Что та, злая, что эта. Вестимо, лучше живых смотрятся. Скажи, ведун, а она детей рожать способна?
Олег покосился на Ургу. Шаманка с не меньшим интересом смотрела на него, дожидаясь ответа.
— Не знаю, не пробовал, — обтекаемо ответил Середин.
— Э-э, — разочарованно потянул купец. — Ну да, к чему тебе? Коли надобны будут, из ничего сделаешь, тебе недолго. Тебе токмо для баловства. О наследниках заботиться ни к чему. Вестимо, у колдунов детей никогда не бывает. Токмо ученики, коли напроситься сумеют.
Всадники перешли брод, через овраг выбрались на противоположный берег и тут же наткнулись на дозор. Олега это порадовало: стало быть, порядок в войске уже восстановлен, служба идет, — раз даже с тылу охранение имеется, то впереди должно быть тем более.
— Обоз наш где? — поинтересовался Любовод.
— По тракту надобно три версты пройти, — пояснил юный нукер, имеющий из оружия только пику и косарь. Видать, от родителей ничего не досталось, а сам еще даже мечом не обзавелся. Да и откуда? Ни сражений, ни добычи. Хотя, конечно, в битве такой вояка сгорит моментом, как мотылек в костре.
— Чабык где остановился? — сочувственно вздохнул он.
— По тракту не сворачивая, — указал паренек. — Головные сотни там.
— Добро! — Новгородец неожиданно сорвался на рысь, но вскоре заметил, что остался один, натянул поводья, дождался спутников: — К вечерней трапезе можем не поспеть.
— Урге нельзя скакать быстро, — пояснил Олег.
— Он оно как, — покивал купец. — А ништо, все едино ладная девка получилась. Молодец, ведун. Завсегда восхищался мудростью твоей. Ну, да я помчусь. Далеко еще, и возки от города снаряженные счесть надобно. Кабы не случилось чего в суете. Без меня вставали.
— Скачи, друже, — согласился Середин. — Все равно нам в разных краях стоянки ночевать.
— Свидимся. — И Любовод опять сорвался на рысь.
Олег проводил его взглядом, пригладил бородку, никак не желающую разрастаться в солидную курчавую лопату, потрепал гриву у скакуна своей спутницы.
— Я ведь говорил только правду, — пожал он плечами.
Внезапно ведьма, откинув голову, залилась задорным счастливым смехом, но тут же застонала, прижав левую руку к сломанным ребрам.
— Я знаю, — кивнула она. — Со смертными завсегда так. Чем яснее истина, тем сильнее путаница. Кабы ты меня выдал, то все оставшиеся годы донимали бы старейшины, беи и простые несчастные, умоляя омолодить их самих или их родичей. Никто не поверит, что ни ты, ни я на это не способны. Станут обижаться, ненавидеть, а то и мстить. Уж лучше быть сотворенной «из дерева и воды».
Олег так далеко не заглядывал, но мысленно согласился со спутницей. В то, что старуха способна стать молодой женщиной без помощи магии, не поверит никто. А раз не поверит — станет требовать чуда и для себя. Когда смертным что-то втемяшивается в голову — на них не действуют никакие факты и аргументы, начисто отключается разум и логика. Посему — лучше не давать повода.
— Вот только как быть с Роксаланой?
— Я попрошу ее никому не открывать этого секрета, — пообещала шаманка. — Не хочу остаться провидицей без амулетов.
К водопою, по обе стороны которого раскинулся ратный лагерь, они добрались уже в сумерках. Олег спешился, взял под уздцы обеих лошадей, пошел между кострами. Уже возле третьего его узнали:
— Приносящий добычу! Приносящий добычу вернулся! Он вернулся! Вернулся! — Повсюду зашевелились отдыхающие воины, некоторые поднимались, вглядываясь в темноту. — Вернулся! Вернулся. Жив, вернулся. Теперь все получится…
Непонятно откуда появился широкоплечий Чабык, молча крепко обнял ведуна, тут же его оттеснила Роксалана, с визгом повиснув на шее:
— Олежка, хороший мой! Ты цел, ты жив!
— Как здоровье, посланник? — поинтересовался кочевник.
— Полмесяца похромаю. А там, милостью богов, и забуду.
— Можешь забыть сейчас, хан волков, — протиснулся вперед Судибей, приложил руку к груди и протянул кожаный мешок, в котором прорисовывалось нечто, похожее на футбольный мяч.
— Благодарю тебя, хан, — кивнул Олег. — Теперь этот сувенир больше не достоин внимания. Вели его где-нибудь закопать, дабы и у других в памяти не остался.
— Эй, кто-нибудь, коней примите! — огляделся Чабык. — Идем к костру, посланник. У нас как раз зажарен козленок и вдосталь кумыса. Идем, здесь темно, а все желают тебя узреть.
— Я рад вас видеть, друзья мои и братья! — провозгласил в ответ Середин. — Очень рад!
Он помог Урге спуститься со скакуна, пропустил ее перед собой. Кочевники глянули на незнакомку — и промолчали. Коли посланник предков ведет с собой женщину — значит, так надо. И Роксалана, намедни одолевшая Стража степей, — тому подтверждение.
Что странно — воительница тоже не задала ни единого вопроса.
Ставка кочевой армии мало отличалась от прочих костров. Разве только ковры вокруг огня лежали пошире, да кучка дров припасена побольше. На вертеле капала жиром небольшая тушка, поблизости стояли, приготовленные для пирующих, пиала с солью и перцем да бочонок перекисшего молока.