— Успехов в твоем деле, уважаемый, — приложил руку к груди Середин. — Мы пришли по торговым делам. Наш караван нас вот-вот догонит. Не подскажешь, как нам пройти за Стену?
Оглядев путников, перс решительно предложил:
— Одна комната на четверых — два юаня, две комнаты — четыре юаня. Стойла и сено бесплатно.
— Ты не понял, уважаемый, — кашлянул Олег. — Мы не хотим здесь ночевать. Нам нужно в Китай.
— Утром придет писец из крепости. Подадите ему прошение, он его перепишет. Или запишет, коли нет. Прошение отправят в Цзинь, императору. Император, коли на то будет его воля, даст разрешение, письмо прибудет назад, писец придет, позовет вас к воротам, и вы туда проедете. Комната — два юаня за ночь.
Олегу показалось, что внутри у него взорвалась термитная бомба. Его разом кинуло в жар, кровь тут же отлила от лица и снова обожгла.
— Это же сколько ждать придется?
— Коли повезет, месяца три. А нет, так и до весны, бывает, купцы воли императорской ждут. Без повеления императора ни един человек не может ни войти, ни выйти из его страны. Комнату брать станете?
Это была катастрофа. Обвал, смерть, конец… При всей своей неопытности Олег отлично понимал, что запертая крепостью куцая долина не прокормит идущие позади стада дольше двух-трех дней. Но хуже того — скот невозможно увести обратно, поскольку по пути сюда он уже успел начисто выщипать траву на всех пастбищах. Далеко не все горные ущелья широки, как Джунгарская долина. Большей частью как раз наоборот — тракт шел по ограниченным горными склонами лентам шириной от сотни шагов и до полуверсты, не больше. А у него за спиной одних только заводных скакунов больше тридцати тысяч голов! Также коровы, овцы. Теперь еще и верблюды. Эти одногорбые великаны без воды способны обходиться неделю — но вот травку щиплют будь здоров, только давай.
Закон кочевников суров: останавливаться нельзя. Остановился — умер.
Внутренне ведун был готов, что китайцы не дадут пройти конным сотням — пропускать на свою землю чужую армию в здравом уме никто и правда не станет. Но запереть ворота перед торговыми караванами? Это уже явный перебор.
— Комнату брать станешь? — устал ожидать ответа перс.
— Нет, не буду, — отмахнулся Олег.
— Отчего? — не понял Бей Джебе. — У меня есть несколько «слив»![86]
— На ночь ворота закроют. А у меня тут дела.
— Ночью? — удивилась Роксалана.
— Мое любимое время, — ответил Олег.
Самым удивительным в пути через долины и ущелья Джунгарских гор было то, что обнаружить здесь перекрестки Олегу никак не удавалось. Там, где тракт прослеживался — он тянулся вдоль ручьев или по краю ущелья. Но большей частью — понять без проводника, куда и откуда двигаться, было невозможно. Вот и получилось, что первое «пересечение трех дорог», найденное Серединым, оказалось здесь. Натоптанная грунтовка шла от ворот дальше к ущелью, чуть менее широкая — отворачивала к постоялому двору.
— Коли так, — огляделся Джебе, — давайте вон там, между елями, встанем. На случай, если ветром вдоль гор потянет.
Путники расседлали коней, спутав им ноги, сели на составленные в круг седла. Кочевник выложил нехитрую снедь: глиняный ком, внутри которого ждал своего часа запеченный суслик, два небольших арбуза, мешочек с земляными орехами.
— Мы сможем одолеть эту стену, Тенгизхан? — с надеждой спросил он.
— Не люблю крови, — ответил Олег. — Надеюсь, обойдемся миром. Главное, чтобы они пропустили караван. Торговать всегда выгоднее, чем воевать.
Джебе погрустнел.
— Но ведь могут и не пропустить, — заметила воительница.
— Могут.
— Что тогда?
— Вот тогда и будем думать, — отрезал ведун. — Запомни мои слова, Джебе. Каждый человек — это маленькая вселенная, каждый человек — это целый мир, способный вместить даже самого великого из богов. Посему убивать людей нельзя!
— Но иногда приходится, — цинично вставила Роксалана.
— Приходится, — согласился Олег. — Но между «приходится» и просто убийством такая же разница, как между победой в бою и перерезанием горла связанному ребенку. Ты понял, Джебе?
— Твоими устами говорит великая Дара-эхэ, Тенгизхан, которую вместила твоя душа, — смиренно склонил голову кочевник.
Олегу стало обидно. Получалось, что сам он дурак, не способный ни на что. А как скажет или сделает что-то умное — так это сразу «уста Дара-эхэ». Он сжал кулак и со всей силы ударил им в глину. Корочка треснула, обнажая мясо.
— Ешьте, отдыхайте. Я буду первым дежурить. Есть у меня ночью одно важное дело.
Однако надежда ведуна сделать свое дело тихо и незаметно не сбылась. Когда он, дождавшись полуночи, поднялся с седла, чутко спящий кочевник тут же поднял голову:
— Ты куда, Тенгизхан?
— Немного пройдусь. Спи, я рядом.
— Я с тобой!
— Не нужно. Некоторые деяния человек должен совершать в одиночку.
— Я отвечаю за тебя перед родом, Тенгизхан, — поднялся нукер и опоясался мечом. — В такие моменты, о которых ты сказываешь, человек особенно беззащитен.
— Что? Вы куда?
— Тебе это неинтересно. Ладно, шаманка бы посмотреть пошла. А тебе неинтересно.
— Так вы не до ветру? — присела Урга. — Тогда я посмотрю.
Олег сплюнул, покачал головой.
— Ну надо так! Лучше бы я спать лег, раз вы все такие полуночники. Вы бы в нужный час разбудили.
— Так мы идем? — потянулась Роксалана. — А куда?
— Только два условия. Ближе пяти шагов не подходить, никаких звуков не издавать.
В свете звезд ведун прошел через долину и остановился там, где от тракта ответвлялась тропа к тихому темному караван-сараю. В китайской крепости на стене потрескивали несколько факелов. Но они скорее слепили стражников, чем позволяли им высмотреть что-то в окружающей тьме.
— Ближе не подходите, — предупредил спутников Середин, достал из поясной сумки приготовленную заранее щепочку и длинный конский волос, поклонился на все три стороны перекрестка, приводя себя в нужное состояние молитвой русским богам: — Дай мне свою силу, могучий Сварог, прародитель наш, дай мне свой жар, великий Хорс, спаситель наш, дай мне опору, Триглава, мать-кормилица наша, дай мне время, прекрасная Мара, судия и упокоительница наша. К вам, богам-радуницам нашим, взываю: наделите меня волею и мощью своей ради деяния честного, деяния благородного, деяния нужного… — Он снова поклонился, но на этот раз нарисовал щепочкой на всех трех дорогах небольшую петлю, приговаривая: — Не ты меня встретил, а я тебя, не ты меня заметил, а я тебя, не ты меня отпел, а я тебя съел. Съел тебя мой порог, мой пол, потолок, мое окно, моя печь. Отведи, Ний могучий, от меня врага, колдуна-мужика, бабу-ведьму, девку-удавку, тоску-мытарку, золу с покойника, ополоски с подойника, мыло с обмывания, свечу с покаяния. Кто меня станет перебивать, сам будет страдать.
Ведун выпрямился, сделал на конском волосе петельку, затянул ее на щепочке примерно посередине, повернулся лицом на запад и продолжил заговор:
— Солнце на запад, день на исход, колдуна-ворога на извод. Уложу его в могилу, в глубокую яму, сырую землю, под черный камень. Пойду в чисто поле, найду трех старцев. Бороды у них черные, глаза пустые, а зубы вострые. Первому отдам душу колдуна-ворога, второму отдам тело колдуна-ворога, а третьему жизнь отдам колдуна-ворога. — Произнося зловещие обещания, Олег один за другим затягивал на волосе узелки, чтобы оберег запомнил его приказы. Закончив заклинание, он обмотал волосом щепку, накрепко привязал и переломил посередине: — Ко мне пришел, об меня и сломался.
Ведун перевел дух и отступил с перекрестка.
— Ты чародействовал, Тенгизхан? — неуверенно поинтересовался Джебе.
— Это защитный оберег против колдовства, — протянул ему наговоренную щепку Олег. — Убивает того, кто пытается причинить тебе вред с помощью магии. Возьми, носи с собой. Тогда тебе нечего будет бояться, кроме стрелы или меча.
— Благодарю тебя, Тенгизхан, — с поклоном принял подарок кочевник.
— Роксалана, тебе сделать?
— Давай, — пожала плечами девушка. — Я, вообще-то, во все это не верю. Но не верить с амулетом куда спокойнее.
Олег, вернувшись на перекресток, повторил обряд, передал заговоренную щепку воительнице.
— Вернусь домой, велю оправить золотом и стану носить на груди, — пообещала она.
— Тебе сделать, Урга?
— Твои амулеты слишком слабы. В них нет живой силы. Меня учили делать их совсем иначе, — отказалась шаманка.
— Не научишь?
— Это слишком долго.
— Ну, — пожал плечами Олег. — А уж мы как умеем.
Свой оберег он завернул в тряпицу, сложил ее, стянул края, замотал суровой ниткой и повесил на шею. Теперь у него была хоть какая-то защита от того, чего он пока не знал.
На рассвете со стороны крепости послышался стук. Ворота приоткрылись, и наружу колобком выкатился щекастый низкий толстячок с женской кичкой, проткнутой двумя спицами, в свободном халате на голое тело и просторных шароварах. Он деловито расстелил коврик, кинул на него подушку, поставил ящичек размером с табурет, уселся перед ним, поджав ноги, открыл крышку, извлек такую же пузатую, как он сам, чернильницу с пером и поставил сверху. На стене между зубьями появились четыре лучника. Если все то, что намедни Олег услышал насчет пропускного режима, было правдой — предосторожность далеко не лишняя.
От караван-сараев к писцу заспешили путники и купцы, среди которых Олег не без удивления заметил троих светлокожих бородачей в зипунах и высоких начищенных сапогах, за версту пахнущих березовым дегтем.
— Никак, русские? — удивился он. — Хотя раз Китай имеет русское название, то иначе и быть не может. Значит, бывали тут, все видели и другим рассказали.
Потоптавшись у ворот, купцы уныло потянулись обратно к постоялому двору, скандалить никто не стал. Олег, опасаясь, что писец уйдет, побежал вперед.
— Доброе утро, уважаемый! — остановился он перед ящиком. — Мне нужно срочно пройти в вашу страну.