е уперлась лбом в землю. Надолго замерев, через несколько минут она все же поднялась, забрала посох и, тяжело опершись на него, сказала что-то боярину в красном плаще. Тот резко отпрянул, ушел. Свита побежала следом. Бабка же медленно поковыляла по дороге прочь.
Олег вздрогнул от залихвастого переливчатого свиста над ухом, поморщился и отступил в сторону. Остальным идея ключника понравилась, и освистывание поверженного противника рассыпалось в птичье многоголосие, которое покатилось по всей стене, вернулось обратно, снова рассыпалось на отдельные голоса.
– Навеки благодарен тебе, боярин! – княжич Чеседар порывисто обнял Середина. – Ну, братья и други мои, на пир честной вас всех зову! Победу нашу над врагом отпраздновать!
В этот раз ведуна проводили в княжеские палаты, как дорогого гостя, и место за столом отвели самое старшее: подле хозяина, по правую руку. Толстяков в шубах ныне здесь не было. Видать, позора не захотели – ниже гостя сидеть. Однако остальной служивый люд высокое место русского боярина не смущало, и они с готовностью провозгласили первую здравицу именно за него:
– Долгие лета боярину Олегу! Любо чародею великокняжескому! Слава!
Второй раз ковши с хмельным медом подняли за княжича Чеседара, мудрость которого помогла отстоять город, третий – за отца его, могучего и победоносного князя Арбажа.
– А ты чего такой хмурый сидишь, боярин? – удивился поведению гостя юноша. – Ты ведь самым сильным волхвом на земле оказался! Слабых чародеев булгары бы не привели, умелых и знающих в поход выбрали.
– У меня есть для тебя два известия, княжич, – ответил ведун, не забывая уминать заливную щуку. – Одно хорошее и одно плохое. Тебе какое первым сказать?
– Хорошее… – улыбка сползла с лица юноши.
– Булгары ни разу ни пленных к стенам не приволокли, ни головы отрубленной не показали, ни добычей не похвастались. Стало быть, отец твой с армией не разбит, воюет успешно и на подмогу в любой час подойти может. Посему каждый лишний час, что ты супротив булгар выстоишь, может твой город от гибели спасти.
– А плохое?
– Булгары о сем тоже знают и с нападением наверняка поторопятся. Готовиться к сему надобно, а не меды хмельные распивать. – Сам Олег тем не менее наколол себе несколько кусков убоины, сверкающей глянцевым жирком. Многие дни перебиваясь с воды на вяленое мясо, он от хорошего обеда отказываться не собирался.
– Экий ты завсегда мрачный, боярин Олег, – опять рассмеялся княжич. – То штурмом пугаешь, коий так и не случился, то колдовством, с которым за полдня справляешься, то голодом, никем не замеченным. Видать, жизнь у тебя тяжкая выдалась – токмо плохое в ней увидеть способен. Однако же воин ты знатный и чародей умелый. И посему еще раз за тебя корец поднять желаю. Выпьем, други, за долгие лета гостя нашего, что от напасти кровавой Унжу уберег, колдунов булгарских опозорил, у рати булгарской клыки ядовитые вырвал!
– Любо боярину! Любо! – согласились, подняв свои полные хмельного меда «уточки», остальные воины.
– Смертные, не знающие истинной силы колдовства, зело преувеличивают его возможности, – покачал головой Олег. – Нет в мире большей силы, нежели мощь человеческого духа и людской настойчивости. В вас главная основа державы любой, воины. В вас, а не в хитрости моей. Будете вы стеной гранитной стоять – тогда и чары на пользу. Рассыплетесь – никакой кудесник ничего не изменит. За вас, служивые, живота ради земли своей не жалеющие! За вас выпить хочу!
– Долгие лета кудеснику княжескому! – восторженно закричал уже хмельной ключник, вскочив на ноги и вскинув ковш выше головы. – Люб нам такой сотоварищ! Настоящий побратим! В дружину его хотим!
– Любо, любо! – поддержали его остальные ратники. – Верим боярину Олегу! Хотим его в побратимы!
Гости выпили, и юноша, откинувшись на спинку кресла и развернув плечи, весьма уверенно сказал:
– Вестимо, боярин, быть кудесником при дворе князя всей Руси, Ильмень-морем любоваться, гостей заморских привечать – оно почетнее будет, нежели середь лесов густых хозяйничать. Однако же вижу я, что не на землях отчих ты сидишь, а по миру странствуешь, и добро твое лишь в суме чересседельной помещается. Воин ты достойный, мудрость твоя несчитана, опыт цены великой стоит. Посему прошу тебя, боярин Олег, в дружине моей тысячником остаться. На кормление тебе удел в верховьях Вятки дам, вместе с волоком, изрядный доход приносящим. Пахоты с сотнями дворов, пасеки, ловы по рекам тамошним, леса… Доход твой без малого княжеским будет, усадьба – городу целому под стать, личная дружина малая под рукой.
– К себе на службу зовешь али к отцу своему? – вежливо поинтересовался Олег.
– У отца моего княжество великое, не меньше Галицкого, – забеспокоился княжич. – Города великие и многочисленные: Унжа, Чес, Уржум, Чуна, Паозер, Анваж. С галичанами мы исстари в союзниках. Меня князь ужо сейчас на столе своем оставляет, дела доверяет вершить, рати в сечу водить. Да продлят боги его счастливые годы, однако же придет и мой час земли сии в длани свои принимать. Народ заволочный меня привечает, куда более братьев любит, с охотою в наместники принимает, слову внимает. Верховье Вятки в моем уделе лежит, отцом при рождении отписано. Им я в своем праве награждать!
Все сказанное княжичем означало только то, что награждать уделами он, конечно, право имеет, но на правление всеми отцовскими городами и весями пока еще только слабо надеется. Вестимо, другие братья думают примерно то же самое, и за подаренные вроде бы земли придется в будущем жестоко воевать. На что, впрочем, Чеседар и рассчитывает, заманивая на службу опытного ратника и умелого чародея, превращая его в сильного и влиятельного боярина.
Вот только как на подобное самоуправство отреагирует его папа? Подарок подарком, но верховная власть все-таки у него. Зачем ему сильный незнакомец в самом сердце земель?
Скользкие, однако, мысли у юноши бледного со взором горящим…
– За предложение почетное спасибо, – склонил голову Олег. – От такого не отказываются. Однако же ныне я поручение князя Русского выполняю и бросить его не могу. Недостойно боярину слово свое нарушать. Как долг свой исполню, так права своего отъехать и испрошу…
– Это славно, боярин! – обрадовался княжич. – Такие воины нам нужны! За побратима нового выпьем, други! За удачу и милость богов!
– Выпьем, – согласился Олег, дивясь тому, что юноша, собравшийся управлять огромным княжеством, не заметил, что получил очень вежливый отказ. Ведь исполнение долга – величина безразмерная, да и согласия на отъезд боярину могут и не дать…
Пир покатился своим чередом, хмельные победители хулили трусливых булгар и превозносили княжича Чеседара, сулили ему похвалу отца, уважение галицкого князя и новые уделы в правление, запивали свою радость хмелем, заедали рыбой, мясом, мочеными яблоками и солеными грибами.
Олег, больше налегая на еду, нежели на мед, выбрался из застолья с наименьшими потерями – в сумерках, когда служивые начали клевать носом, а княжича слуги увели в опочивальню, он прибрал с собой в плошку из-под грибов мяса, ветчины, пару кусочков рыбы и отправился в уже почти родную угловую башню.
– Правду сказывают, батюшка, что князь Чеседар тебя в бояре свои берет? – уже на подходе неожиданно спросили его из темноты.
– Тьфу, нечистая сила, напугал! – сплюнул ведун. – Ты, что ли, Водяной?
– Я, батюшка, может, и не знатным буду, однако же ремесло мое прибыток хороший приносит. И дом хороший построить смогу, и слуг нанять, дабы Сирень себя заботами мелкими не утруждала. Не хуже боярыни любой жить со мной станет!
– Ну-ка, подь сюда, – поманил мальчишку из темной башни Олег. Сел, по-турецки сложив ноги, поставил миску перед собой. – Вот, угощайся.
Паренек, выступив из полного мрака в темноту пасмурной ночи, опустился перед ним на колени, взял кусочек рыбы, положил в рот, тут же закашлялся.
– Что же ты с костями-то лопаешь, оглашенный! – рассмеялся Середин. – Ты же, чай, не лиса. Теперь сказывай, чего это вдруг тебе свататься среди ночи припекло?
– Слух пошел, богатый удел тебе княжич предлагает. Коли ты знатным господином станешь, рази с ремесленником породниться захочешь?
– Ты же ее всего седьмой день знаешь, мальчик! Как же ты ей всю свою жизнь так сразу посвятить собрался?
– Десятый день.
– Невероятная разница!
– Я ее как увидел, мне сердце ровно когтями порвало, батюшка, – понизив голос, признался Водяной. – Лицо у нее такое… Ровно из кости ювелиром вырезано, штришок к штришку. Любоваться можно до бесконечности. Взгляд какой! Глубокий, пронзительный. Как улыбнется – у меня вся душа поет. С ней беседуешь – и неведомо, что в новый миг услышишь. Бесконечно говорить можно, а она каждый раз как новая, ровно цветок после росы. Каждый день так бы и слушал, так бы и смотрел. Отдай ее за меня, батюшка. Верным рабом тебе стану, на руках ее по гроб жизни буду носить, в жемчугах купать, шелками одевать…
– Ау-у, проснись! – Олег помахал рукой у него перед глазами. – Парень, очнись! Посмотри направо, посмотри налево. Какие жемчуга? Какие шелка? Крепость, теснота, осада, война. Не то время ты выбрал и не то место. И если тебе от того легче станет, то не во дворцах великокняжеских Сирень жить привыкла, а в чащобах безлюдных, до которых токмо на медведе доехать можно, да и то пока волки добрые.
– Так это здорово! – обрадовался Водяной. – В диких землях реки нетронутые, жемчуг кадками собирать можно. А кому сбывать, я ведаю. Отдай за меня Сирень, батюшка! Ни ты, ни она никогда в жизни не пожалеете!
– А сама она что ответила?
– Не знает… Сомневается, – даже насупился Водяной. – Она всегда сомневается. Тебе больше, чем себе, доверяет. Отдай! Хочешь, завтра шапку жемчуга за нее принесу?
– Иди спать, – попросил Середин. – Утро вечера мудренее. И не надо никакого жемчуга. У меня и без него мешок тяжелый.
– Ты прогоняешь меня, батюшка?
– Во-первых, меня зовут Олегом, – оскалился ведун. – Во-вторых, не буду я боярином, отказался. В-третьих, если выспаться мне не дашь, то и тебе откажу! Уйди с глаз! Дай подумать.